Жан Семпе - Никола и его друзья
Мы печатаем газету
На перемене Мексан показал нам подарок, который получил от своей крестной, — игрушечную типографию. Такая коробка, а в ней куча резиновых букв. Вставляешь буквы в рамочку, зажимаешь, чтобы буквы не выпали, и можешь составлять какие хочешь слова. А потом рамкой со словом нажимаешь на подушечку, пропитанную чернилами, как на почте, а после на бумагу, и слова напечатаются, как в газете, которую читает папа. А он всегда ругается, потому что мама уже забрала страницы с платьями, рекламами и кухонными рецептами. Да уж, типография у Мексана что надо!
Мексан нам показал все, что он уже напечатал. Он вытащил из кармана три листка бумаги, а на них много-много раз и в разные стороны было напечатано: «Мексан».
— Ведь правда же лучше, когда напечатано, чем когда написано ручкой, — сказал Мексан.
И правда, лучше!
— Эй, ребята, — сказал Руфус, — а что если нам напечатать газету?
Это он здорово придумал, и все согласились, даже Аньян, любимчик учительницы, он обычно не играет с нами на переменах, а повторяет уроки. Настоящий псих!
— А как будет называться наша газета? — спросил я.
Тут мы долго спорили. Одни предлагали назвать ее «Грозный», другие — «Победитель», третьи — «Великолепный» или «Герой» А Мексан хотел, чтобы газета называлась «Мексан». Он очень разозлился, когда Альцест сказал, что это дурацкое название и уж лучше назвать газету «Лакомка», как кондитерская рядом с его домом. Тогда мы решили, что название придумаем потом.
— А что мы будем печатать в газете? — спросил Клотер.
— Как что? То же самое, что и во взрослых газетах, — ответил Жоффруа. — Всякие новости, фотографии, рисунки, происшествия с ограблениями и убийствами, а еще биржевой курс.
Мы не знали, что такое биржевой курс, и Жоффруа нам объяснил, что это колонки с цифрами, напечатанные мелким шрифтом. Его папу они интересуют больше всего. Только Жоффруа не всегда можно верить, он такой врун, вечно рассказывает неизвестно что.
— Фотографии печатать мы не сможем, — сказал Мексан. — В моей типографии есть только буквы.
Тогда я сказал, что можно самим делать рисунки. Я, например, умею рисовать крепость с войском, которое ее атакует, с дирижаблями и самолетами, которые бомбят.
— А я могу нарисовать карту Франции со всеми департаментами, — сказал Аньян.
— Один раз я нарисовал маму, как она накручивает волосы на бигуди, — сказал Клотер. — Только мама разорвала мой рисунок. Хотя папа очень смеялся, когда его увидел.
— Все это прекрасно, — сказал Мексан. — Только если вы заполните газету вашими дурацкими рисунками, не останется места для интересных вещей.
Я спросил Мексана, не хочет ли он получить в ухо. Но Жоаким сказал, что Мексан прав и что у него, например, есть сочинение про весну, за которое он получил оценку 12, и что было бы здорово напечатать его в газете. Оно про цветы и про птичек, которые чирикают.
— Уж не думаешь ли ты, что мы будем тратить буквы на твое чириканье? — спросил Руфус. И они подрались.
— А я могу давать задачи, и чтобы читатели присылали решения. И мы будем ставить им оценки, — сказал Аньян.
Все просто попадали от смеха, а Аньян разревелся. Он сказал, что мы плохие, всегда над ним смеемся, что он пожалуется учительнице и нас накажут, а он больше никогда ничего не будет предлагать, и так нам и надо.
Договориться о чем-нибудь было очень трудно, потому что Жоаким и Руфус дрались, а Аньян плакал. Как тут печатать газету?
— А что мы будем делать с газетой, когда ее напечатаем? — спросил Эд.
— Как что? — сказал Мексан. — Мы будем ее продавать. Для того газеты и печатают. Их продают, получают много денег и покупают все, что хотят.
— А кому их продают? — спросил я.
— Ну… разным людям на улице, — сказал Альцест.
— Надо бегать и кричать: «Специальный выпуск!» Тогда прохожие платят деньги.
— У нас будет всего одна газета, — сказал Клотер, — так и денег получится мало.
— Ну и что, а я ее продам очень дорого, — сказал Альцест.
— Почему это ты? Я сам ее буду продавать, — сказал Клотер. — И вообще, у тебя всегда пальцы в масле, ты испачкаешь газету, и никто не захочет ее купить.
— Сейчас ты узнаешь, какие у меня пальцы, — сказал Альцест и смазал Клотера по лицу.
Я очень удивился, потому что обычно Альцест не любит драться на переменах, ему и так еле хватает времени съесть свои бутерброды. Но сейчас он, наверное, очень сильно разозлился, Руфус и Жоаким даже посторонились, чтобы Альцесту и Клотеру было где подраться. А вообще-то правда, что у Альцеста пальцы всегда в масле. Когда с ним здороваешься, рука прямо скользит.
— Ну ладно, договорились, — сказал Мексан. — Директором газеты буду я.
— Интересно почему? — спросил Эд.
— Да потому, что типография моя, вот почему! — сказал Мексан.
— Постойте-ка, — крикнул Руфус, он перестал драться и подбежал к нам. — Ведь это я придумал печатать газету, значит, директором буду я!
— Эй, ты! — сказал Жоаким. — Мы же с тобой дрались, а ты меня бросил, какой же ты после этого друг?
— Ты уже получил свое, — сказал Руфус. У него из носа капала кровь.
— Не смеши меня, пожалуйста, — сказал Жоаким. Он весь был исцарапан. И они снова принялись драться прямо рядом с Альцестом и Клотером.
— Ну-ка повтори, какие у меня пальцы! — кричал Альцест.
— У тебя все пальцы в масле! У тебя все пальцы в масле! У тебя все пальцы в масле! — кричал Клотер.
— Если не хочешь получить в нос, Мексан, — сказал Эд, — то директором буду я.
— Так я тебя и испугался! — сказал Мексан.
А мне показалось, что он и правда испугался, потому что, когда говорил, то тихонько пятился назад. Тут Эд его толкнул, и типография со всеми буквами упала на землю. Мексан покраснел и бросился на Эда. Я хотел собрать буквы, но Мексан наступил мне на руку. И тогда Эд немного посторонился, а я врезал Мексану. А тут пришел Бульон (наш воспитатель, только настоящее имя у него другое) и начал нас разнимать. И тогда случилось ужасное, он забрал типографию. Он сказал, что все мы бездельники, и оставил нас после уроков. Потом он пошел звонить на урок и вернулся, чтобы отнести Аньяна в медицинский кабинет, потому что его стошнило. У Бульона жутко сколько дел!
А газету мы так печатать и не будем. Бульон сказал, что до летних каникул типографию не отдаст.
Ну и пусть, все равно нам нечего было печатать в этой газете. Ведь у нас не происходит никаких интересных событий!
Розовая ваза
Я был дома и играл мячом в гостиной. Вдруг — бум! Оказывается, я разбил розовую вазу. Сразу же прибежала мама, а я заплакал.
— Никола, — сказала мама, — ты же прекрасно знаешь, что с мячом дома играть нельзя! Видишь, что ты натворил: разбил розовую вазу! Ты же знаешь, как папа любит ее! Вот он придет, и ты сам ему скажешь. Пусть он тебя накажет, может быть, это послужит тебе хорошим уроком!
Мама собрала с ковра осколки вазы и ушла на кухню. А я продолжал плакать, потому что если пала узнает про вазу, у меня будут всякие неприятности.
Когда папа пришел с работы, он уселся в свое любимое кресло, открыл газету и начал читать. Мама позвала меня на кухню и спросила:
— Ну как, ты сознался папе, что натворил?
— Я не хочу ему говорить! — объяснил я и снова заплакал.
— Ох, Никола! Ты же знаешь, что я этого не люблю, — сказала мама. — Нельзя быть таким трусишкой. Ты уже большой мальчик. Сейчас же иди в гостиную и все расскажи папе!
А я точно знаю, если мне говорят, что я большой мальчик, жди неприятностей. Но мама смотрела на меня очень строго, поэтому я пошел в гостиную.
— Пап… — сказал я.
— Угу? — сказал папа. Он продолжал читать газету.
— Я разбил розовую вазу, — быстро сказал я, а в горле у меня застрял большой ком.
— Угу… — сказал папа. — Очень хорошо, дорогой. Иди играй.
Я вернулся в кухню очень довольный, а мама спросила:
— Ну как, ты сказал папе?
— Да, сказал, — ответил я.
— А что он сказал? — спросила мама.
— Он сказал, что это очень хорошо, мой дорогой, и чтобы я шел играть, — ответил я.
Почему-то маме это не понравилось.
— Ничего себе! — сказала она. И пошла в гостиную.
— Так вот как ты занимаешься воспитанием ребенка? — спросила мама.
Папа оторвался от газеты и удивленно посмотрел на маму.
— О чем ты? — спросил он.
— Ну уж нет! Не смотри на меня невинными глазами, — сказала мама. — Конечно, ты предпочитаешь спокойно читать газету, а воспитание ребенка предоставляется мне.
— Действительно, — сказал пала, — я бы хотел спокойно почитать газету, но, видимо, в нашем доме это невозможно.
— О да, конечно! Мсье любит комфорт! Домашние тапочки, газета…, а вся черная работа достается мне! — крикнула мама. — А потом ты удивляешься, что твой сын отбился от рук.
