Иосиф Дик - В нашем классе
— Значит, голосуем первое. Кто за то, чтобы дать рекомендацию? — сказал Леня.
Ребята, переглядываясь, стали медленно поднимать руки. Вот взлетело их девять, десять, потом две тихо опустились.
— Так, — сказал Леня. — А кто против? — И, посмотрев на вновь взлетевшие руки, добавил: — Большинство. Вот видите, как иногда бывает. Формально мы его хотели рекомендовать, а на поверку вышло — нельзя!
В этот момент в классе внезапно послышался странный хруст.
В руках у Толи сломалась черная расческа. Он тупо посмотрел на два кусочка и пытался сложить их. Но они распадались. Потом он спрятал эти обломки в карманчик и, ни на кого не глядя, пошел к дверям.
Засунутая в дверную ручку ножка стула ни за что не хотела вылезать оттуда. Закусив нижнюю губу. Толя молча пытался вырвать ее. Однако стул не подавался.
Ребята испуганно переглянулись. Потом кто-то тихо сказал:
— Может, переголосуем, а? — И тут же сам поправился: — Да нет уж, решено!
Толю никто не удерживал на собрании. Он открыл дверь и ушел.
Сбор продолжался.
А в конце пионерский отряд постановил доложить совету дружины, что седьмой класс «Б» Диму Бестужева и Валю Сидорова в комсомол рекомендует единогласно.
XVIII
Борис Ефимович пришел из института домой в десятом часу вечера. Дверь ему открыла жена. Взяв пухлый портфель, она взволнованно сообщила:
— Боречка, у нас несчастье: Толю не приняли в комсомол.
— Не приняли? — удивился Борис Ефимович. — Но его, кажется, и не должны были сегодня принимать. Ты что-то путаешь.
— Нет, нет, это я точно знаю. Он сейчас вернулся с собрания и в твоем кабинете… плачет! — Толина мама покосилась на угловую по коридорчику дверь.
Борис Ефимович нахмурился и задумчиво погладил подбородок:
— Хорошо… Приготовь мне поесть. Я сейчас с ним поговорю.
Он повесил пальто и, заглянув в квадратное зеркало, висевшее в прихожей, поправил галстук.
Что могло произойти с сыном? Школьные дела у него, кажется, шли хорошо, и вдруг — не приняли в комсомол!
Борис Ефимович вошел в свой кабинет. Толя лежал на диване, уткнувшись в кожаный валик.
— А ну-ка, брат, что у тебя там случилось? — сказал отец, сев рядом.
Толя не отвечал.
— Поднимайся, поднимайся, — ласково потрепал его по волосам Борис Ефимович, а затем, как маленького ребенка, поднял за плечи и усадил рядом с собой.
Лицо у Толи было красное, глаза припухшие.
— Тебя действительно не приняли в комсомол?
— Да, — глухо ответил Толя. — Рекомендацию не дали.
— Подожди. Насколько мне известно, прием в комсомол — это одно дело, а рекомендация — другое. Так, значит, тебе не дали рекомендацию? А кто должен был дать?
— Наш отряд.
— И отряд не поддержал своего председателя?
— Да… — По Толиным губам пробежала легкая судорога. — Сказали — повременить.
— Значит, дело серьезное. — Борис Ефимович встал и прошелся по комнате. — Ну, а как же все это произошло?
Дверь бесшумно отворилась, и в кабинет вошла мама:
— Боря, ужин на столе. Я считаю, что мы немедленно должны идти в школу и поговорить с директором. Так нельзя с ребенком поступать. Если ты не пойдешь, пойду я…
— Хорошо, хорошо… утихомирься, — сказал Борис Ефимович. — Я готов пойти в школу, но должен же я сначала все выяснить!
— Тут выяснять нечего. Толя учится хорошо. Толя культурный мальчик — ты сам видишь, как он много читает и всем интересуется, — и он безусловно достоин, чтобы его приняли в комсомол. Я не хочу, чтобы на мальчике уже с детства появилось пятно.
— Оставь этот разговор! Никаких на нем пятен не появится. По твоим словам. Толя уже достоин, чтобы его приняли в комсомол, а вот видишь, у класса другое мнение — повременить. И Толя сейчас нам обо всем расскажет.
— Ужин остывает.
— Ничего, подождет.
Борис Ефимович открыл ящик письменного стола и достал из него трубку в виде человеческой головки.
Толя посмотрел на склонившееся над трубкой лицо отца и прерывисто вздохнул. Он помнил такой случай. Во дворе его всегда бил и дразнил Мишка Туманов, сын дворника. Он был сильнее, и поэтому Толе всегда приходилось убегать. Но однажды, когда Толя вышел во двор с отцом и встретил Мишку Туманова, то стукнул его без всяких разговоров по спине. Мишка посмотрел на Толю, а потом с размаху ударил его по уху.
«Папа!» — закричал Толя и кинулся к отцу — дескать, помогай!
