Вера Новицкая - Галя
— Pardon, имя этой барышни? — нагнулся он к Виктору.
— Галя, — ответил тот.
— Прелестное имя, мое самое любимое, но я все же просил бы продолжения к нему — отчества, так как, само собой разумеется, никогда не позволю себе ограничиться этой одной половинкой, — продолжил расспросы Борис Владимирович.
— Отчество? Да я, право, и не знаю. Зовут ее всегда и все просто Галей, она даже, кажется, и не привыкла к своему отчеству, — ответил Виктор.
— Что ж делать? Тогда придется привыкать к «мадемуазель»… Ну а фамилию-то ее вы знаете?
— Волгина.
— Придется привыкать мадемуазель Волгиной к своему полному титулу, — снова ласково и участливо взглянул в сторону Гали Ланской.
— А правда, Галочка, как тебя по отчеству? Вот потеха, полвека вместе прожили, а как отца твоего звали, не знаем, — спохватилась Надя. — Впрочем, знаю: ты Павловна. Да? Галина Павловна Волгина? Верно?
— Верно, — подтвердила Галя.
— Ну, так вот, Галина Павловна, я передам своей матери, что в ее искусстве у нее явилась опасная соперница, — снова улыбнулся Гале молодой человек.
— Неужели ваша матушка действительно хорошая хозяйка? Кто бы мог думать! Такая grande dame [57], — удивилась Таларова.
— Только по виду, многоуважаемая Марья Петровна! В душе же она человек совсем простой, не светский, любит свой дом, семью, хозяйство и страшно высоко ценит эти качества в молодых девушках. Она находит, что чрезвычайно женственно и мило быть хорошей хозяйкой, подобная девушка ее идеал, — пояснил Ланской.
— Но не ваш? — кокетливо вскинула на него глазки Леля.
— Мы с матерью во многом очень сходны, — деликатно ответил он. — Но я, pardon, снова возвращаюсь к мучающей меня загадке. Сейчас, Галина Павловна, произнесли вашу фамилию — Волгина. Не только внешность, но и фамилия определенно мне знакомы. Господи, где же я видел вас?
— Ну, на досуге дома подумаете, Борис Владимирович, а теперь не уходите в прошлое, будем жить настоящим. Сейчас на веранду подадут десерт, а потом, если угодно, можно сыграть партию в теннис, — предложила Леля.
Настроение ее все больше и больше портилось, и она тщетно старалась замаскировать его напускной веселостью и шутливостью.
— Мадемуазель Волгина приходится вам родственницей? — в тот же вечер осведомился у Виктора Ланской.
— Бог с вами, mon cher! — с негодованием отверг тот. — Она просто дочь нашей покойной экономки, pas plus que ça [58], как говорится: «аристократ от помойной кадушки». Ха-ха-ха! — и Виктор засмеялся собственной остроте.
— Чрезвычайно интеллигентный вид у этой девушки, — заметил Борис Владимирович.
— Vous trouvez? [59] Просто смазливая рожица, и больше ничего, — снизошел Виктор.
— Скажите, она получила какое-нибудь образование? — интересовался Ланской.
— Хлебнула немножко гимназической премудрости, конечно, младших классов; азбуки нахваталась, mais pour cette sorte de gens этого более чем достаточно… N’est-ce pas? [60] А вот уж и Надя ждет нас со своей ракеткой, — указал он на приближающуюся сестру.
Вечером между матерью и дочерью шло продолжительное совещание.
— Не понимаю, что это Борису Владимировичу вздумалось заняться Галей, — недоумевала Леля. — Такой, казалось бы, аристократ, образованный, воспитанный, и вдруг пришла фантазия тратить время на какие-то там разговоры с ней. И потом это представление ей. Понимаю, дядя Миша, тот чудак известный, но этот? Неужели же она действительно могла ему понравиться?
— Полно, Леля, что за вздор! Даже слушать противно. Просто Борис Владимирович настоящий аристократ, ну, а у людей этого круга принцип — никого не обойти, не обидеть. Видит, жалкая девчонка, ну по доброте перекинулся двумя-тремя словами, протянул руку. Тут и говорить не о чем! — успокаивала Марья Петровна взволнованную дочь.
Глава VI
Новый друг. — «Николай В.»
Была послеобеденная пора, около шести часов вечера. В Васильковском доме царили тишина и безлюдье. Марья Петровна с обеими дочерьми уехала в город за покупками. Виктор, по заведенному им порядку, отсутствовал. Маленькая Ася отправилась с няней на птичник смотреть недавно вылупившихся индюшат, оттуда собиралась добраться и до скотного двора, чтобы познакомиться с вороным жеребеночком и желтой телочкой с белой мордой, на днях появившимися на свет.
