Нина Бодэн - Сбежавшее лето
Дети только мешают своим родителям, считала Мэри, а родители — детям. Лучше им быть подальше друг от друга.
А Саймон, если он и рассуждал по-иному, если порой вспоминал о родителях Кришны, он об этом помалкивал. А может, угрызения совести терзали его гораздо больше, чем Мэри, и потому он старался ни о чем не думать. Жил одним днем и был счастлив.
— Саймон стал гораздо лучше,— в один прекрасный день заметил Кришна.
Они только что пообедали. Саймон ушел куда-то на поиски земляных червей, а Кришна удил рыбу. Занятие это вполне соответствовало жаркому полдню и полному желудку. Кришна прицепил к крючку с десяток червей, надел крючок на леску, бросил его в воду, обвязал леской консервную банку, поставив ее на кучку камней, а конец лески привязал себе к ноге и улегся поудобнее на спину, глядя в небо.
— Что ты хочешь сказать? Саймон всегда очень хороший.— Мэри сочла себя обязанной вступиться за товарища, хотя ее слишком клонило ко сну, чтобы возмутиться по-настоящему.
— Видишь ли,— принялся объяснять Кришна,— когда мы только поселились здесь, он все время заставлял меня мыться. По вечерам я должен был купаться, а перед едой мыть руки. А сейчас он перестал напоминать об этом, и мне это больше по душе.
Мэри хохотала до колик в животе.
— Наверное, стал понемногу забывать свои обязанности,— предположила она.— Понимаешь, у себя дома он все время раздает наставления: обучает Полли-Анну приличным манерам, заставляет их переодеваться и чистить зубы.
— В моей семье,— важно заметил Кришна,— мужчины не ухаживают за детьми.
— В Англии на это смотрят по-другому,— сказала Мэри.— Что же касается мамы Саймона, то она хотя и очень милая, но какая-то рассеянная и не очень заботится о своих детях. Саймон тоже может этого не делать, никто его не заставляет, и, будь я на его месте, я бы ни за что не стала.
— И я тоже,— заметил Кришна.
И они понимающе улыбнулись друг другу.
— Сделай какую-нибудь гримасу, а, Мэри,— попросил Кришна.
— Нет, я устала.
— Тогда расскажи что-нибудь. Расскажи еще про свою злую тетку.
— Я уже тебе все рассказала.— Мэри вдруг стало почему-то неловко. Она подняла голову посмотреть, нет ли поблизости Саймона. Его не было, но ощущение неловкости не исчезало.
— Чем тебе так нравятся мои рассказы? — сердито спросила она.
— Я люблю, когда мне рассказывают,— ответил Кришна.— А что будет, если она узнает, что ты здесь на острове с нами?
Мэри сделала вид, что не слышит. Она не отрываясь смотрела в небо.
Кришна подвинулся поближе и приподнялся на локте, чтобы заглянуть ей в лицо.
— Что она сделает, а?—спросил он.— Отрежет тебе руки и ноги?
Мэри была потрясена. Глаза его сверкали огнем.
— Конечно, нет,— суровым тоном ответила она.— Скорей всего, запрет меня в комнате и будет держать на хлебе и воде.
По разлившемуся на его лице разочарованию она поняла, что он не считает это наказанием слишком строгим, и вздохнула в душе. И зачем только она выдумала эту глупую историю про тетю Элис? Она досадовала не столько потому, что ей уже надоело рассказывать, сколько потому, что вдруг поняла: лгать совсем не просто! Раз начал лгать, никак не остановишься. Все равно что лить воду в песок.
— Расскажи еще раз, как она собиралась тебя отравить,— попросил Кришна.— Про синюю бутылочку с надписью «Яд», как ты ее нашла и, вылив яд, снова наполнила водой.
— Ты не рассказывал об этом Саймону?—спохватилась Мэри.
Кришна обещал не рассказывать, но кто его знает!
— Я же дал слово,— обиделся Кришна.— Кроме того, Саймон все равно бы не поверил. Он не любит, когда говорят неправду.
Мэри посмотрела на него. Она не поняла, что он имел в виду: то ли Саймон не поверит самым увлекательным фактам из ее истории, то ли Кришна сам им не верит.
— Про жестокость твоей тетки он, может, и поверит, но про яд — нет,— добавил Кришна.
Мэри села. Она сообразила, что сейчас самое время сказать: «И верно, все это ложь, все-все». И потом жалела, что не сказала, но в эту самую секунду, затарахтев, опрокинулась банка, и Мэри, забыв обо всем, бросилась к воде.
Кришна отвязал леску от ноги и начал тянуть ее к себе. Он вытащил коричневую форель, которая, извиваясь, прыгала по песку и била плавниками.
— Слишком маленькая,— сказала Мэри.
Она осторожно выдернула крючок изо рта рыбы и бросила ее обратно в воду. Кришна обиделся и повернулся к ней спиной.
Но она была довольна. Она страдала, когда на крючок попадалась большая рыба и ее потрошили и жарили.
— В ней не было восьми дюймов,— объяснила она появившемуся на берегу Саймону.
Он молча кивнул, присел на корточки и нацепил на крючок новых червяков.
— Большую уже не поймаешь,— заметил он и бросил леску в воду.— Рыба не любит, когда много солнца.
— А при чем тут восемь дюймов?—спросил Кришна.
— Рыбу длиной до восьми дюймов ловить запрещается. Иначе некому будет расти и размножаться.
— А я-то считал, что раз мы живем на необитаемом острове,— сказал Кришна,— значит, можем не подчиняться закону.
— С какой стати? Бывают и разумные законы,— возразил Саймон.— И на острове мы оказались не случайно. Мы, так сказать, беглецы.— Он поставил консервную банку обратно на холмик из камней.
— Я, например, бегу от английской полиции,— заявил Кришна, пытаясь убедиться, в состоянии ли он подняться по крутому берегу, прыгая на одной ноге.
На полпути он отказался от своего намерения, упал, скатился вниз и так и остался лежать. Темные глаза его искрились смехом, а волосы, хоть и припудренные пылью, блестели на солнце. Как черника, что растет вдоль дороги, подумала Мэри.
— А Мэри — от своей злой тетки.
Мэри искоса поглядела на Саймона, который обмотал леску вокруг банки, а потом привязал ее к торчавшему из-под земли корню дерева. Ей показалось, что он избегает ее взгляда. И она поспешила спросить:
— А Ноакс? От кого бежит Ноакс?
— Ноакс?—переспросил Саймон.— Ноакс бежит от цивилизации. Вот он настоящий беглец.
После того как Ноакс провел на острове несколько дней, его почти не стало видно. Он превратился в дикое животное. Потом опять начал появляться, особенно когда жарили рыбу, но лежал в сторонке в ожидании своей доли. Большей же частью они видели его издали: в траве мелькал комок меха. Однажды ночью Саймон видел, как он играл на берегу: черная тень, подпрыгивая, танцевала на трех ногах, рычала и, как котенок, ловила собственный хвост. Днем он часто бывал поблизости, но предпочитал, по-видимому, чтобы его не замечали: следил за ними из-за зарослей рододендронов и терновника, а если они приближались к нему, лежал, распластавшись на земле. Повязка у него отпала, он растолстел, шерсть на нем лоснилась. Он кормился самостоятельно: ловил полевых мышей и птичек, с которыми расправлялся весьма деликатно, оставляя от них только перышки, а один раз Мэри застала его за уничтожением маленького кролика. Он угрожающе зарычал, сверкая своим единственным глазом, и она торопливо попятилась назад.
Она боялась, что в один прекрасный день он исчезнет навсегда, но Саймон утверждал, что никуда он не денется.
— Убежать с острова он не может, пока не научится плавать,— рассуждал он.— Путь только один — по доске, но вряд ли он пройдет по ней на трех ногах. Ему никогда не уйти отсюда.
— Как и мне,— отозвался Кришна.— Никогда.
— Откуда ты знаешь?—спросил Саймон.
— Знаю. Я буду жить здесь, пока не стану старым-престарым.
— В той книге у дяди я прочел,— сказал Саймон,— что люди, которые построили грот, наняли человека, чтобы он жил там, как отшельник. Им казалось романтичным, что у них в гроте живет настоящий живой отшельник, которого они могут демонстрировать своим знакомым, когда те приезжают к ним в гости. Они платили ему двести фунтов за то, чтобы он ходил в тряпье, сидел и мыслил, но ему очень скоро все это надоело, и он сбежал.
— Наверное, он был ненормальный,— решил Кришна.
— Не знаю. По-моему, ему было просто тоскливо жить одному.
— Мне никогда не будет тоскливо,— заявил Кришна.— Когда начнется учебный год, я останусь здесь один и буду отшельником.
— Лучше не напоминай,— застонал Саймон.
— Ты не любишь ходить в школу, Саймон?—засмеялся Кришна.
— А какой нормальный человек любит?—вмешалась Мэри.
Неудачная это тема для беседы, решила она. Саймон сразу стал задумчивым, что было плохим признаком. Он ни разу не говорил, сколько сумеет пробыть на острове, и она у него не спрашивала. Пусть он и сейчас не думает об этом.