Но тот даже и слова не сказал Мише. Он сжал Толину руку и тихо промолвил:
«За тебя я никогда не буду заступаться. Действуй сам. А самое простое — наберись храбрости и расквитайся. Но лучше всего живи с Мишей в мире, и вам во дворе будет веселее».
Толя понял тогда, что на отца можно рассчитывать не во всех случаях. Он принципиальный.
— Тут долго рассказывать нечего. — Толя поставил локти на колени и подпер ладонями голову. — Не рекомендовали, и всё!
— А ты поподробнее, не стесняйся. — Отец обнял Толю.
— Ну, сбор отряда начался сразу после уроков, — начал Толя. — Нас троих — меня, Димку Бестужева и Сидорова — должны были рекомендовать в комсомол.
— Вот тебе первое замечание, дружок, — сказал отец: — когда ты о ком-либо рассказываешь и упоминаешь о себе, себя ты должен упоминать в конце. Понял?
— Понял, — сказал Толя. — В общем, в классе сидели все ребята и Ирина Николаевна.
— Ирина Николаевна тоже была? — спросила мама, которая присела в кресло напротив Толи. — Она ведь к тебе хорошо относится.
— Да при чем здесь «хорошо относится»! — сердито посмотрел на нее Толя. — В комсомол не она рекомендует! Не перебивай! Значит, сначала все хорошо шло, меня хвалили. Да-а… а на собрании надо было, чтобы все шло на основе критики и самокритики. И вот… все вдруг напали на меня, и первый — Димка…
— Это какой Димка? — заинтересовалась мама. — Он к нам приходил?
— Приходил. Он тебе на швейную машину ремень надел.
— А-а, помню. Симпатичный мальчик. И что он говорил?
— «Симпатичный»! — горько усмехнулся Толя. — С него все и началось!
— Почему? — спросил отец.
— Кто его знает!
— Все-таки, на каком основании?
— Говорил, будто я его подбил в женской школе радиоузел сделать, а потом сказал по телефону, что делать не надо.
— Это было?
— Ну… было.
— А ты прямо отвечай, без «ну». Дальше.
— Говорил, что я ломаюсь, когда меня просят сыграть на рояле и музыку от масс зажимаю. — Толя улыбнулся. — Нашел, за что уколоть!
— Ты действительно так поступаешь?
— Я играю, когда мне захочется. А эти ребята ко мне почти на каждой перемене пристают — сыграй да сыграй. А у нас в зале рояль стоит. Но не могу же я, как автомат, играть!
— Хорошо. Может быть, в этом ты и прав, — сказал отец. — Но я бы на твоем месте всегда играл для ребят. Что еще было?
— У нас Парамонов учится, здоровый такой тип, но двоечник. А Димка свалил все на меня. Будто я сам отлично учусь, а на остальных мне наплевать… И я новое не поддерживаю.
— Так… А в чем у вас заключается новое?
— В том, чтобы вся школа не имела ни одной двойки, ни одного второгодника.
— Почему это новое? Это старая школьная проблема.
— Конечно, старая. Но если раньше об этом только учителя говорили, то теперь все ребята сами взялись.
— И ты, значит, не поддерживаешь это начинание?
— Чепуха! Я никогда ничего не говорил против этого!
— А по какому предмету у Парамонова двойка?
— По алгебре. Но он и физику плохо знает. А что я с ним поделаю, когда и сама Ирина Николаевна не справляется!
— Стоп! — перебил отец. — Вот тебе пример того, что ты действительно не поддерживаешь эту борьбу. Раз ты видел, что будто бы учительница не справляется, значит, ты, как председатель совета отряда, должен был ей помочь. Как вожак несешь ответственность.
— Ответственность? Что я, родитель?
— Во-первых, ты отвечаешь за честь отряда, во-вторых перед самими ребятами. Они тебя выбирали, так сказать, в идейные вожаки, и они ждут от тебя руководства.
— Я руководил… — сказал Толя. — Когда я сейчас им стал возражать, они сказали, что я несамокритичен. А на самом деле, вот спроси у кого хочешь: у нас подшефный детский дом есть? Есть. Наш класс золу для удобрения собирал? Собирал.
— Это верно, — сказала мама. — Он у меня почти новое корыто в школу унес для этой золы.
— Хорошо, это я принимаю, — согласился отец. — Но как ты учебой руководил? Вот ты сейчас сказал, что у тебя в отряде есть двойки. Признаешь?
— Признаю.
— Значит, этот главный показатель что о тебе говорит?
— Пускай говорит неважно, — согласился Толя, — но почему я вчера для класса был хорош, а сегодня уже плох?
Отец исподлобья посмотрел на сына, пососал затухающую трубку. Он понял, что этот вопрос задал уже не тот Толя, который еще совсем недавно ходил в матросской шапочке с надписью «Герой» и называл бабушку «буней» и газированную воду «дрессированной», а взрослый человек, к которому пришла жизнь с первыми раздумьями и первыми переживаниями. И ему надо было дать простой ответ.
