Оскар Хавкин - Моя Чалдонка
В приемной начальника продснаба толпились люди, вызванные на совещание, — заведующие магазинами, столовыми, агенты по снабжению, работники базы. Бобылкова еще не было. Тоня попросила секретаря, пожилую, задерганную женщину, доложить о ней, как только он придет.
— Нет, нет. Валерьяну Павловичу сейчас некогда, — сказала Раиса Самойловна, секретарь Бобылкова: — совещание начнется через пять минут, а к двенадцати Валерьяну Павловичу надо успеть на поезд.
Тоня села в уголок у круглого столика. К ней тотчас же подошла Пуртова, облокотилась на столик:
— Зачем пришла?
Тоня объяснила.
— Вот что, Тоня. — Глаза у Пуртовой блеснули. — Вроде не должна говорить, да уж пусть себя не выставляет, а дело делает. Все они, мужики, на один лад! Вот возьми-ка на заметку: есть у меня в кладовой варенье и мед — старые запасы, не фондовые. Должны привезти с Семиозерной свежую рыбу: там наша рыболовецкая бригада работает. Печенья у нас два ящика есть — можно по детским карточкам отоварить. Вот, скажи-ка ему! — злорадно добавила Пуртова.
— Спасибо, Прасковья Тихоновна! Это очень важно, что вы сказали. А вот и Бобылков!
Начальник продснаба был в кожаных сапогах, кожаном пальто, кожаной фуражке, чуть сдвинутой на затылок. В руках — толстый портфель из какой-то желтой ноздреватой кожи. Он шел, и все скрипело: сапоги, пальто, портфель и, казалось, даже фуражка. Широко раскрыв дверь, Бобылков высоким голосом, пропел:
— Прошу, товарищи!
Тоня вместе с другими прошла в кабинет.
Со скрипом усевшись в кресло за неуклюжим, громоздким письменным столом, взяв из стаканчика толстый синий карандаш, начальник продснаба объявил:
— Заслушаем два вопроса: первый — о строительстве нового магазина на базе старой аммоналки, второй — об итогах самозаготовок дикорастущих. Так прошу, Яков Лукьянович, по первому вопросу.
К высокому, почти женскому голосу Бобылкова надо было привыкнуть. Казалось, что он нарочно так говорит, и это у него ненастоящий голос.
— Прошу, — повторил он и, постучав карандашом, хотя никто не шумел, оглядел собравшихся.
Бобылков был сравнительно новым человеком на прииске. Наметанный глаз приискателей быстро разобрался в достоинствах и недостатках начальника золотопродснаба. Был он суетлив, важен, разговорчив и деятелен. Любил прихвастнуть: «я организовал», «я сделал», но и в самом деле работал на совесть: вот и рыболовецкую бригаду послал на Семиозерную, транспорт наладил к зимнему завозу, а главное — не тащил, не ловчил. В общем, привыкли к Бобылкову.
Начальник продснаба работников своих уже знал. Незнакомая девушка с задумчиво-независимым лицом, усевшаяся поблизости, привлекла его внимание.
— Одну минуточку, Яков Лукьянович! — Бобылков обратился к Рядчиковой: — Позвольте, вы… тоже на совещание?
— Да, — ответила Тоня, вынула свою тетрадочку, распрямила ее и протянула руку к стаканчику. — Разрешите?
— Пожалуйста, но вы, собственно, где работаете, — в магазине, на базе или…
— Я — заведующая школьным буфетом, — невозмутимо ответила Тоня, рассматривая остро отточенный карандаш.
— Школьным буфетом? — Бобылков пожал покатыми плечами. — Такой точки у меня нет.
— Уверяю вас, что есть, — ответила Тоня, устремив на начальника продснаба доброжелательно-мягкий взгляд.
— Странно… Собственно, где вы получаете зарплату? По какой ведомости проходите? — спросил Бобылков.
— Я не получаю за это зарплату, — беззаботно ответила Тоня, — это у меня общественная нагрузка.
— Продснаб не общественная организация, — сказал Бобылков, начиная сердиться. — Кто вы? Где работаете? Ваша фамилия?
— Я — Рядчикова, старшая пионервожатая. В нашей школе.
— Слушайте, товарищ Рядчикова, нельзя же так проникать на служебные совещания! Вам нужно со мной поговорить — узнайте у секретаря, когда я свободен. Но отрывать у меня драгоценное время! Я прошу…
— Вы напрасно сердитесь, Валерьян Павлович, — дружелюбно возразила Тоня. — Я как раз хотела попросить, чтобы вы обсудили вопрос о плановом снабжении школьного буфета.