Уже неделю слышала о них девочка, но как назло сперва шел дождь, затем было сыро, и ребенка не выпускали из дома. Наконец сегодня все обстояло благополучно и заманчивая прогулка была предпринята.
В саду, в нескольких шагах от обвитой зеленью веранды, уставленной горшками цветущих растений, под тенистой раскидистой старушкой липой прямо на траве, опершись на локти, лежала Галя, окруженная книгами и тетрадями. Почти рядом с ней примостился, вытянув морду на передние лапы, Осман, ее неизменный друг и спутник.
Девушка воспользовалась полной тишиной и одиночеством, чтобы немного позаниматься на досуге. Она расположилась у самого дома, чтобы быть начеку и по первому же зову или надобности успеть явиться.
Перед ней лежала толстая раскрытая тетрадь, испещренная сложными алгебраическими уравнениями. Но, судя по быстроте, с какой скользил по страницам карандаш, девушка легко и быстро справлялась с ними. Ее голова была склонена над вычислениями. Длинные косы, на сей раз спущенные свободно по спине, свесившись с правого плеча, змеились по зеленой траве. Галя изредка встряхивала головой, чтобы водворить их на должное место, и снова углублялась в работу.
«Готово! Верно! Ну, слава Богу, одолела! Не так уж и страшно, а то Надя совсем было запугала меня. Теперь возьмемся за Белинского», — и, открыв большую черную книгу, девушка с интересом принялась за ее чтение.
Прошло некоторое время, как вдруг что-то заставило Галю обернуться.
Оттого ли, что мелькнула и легла на ее книгу тень, оттого ли, что, насторожив уши, поднял голову Осман, или просто так, безотчетно, но девушка повернулась в сторону веранды. Оттуда спускался Ланской.
Легкий румянец смущения и радости залил лицо Гали: несомненно, из всех людей, могущих в данную минуту очутиться за ее спиной, самым приятным для нее был именно Борис Владимирович.
— Вы? Каким образом? — поспешно вскакивая с травы и идя навстречу гостю, осведомилась девушка.
— Но я, кажется, помешал вам? — здороваясь с ней, осведомился Ланской. — Вы были так захвачены своей работой, что если бы не сей господин, — указал он на собаку, — видимо, обеспокоенный моим несвоевременным появлением, я мог бы уйти незамеченным. Ради Бога, простите мое бесцеремонное вторжение. Это вышло как-то само собой. Подъезжаю к крыльцу — ни души, вхожу — то же самое, притом все настежь. В недоумении переминаюсь некоторое время с ноги на ногу. Наконец отваживаюсь углубиться в недра дома в поисках живой души, которой мог бы объяснить, что был и прошу передать отсутствующим мое почтение. Вы и оказались первой обретенной мной душой, которую я невольно спугнул и вырвал из всецело поглотившего ее мира. Еще раз извиняюсь.
— И совершенно напрасно, вы ни чуточки не помешали мне. Жаль только, что дома нет никого из наших, хотя все должны уже скоро вернуться. Они за покупками в город поехали, — пояснила Галя.
— В таком случае, может, вы разрешите мне подождать немножко? При условии, что я действительно не стесню вас.
— О, пожалуйста, очень рада! — искренне воскликнула девушка.
— Чем, собственно, вы занимались, когда я появился? — поинтересовался Ланской.
— Уравнения решала, а потом читала.
— Можно полюбопытствовать, что именно?
— Пинкертона, — сделав серьезное лицо, проговорила девушка.
Борис Владимирович посмотрел в ее помимо воли смеющиеся глаза и отрицательно покачал головой.
— Уклонение от истины, — категорически объявил он.
— Почему же вы не верите? — весело спросила Галя.
Он снова внимательно посмотрел на нее.
— Да так, очень уж вам не к лицу его читать. Не только сегодня, но и в прошлый раз я не поверил этому.
— Ну, за это спасибо, — с просиявшим лицом поблагодарила девушка и просто добавила: — Я читала Белинского.
— Вот это другое дело, более правдоподобное. Вы его любите?
— Очень! Он такой светлый, чистый! — восторженно пояснила Галя. — Как хорошо разбирает Пушкина.
— А самого Пушкина любите?
— Да, конечно: красиво, звучно, легко, так и льется. Только не он мой любимец — глубины мало. Вот Лермонтов, Апухтин… Они, по-моему, по душе родные братья, правда? Сколько силы, сколько чувства, сколько мысли! Каждая строчка за душу берет.
Все лицо Гали преобразилось, девушка ожила. Как редко приходилось ей говорить на эти захватывающие ее темы. Продумает, прочувствует и затаит в себе.
Поделиться же с живым человеком, вслух высказать пережитое нельзя, а ведь это такое наслаждение.
