Натан Полянский - Если хочешь быть волшебником
— Дядя Петя и есть твой сын!.. Четыре года стыжусь встречать тебя.
Анфиса Петровна покачнулась, но тут же овладела собой. Перед ней был доверенный ее попечению больной, и это теперь самое важное. Поддерживая рукой за талию, она осторожно усадила его на койку.
— Значит, не было вестей? — прошептал он разочарованно.
— Убит он — про то бумагу получила, — тихо, словно бы с испугом произнесла Анфиса Петровна. И поняв, что нет оснований сомневаться в достоверности этого сообщения, чтобы не бередить старые раны, она перевела разговор на другое: — А сам-то ты как выжил — не пойму.
— Меня на самолете в Москву отвезли, там отняли ногу… Потом еще с год лицо штопали… Несколько раз писал сюда запросы про тебя…
— В Смоленск я тогда выехала, к брату… А сам ты тоже имел партизанскую кличку? Или как?..
Федор Иванович лег, устало закрыл глаза, ничего не ответил.
Тогда Анфиса Петровна достала из тумбочки узелок, развязала и стала раскладывать по тарелкам его содержимое: печеные яблоки, пирожки с рисом, вареную курицу.
— Ты чего это? — приподнялся Федор Иванович на постели. — Кто прислал?
— Добрые люди, — ответила Анфиса Петровна, тщательно складывая салфетку, в которой все было завернуто.
— А как зовут-то людей? — требовал Федор Иванович.
— Николаем одного зовут, другого — Левой.
— Так, — обрадовался Федор Иванович, — а третьего, значит, Анфисой Петровной величают? Ну ладно, спасибо им передай. Славные мальчишки! Давно тебя с Николаем поздравить хотел…
— Просили они тебя поскорее поправляться, — перебила Анфиса Петровна, — а уж они будто стараются выполнить какой-то твой важный совет… Очень тебе это, значит, нужно, — полунасмешливо добавила она.
— Очень, — строго подтвердил он, отвергая ее насмешку, — и тебе это нужно, и всем нам, — чтобы дети хорошими людьми росли… Привела бы их разок, что ли?
18. Коварство и любовь
Однажды Инна Васильевна выследила ребят, когда они поднимались на чердак. Они провели там все «свободное время» этого дня. Несомненно, на чердаке что-то делалось по слесарной части, потому что, вернувшись оттуда, ребята были очень оживлены, а на брюках у Левы появились свежие пятна.
Поздно ночью Инна Васильевна пустилась в путь, чтобы проверить свою догадку. Маленький коптящий фонарик «летучая мышь» слегка раскачивался у нее в руке. Тени впереди ее расступались, метались в тесном пространстве лестничной клетки, скользили вдоль серых стен и снова смыкались позади.
Инна Васильевна выбрала время, когда дети спят. Не хотелось, чтобы они знали, что их новое убежище раскрыто.
Она обошла весь чердак, но ничего не обнаружила. Лишь один отсек имел дверь, которая была плотно прикрыта да еще подперта громадным булыжником.
Инна Васильевна поняла, что находится у цели.
Переступив порог, она очутилась в душном помещении, густо насыщенном запахом бензина, резины, железа — знакомыми запахами гаража. Сделав два шага, она приподняла фонарь. Деревянный помост, заменявший стол, был завален болтами, инструментами, металлическими частями.
Под столом валялось все то, что она когда-то видела в сарае, а потом в комнате Савелия Дмитриевича. Эти «богатства» были даже еще приумножены.
Уже повернувшись, чтобы уходить, Инна Васильевна увидела почти у самой двери черный мотоцикл. Его пустая фара, приподнятая вверх, напоминала раскрытую пасть зверя. Инна Васильевна невольно попятилась.
Этого еще не хватало! Мало времени тратят мальчишки на возню с велосипедом, так они еще поломанный мотоцикл откуда-то притащили. Теперь они станут разбирать его, потом собирать, как было в свое время с замками, будильником, кофейной мельницей. Кто даст гарантию, что после мотоцикла они не примутся за ее швейную машину или откажутся поковыряться в утробе старого локомобиля, уже много лет ржавеющего за сараями?
Нет, надо положить этому конец!
Но если, несмотря ни на что, дети так настаивают на своем, значит, тяга их к этой странной игре слишком велика и простой запрет тут не поможет. Надо иным способом убедить ребят, доказать очевидную нелепость этого их увлечения.
Инна Васильевна прикрыла дверь, ногой придвинула к ней камень и стала спускаться вниз.
Выбрав день, когда Савелий Дмитриевич был снова дежурным, Инна Васильевна постучалась в дверь общежития.
— Войдите, Инна Васильевна, — отозвался тракторист и открыл перед нею дверь.
— Вы меня по стуку узнаете? — удивилась она.
— Не по стуку, и даже не по походке, — ответил тот, — а больше некому быть в это время — все заняты.
Этот нечаянный намек больно задел Инну Васильевну.
— Может быть, вы также угадаете, зачем я пришла? — спросила она, скрывая обиду.
— Санитарное состояние проверить, — бодро отвечал Савелий Дмитриевич. — Пожалуйста! Спасибо за науку, за вмешательство в нашу жизнь.
— За «спасибо» — спасибо, — усмехнулась женщина, — но пришла я не за этим…
Воспользовавшись паузой, он поспешил заверить:
— Чем сумеем помочь — всегда, с большой охотой. Электроплитку исправить… утюг починить… швейную машину… мясорубку…
С каждым новым предметом, который он называл, его голос становился тише и неуверенней — он понял, что не угадал.
— Не то, — покачала Инна Васильевна головой, — исправьте мне детей. Они вас, как я заметила, слушаются.
— Леву? — переспросил озадаченный этой просьбой Савелий Дмитриевич.
— Леву и Николая. Сами знаете — неразлучны они стали.
— Это хорошо, Инна Васильевна, что вы не об одном Леве беспокоитесь. Так чем же они плохи? В чем провинились?
— В чем вина их — вы, очевидно, сами знаете: не слушаются, слишком любопытны, да все без пользы — любую машину норовят на части растерзать. С простых вещей начали, а уж до мотоцикла добрались. Ваш он, должно быть. Совсем вы от него отказались или в ремонт им отдали?
— Вины своей не признаю, Инна Васильевна, — отвечал Савелий Дмитриевич, не торопясь рассеивать заблуждение женщины, чтобы не повредить детям. — Что ребята в страсть вошли — хорошо. Какая работа, какой характер возможны без страсти? Если же искать корни неуважения к матери, то надо заглянуть в далекое прошлое. Еще когда вы их кормили кашками и соски в рот совали не по научному регламенту, а когда требовалось заставить их не орать, тогда допустили первую ошибку. Моя младшая сестра на таком принципе воспитана: заорет, закапризничает — ей сейчас же бублик в рот… Сейчас она уже подросток, а все к своему способу прибегает.
«Мой, кажется, не из таких», — про себя подумала Инна Васильевна, а вслух сказала:
— Мотоциклов я вообще боюсь, и, по-моему, незачем разжигать в детях эту страсть. Вдруг они потом кататься вздумают?
— И на здоровье! — поспешил вставить Савелий Дмитриевич.
— А вдруг с ними что-нибудь в дороге случится? Вот и сейчас: поедет Лева на велосипеде, а у меня сердце не на месте. Боюсь я за него…
— Вы, значит, добиваетесь, чтобы и дети стали такими? — горячо заговорил Савелий Дмитриевич, словно обрадовавшись, что наконец понял ее. — Чтобы боялись одного звука мотора, чтобы спортом, конечно, не занимались, чтобы плавать не учились, на коньках не катались, чтобы зонтичек при них постоянно был, галошики, пуховый платок… Чтобы перед тем как влюбиться, спросили разрешения у маменьки? — Он неожиданно умолк, поняв, что перехватил через край. — Ох, извините, Инна Васильевна, кажется, я немного лишнего сболтнул?
— Странный вы человек, — сказала она, не выказывая обиды. — Я не сержусь, знаю, что вы друг моим детям, и это обязывает меня прислушиваться к вашему мнению.
— Я и вам друг, а не только детям вашим, — воскликнул Савелий Дмитриевич. — Не обижайтесь, если иногда они больше меня слушаются… А станете и вы их товарищем — они вас, как святую, почитать будут.
— Ну, спасибо за откровенность. Значит, как я поняла, вы на стороне детей, против меня?
— Я на стороне детей и на вашей стороне. Дайте им свободу, Инна Васильевна, не мешайте.
Женщина поднялась.
— Извините за беспокойство, — сказала она сухо и слишком вежливо, как говорят абсолютно чужому человеку. — Спасибо за совет. Все же я бы просила отнять у них мотоцикл. Скажите, что уже не нуждаетесь в помощи, что не полагаетесь на них. Словом, придумайте причину.
— Что же придумать? — с притворно озабоченным видом ответил он и, поколебавшись, признался: — Ведь машина-то их.
— Вы ее подарили? — в ужасе воскликнула она.
— Да нет, — решился он, наконец, открыть ей глаза. — Они собрали машину из бросовых деталей.
— Правда? — покачала Инна Васильевна головой. — И ради этого столько усилий! Но теперь я хоть спокойна — знаю, что на такой машине никуда не поедешь.
