Пётр Заломов - Петька из вдовьего дома
Правда, хороший арбуз попадал очень редко, а дыню Петьке удалось выловить всего один раз. Зато испорченные арбузы и яблоки выкидывают в воду довольно часто. Яблок-мякушек Петька каждый день вылавливал по две-три штуки и считал это большой удачей.
Однако охота эта в один дождливый день для мальчишки чуть не окончилась весьма трагично. Он провозился на плотах почти до сумерек, но сколько ни бултыхал в мусоре палкой, ничего не попадалось. Вдруг Петька заметил почти хорошее яблоко, но, потянувшись к нему, поскользнулся и упал в воду. Сильное течение понесло его под бревна, и Петьке едва удалось ухватиться за край плота.
Вода в Волге была уже холодной, так что у Петьки зуб на зуб не попадал, когда он прибежал домой. Он было ждал неминуемой порки, но Анна Кирилловна так перепугалась, что, видно, забыла про наказание. Она засуетилась, дала Петьке переодеться и принесла откуда-то рюмку водки, которую заставила сына выпить. Петька, преодолевая отвращение, выпил и задохнулся от огня, обжегшего рот и горло. В жизни Петьки это была первая и, он поклялся, последняя рюмка. Водку, от которой умер отец, Петька с этого дня возненавидел еще больше.
ГЛАВА XVIII
Подрастали младшенькие, и жизнь Заломовых становилась все тяжелее.
На другом конце города в это время богатые купцы-старообрядцы построили вдовий дом на несколько сотен семей[67]. В него на жительство принимали многодетных, не имеющих средств вдов. Анна Кирилловна тоже подала прошение в благотворительный комитет вдовьего дома и после долгих хлопот получила ответ, что может переезжать.
Большой трехэтажный дом из красного кирпича стоял на самой окраине города, напротив девичьего монастыря[68]. Дальше были лишь поля, используемые под выгоны для скота. По этим полям, ближе к Оке, пролегал старинный тракт, который вел на юг — в Арзамас. Вдовий дом у тракта выделялся не только своими внушительными размерами, но и необычной формой, напоминающей огромную букву «П».
В девять часов вечера ворота дома-казармы накрепко запирались, и смотритель с надзирательницей обходили номера, проверяя, все ли дома. Правила были очень строгие, они ставили в безвыходное положение тех вдов, которые отправлялись в город на поденные работы. Им приходилось неминуемо запаздывать, сторож не впускал, виновную ожидали выговор и угроза смотрителя выселить из дома.
Удобным было лишь то, что здание имело водяное отопление, в общих кухнях были устроены духовые печи, а купцы нередко присылали подарки — белый хлеб самых низких сортов, калачи и булки. На пасху и рождество всем выдавали по пуду белой муки. Все это беднота очень ценила, и вдовы безропотно подчинялись строгому режиму.
Анну Кирилловну с семьей поселили в подвальном этаже. Его предполагали вначале использовать для мастерских, но устроители приюта, получив массу прошений, в последний момент понастроили в нем комнат. Теперь здесь жили беднейшие семейства.
Новая квартира Петьке не понравилась. Окон было только два, да и те под самым потолком, к тому же они выходили на северо-восток, и оттого в комнате всегда царила полутьма. Анне Кирилловне и дочерям пришлось даже сделать мостки для шитья у одного из окон: поставили большой сундук, а на него — стулья. Каменные стены подвала были настолько толстыми, что подоконники спускались книзу четырьмя ступенями. Полы, залитые цементом, были всегда холодны. Топили сиротский дом плохо, и в морозы всем пришлось надевать пальто. Петька очень жалел прежнюю маленькую, но теплую и светлую комнатку. Большой и мрачный подвал производил на него гнетущее впечатление.
Мало того, теперь Петьке пришлось ходить в школу за пять верст, и он отправлялся из дому в половине восьмого утра. А вставать надо было еще раньше, чтобы успеть вскипятить самовар и напиться чаю. Так что в школу он приходил уже порядочно уставшим, а после занятий предстоял еще такой же долгий путь домой.
На обратном пути всегда страшно хотелось есть, и потому Петька приберегал на дорогу часть завтрака. Но еды оставалось мало. К тому же мальчишке приходилось делиться и ею со своими двумя попутчиками. Они были еще голоднее Петьки, потому что получали на завтрак не хлеб, а по две копейки на калач. Неспособные отказать своим слабостям, мальчишки покупали леденцы, а чаще папиросы. И Петька делил сбереженный хлеб на три части.