— Я сам знаю, что мне обсуждать! — вспылил Бобылков и в сердцах переложил портфель с правой стороны стола на левую. — У меня строительство нового магазина, подготовка к зиме, улучшение рабочего снабжения, преодоление военных трудностей, а вы лезете со своей… пустяковой мелкорозничной школьнобуфетной точкой. Я прошу вас…
— Я попрошу у вас десять минут. — Тоня встала и обратилась уже не к одному Бобылкову, а ко всем собравшимся. (Одни прятали улыбку, наблюдая за ер поединком с начальником продснаба, другие смотрели на нее с откровенным сочувствием.) — Товарищи! Я вижу — тут немало родителей. Разве питание наших детей пустяковое дело? Разве это не срочный, не важный вопрос? Ведь и у вас, Валерьян Павлович, дочь учится в школе!
Тоня говорила негромко, но заикалась больше обычного, и это придавало ее словам особую взволнованность.
— Да, да, конечно. — Бобылков переложил портфель на старое место, посмотрел на часы. — Хорошо, мы подготовим вопрос, продумаем, просмотрим наши ресурсы, поручим сделать доклад… сразу после моего возвращения.
Конечно, может быть, нехорошо считать свое дело самым важным, но если оно общественное, государственное? Если с этим делом связаны интересы пятисот детей?
— Я все продумала и могу сделать доклад. Дайте мне десять минут. У меня все конкретно.
— Послушаем, Валерьян Павлович, — сказал дядя Яша. — Она же так не уйдет, и вы на поезд опоздаете!
Валерьян Павлович развел руками:
— Десять минут. Ни минуты больше. Прошу.
Тоня обрушила на голову Бобылкова цифры из своей тетрадки: четыре тонны картофеля, тонна овощей, пятьдесят литров молока, двести килограммов мяса — это с подсобного; семь центнеров рыбы, грибы и ягоды — из фонда самозаготовок; сто килограммов меда, восемьдесят варенья…
— Это все можно выделить немедленно. Ну, а если продснаб сочтет возможным выкроить немного масла, сахара и плиточного чая, тогда дети будут получать полноценные, питательные завтраки… Все.
— Все? — переспросил с иронией Бобылков. — Вы ничего не забыли?
— У меня привычка основательно готовиться к докладу, — деловито ответила Тоня. — Разве я что-нибудь пропустила?
— Вы не девушка, а рентген: вы видите насквозь все, что у меня есть на подсобном, на базе, в кладовой.
— Простите, Валерьян Павлович. Я учла только то, что необходимо для школьного буфета.
— Для буфета? Да ведь с этими продуктами рес-то-ран можно открыть. Рес-то-ран!
«Неужели не убедила?» — подумала Тоня, собираясь с мыслями, как вдруг неожиданная, шальная, совершенно мальчишеская улыбка преобразила одутловатое лицо Бобылкова.
— Слушайте, товарищ Рядчикова, переходите ко мне! Из вас выйдет блестящий агент по снабжению, лучше многих. — Он внушительно посмотрел на участников совещания. — Я вам дам приличный оклад, паек…
— Знаете, товарищ Бобылков, мне очень нравится моя точка — школьный буфет. Оставьте меня, пожалуйста, там.
Тоня произнесла эти слова смиренно-просительно, будто от Бобылкова в самом деле зависел ее перевод, и все рассмеялись.
А теперь — домой, домой! Сейчас она откроет синий почтовый ящичек… Ах, все будет хорошо, лишь бы пришло то письмо — письмо после боя…
19
У подножия Аммональной сопки, в двух километрах от прииска, стояло срубленное из толстых, негниющих лиственниц здание. Когда-то в нем хранили взрывчатку — аммонал, и задняя половина аммоналки была упрятана в выем сопки — на случай взрыва. Молоденькие сосны поднимались над крышей, и ветер порою склонял их вершины к дощатым скатам. Летом вплотную к стенам подступали багул-чушатник и ковыль.
Многоярусные стеллажи, обитые из мощных, в три пальца толщиной, плах, пустовали; окна были накрепко заколочены досками.
В верхней части аммоналки — просторный и высокий чердак. Годами здесь копился разный хлам: заржавленные лопаты без черенков, обрывки проволоки, прохудившаяся железная, деревянная, стеклянная тара, чугунные трубы.
На чердак вела изнутри лесенка. Ребята открыли новый ход — со стороны сопки. Оторвали доску из обшивки чердака, и образовался лаз. Толстая проволока старого громоотвода, свисавшая с крыши, была лучше всякой лестницы.
Первым, звякая проволокой, взобрался на чердак Дима. Посветил кругом фонариком.
— Давайте побыстрее!
Он лег на широкий карниз и опустил правую руку как можно ниже.
Володя и Веня один за другим, держась за сосны, передали ему несколько больших свертков; потом, протянув руку друзьям, Дима помог им взобраться наверх.
Проникнув через лазейку на чердак, они с минуту не трогались с места. Дима ощупал лучиком фонаря все уголки. Желтое пятно света выводило из темноты то массивную, почерневшую от времени материнскую балку, то железную бочку с мятыми боками, то груду битых кирпичей, то четырехугольную дощатую вентиляционную трубу, устремленную в прорезь крыши.