Зимой Петька заболел сильнейшим воспалением легких. Сказалась жизнь в сыром подвале. Петька долго лежал в постели, и ему смазывали бока мушечным раствором, поили его какой-то горькой водой. Было больно дышать, но Петька не жаловался. Хорошо, что во вдовьем доме была своя больница, в которой ежедневно принимал врач, а фельдшерица жила в самом доме.
Как-то, когда Петька стал уже поправляться, Анна Кирилловна принесла ему несколько номеров журнала «Вокруг света»[69], и он с наслаждением прочитал о приключениях путешественников, о растениях и животных тропических стран. После этого сказки и жития святых стали ему менее интересны.
Петька было уже выздоровел, начал даже ходить в школу, но месяца через полтора снова заболел.
Проболел он всю зиму. Петька вытянулся за это время, стал долговязым и нескладным парнишкой, очень хмурым и бледным. Прежнего Петьку, сильного и крепкого, в нем нельзя было узнать. В конце зимы во вдовьем доме началась эпидемия ветряной оспы, и у Анны Кирилловны переболели ею все малыши. Заболел и Петька.
По настоянию врача Заломовых временно перевели из подвала на третий этаж, где были свободные номера. Петька наконец попал в теплую светлую комнату. Из окна ее далеко были видны заснеженные поля, сверкающее голубизной бесконечное небо.
Семья вздохнула свободней, больные стали поправляться.
Анна Кирилловна, ссылаясь на слабое здоровье детей, попросила было смотрителя оставить ее на третьем этаже и дальше. Да куда там! Взятки она не могла дать, и в новом жилье ей решительно отказали.
О нечестности смотрителя знали все жильцы. Он крал, что мог. Даже подаяниями для бедняков не брезговал. Денежные же дары так те и вовсе исчезали. Многие благотворители знали, что смотритель нечист на руку, и потому предпочитали одаривать сирот лично. Для Петьки это было всегда тяжело из-за жгучего стыда и неловкости.
После светлой комнаты подвал вдовьего дома показался Петьке еще невыносимее. Спал он по-прежнему на полу, на старом войлоке и ватном одеяле, сложенном вдвое. Спал вместе с Саньком-маленьким, и по ночам мальчики плотно прижимались друг к другу, чтобы согреться. Спать ложились часов в девять вечера, но мать и старшие сестры еще долго шили при свете керосиновой лампы.
Однажды кто-то из сестер нечаянно уронил иголку на половик. Попав в складку, иголка, вставшая острием кверху, осталась незамеченной и собравшийся спать Петька наступил на нее голой пяткой — и чуть было не закричал от боли. Иголка ушла глубоко в ступню, конец же ее обломился. Тщетно Петька пытался захватить кончик иглы — она сидела очень плотно.
Анна Кирилловна, убежденная, что теперь иголка уйдет дальше и будет ходить по всему телу, пока не попадет в сердце, не на шутку перепугалась. Испугался и Петька. Он тоже слышал немало таких рассказов. Говорили, что одна девушка случайно проглотила иголку, и та несколько лет ходила по телу, причиняя адскую боль и наконец вышла у сердца через грудь. И много других, не менее страшных рассказов слышал Петька.
А тут вдруг с ним самим приключилась такая история. Сестры побежали по соседям, принесли откуда-то маленькие щипчики для сахара. Вывернув ногу, Петька старался захватить ими конец иголки, но не мог даже нащупать его. Тогда он своим остро отточенным перочинным ножом решительно сделал надрез около иглы. Сестры и мать с ужасом смотрели на эту операцию. Только после долгих усилий Петьке удалось захватить иглу и вытащить ее. Обессиленный, он сразу лег в постель. Боль скоро прошла. И, засыпая, Петька чувствовал себя совершенно счастливым: «Я не то что какая-нибудь девчонка! Разрезал себе ногу, вытащил иголку — и не пискнул…» Он готов был бы выдержать любые муки, чтобы мать и сестры опять удивлялись его мужеству.
Вдовий дом был очень велик, и в нем, по понятию детворы, было много страшных мест. Особенно таинственными считались чердак и камеры водяного отопления, закоулки под нижними площадками каменных лестниц. Петька побывал в самую полночь под лестницами, но ничего подозрительного там не нашел. Правда, на чердак ему проникнуть не удалось — чердачные двери были всегда заперты.
Среди детворы ходили слухи, что в камерах живет домовой. Подойдя вечером к двери гурьбой, мальчишки и девчонки хором спрашивали:
