Крессида Коуэлл - Как переиграть историю дракона
Значимус прошёл по волнам между двумя лодками, и теперь он был так далеко, что Иккинг едва сумел понять его слова.
– Передавай от меня привет своей маме, Иккинг!
Иккинг в ответ прокричал, что передаст.
– И спасибо тебе, что вернул мне мой талант!
– Ваш талант? – прокричал Иккинг в ответ.
– Пение! – крикнул Значимус. – Такое удовольствие снова быть музыкальным!
И тут Значимус запел.
Это не было песней, которую мама Иккинга обычно пела ему ребёнком.
Это была новая песня.
Значимус выпятил грудь и громко запел во всю мощь своих лёгких. Это было ещё то пение: дико фальшивое, напоминающее вопли дерущихся котов.
"ГЕРОЯ НЕ ВОЛНУЕТ ШТОРМ ДИКОЙ ЗИМЫ. ПОТОМУ ЧТО ОН НЕСЁТ ЕГО БЫСТРО. НА СПИНЕ ШТОРМА ВСЁ МОЖЕТ БЫТЬ ПОТЕРЯНО И НАШИ СЕРДЦА МОГУТ ТРЕВОЖИТЬСЯ, НО ГЕРОЙ СРАЖАЕТСЯ ВЕЧНО!"
Иккинг, Беззубик, Камикадза, Рыбьеног и Ветроход уже слышали оригинальную манеру пения Значимуса и все пятеро заткнули пальцами или крыльями свои уши прежде, чем он даже начал.
Но это было в новинку для Стоика Обширного.
Его нижняя челюсть отпала на пару изумлённых минут.
А затем огромная усмешка расползлась по его лицу.
Какой восхитительный сюрприз!
Оказалось, что даже Значимус Исключительный не может быть способным ко ВСЕМУ.
– НУ, – сказал Стоик, с удовлетворением потирая руки, – думаю, мы можем спеть лучше, чем он, парни, не так ли?
– КОНЕЧНО, МОЖЕМ! – проревел Брехун. И раздались крики "ДА НЕ СОМНЕВАЙСЯ!" и "ЭТО МЫ-ТО НЕ МОЖЕМ?" Толстопуза Пивного Живота и Ноббера Безмозглого.
– А ТЕПЕРЬ ВСЕ ВМЕСТЕ! – выкрикнул Стоик.
И каждый в Племени сложил руки на груди и запел от всего сердца, все вместе, слова отчётливо разносились среди мирного и спокойного дня, в глубокой и великолепной гармонии:
“С МЕЧОМ и в АТАКУ на БУРЮ ПЛЫВЁМ по бурным МОРЯМ, ведь МОРЯ эти – твой ДОМ. ЗИМЫ МОГУТ ЗАМОРОЗИТЬ, но наши СЕРДЦА не СЛАБЕЮТ… ХУЛИГАНСКИЕ… СЕРДЦА… НАВСЕГДА!!!”
И “Голубой Кит” со Стоиком, Рыбьеногом, Иккингом, Беззубиком, Ветроходом и Хулиганскими Воинами на борту, повернул нос к востоку.
Плывя вдоль лучей солнца к небольшому Острову Олух, маленькому, тихому, болотистому островку, которого никто особо и не замечает, но на котором Хулиганы будут так долго, пока башмак Великого Лохматозада покоится в той трясине.
Их песня эхом отражалась от песни Бой-баб, плывущих с Камикадзой и Большегрудой Бертой на “Большой Маме” к землям Бой-баб на юг, становившейся всё слабее и слабее, когда они всё дальше и дальше уплывали от “Голубого Кита”:
“Сила – это ГРУДЬ, которая СОКРУШАЕТ БЕЗ СТРАХА, МОЩЬ – это КОСЫ, которые могут ЗАДУШИТЬ ВЕТЕР, ЛОВКОСТЬ – это ПАЛЬЦЫ, которые ВЫКРАДУТ ТРЯСИНУ. БОЙ-БАБЫ… ДЕРЖАТСЯ… ВМЕСТЕ!!!”
Иккинг не участвовал в пении. Он стоял на палубе “Голубого Кита” – Беззубик спал на его голове, Ветроход прижался к его боку – и смотрел, как крошечная точка “Сапсана” становилась меньше и меньше, уплывая на ЗАПАД, к новым землям и новым приключениям, к подвигам силы и отважным Сагам, о которых, и Иккинг был в том уверен, он услышит когда-нибудь в Будущем.
И даже когда “Сапсан” стал таким маленьким, что это было крошечное движущееся пятнышко на горизонте, Иккингу всё ещё казалось, что он слышит слабое, фальшивое пение Значимуса.
"ГЕРОЯ НЕ ВОЛНУЕТ ШТОРМ ДИКОЙ ЗИМЫ. ПОТОМУ ЧТО ОН НЕСЁТ ЕГО БЫСТРО. НА СПИНЕ БУРНОГО МОРЯ ВСЁ МОЖЕТ БЫТЬ ПОТЕРЯНО И НАШИ СЕРДЦА МОГУТ ТРЕВОЖИТЬСЯ… НО… ГЕРОЙ… СРАЖАЕТСЯ… ВЕЧНО!"
СТАРИК В ПЕЩЕРЕ
Несколько часов спустя старик сидел в пещере своего собственного изготовления.
Он слышал звуки Вулкана, взрывающегося вдали, и отдаленной грозы, но, конечно, он не мог видеть того, что происходило.
Он сидел в темноте, молясь, чтобы всё наладилось.
Пожалуйста, пусть всё будет хорошо… Пожалуйста, пусть всё будет хорошо… Пожалуйста, пусть всё будет хорошо…
Часами он тихо сидел.
И вот, к его облегчению, головы улыбающихся мужчины и мальчика появились в кругу синевы неба.
Мальчик сказал:
– Ты можешь теперь вылезать, Дедушка. Я говорил тебе, что всё исправлю.
– Я знал, что ты справишься, – сказал старик, наконец заговорив. – По крайней мере… я очень надеялся…
И мальчик помог ему подняться по лестнице и выйти на свет.
ЭПИЛОГ ИККИНГА КРОВОЖАДНОГО КАРАСИКА ТРЕТЬЕГО, ПОСЛЕДНЕГО ИЗ ВЕЛИКИХ ГЕРОЕВ ВИКИНГОВ
Человеческие сердца сделаны не из камня.
Спасибо Тору.
Они могут разбиваться, и исцеляться, и снова стучать.
Я никогда не говорил со своей мамой о Значимусе Исключительном, и она никогда не упоминала его имя.
Я очень внимательно за ней наблюдал, когда она возвратилась из своего Похода, а мой отец суетился вокруг неё, возбуждённо рассказывая о Вулкане, и как Варварский Архипелаг чуть не был стёрт с планеты "теми мерзкими Истреби-штуковинами, Ты бы им задала трёпку, но что мы, Валли, моя любимая, о моя богиня, могли сделать без Твоей помощи, но мы помнили то, что ты всегда говорила, Никогда Не Сдаваться! И мы не сдались, да, Иккинг?"
Когда мой отец добрался до того, как Значимус Герой появился откуда ни возьмись после всех тех лет, когда все думали, что он мёртв, как раз Точно в нужный момент, чтобы спасти жизнь её единственного сына, моя мама очень быстро наклонилась, чтобы подтянуть ножные обхваты на своих доспехах.
Она оставалась там, внизу, довольно долго, подтягивая те ножные обхваты, но когда она снова выпрямилась, её лицо, хотя немного и покраснело, было совершенно спокойно, и она улыбнулась моему отцу, и поцеловала его в щеку, и сказала:
– Ты совершенно прав, Стоик, мой дорогой. Никогда не сдавайся. Не займёмся ли мы обедом?
Кто знает, что она чувствовала тогда, давным-давно, когда Значимус впервые не сумел вернуться из Похода. Смотрела ли она из окна на море, тоскуя и тоскуя, ожидая и ожидая, когда он приплывёт к ней.
А он так и не пришёл.
Много-много лет спустя, когда я был высоким взрослым мужчиной, а моя мама стала пожилой женщиной, как-то раз моя мама забиралась на своего ездового дракона, готовясь отправиться в ещё один свой Поход, и это было теперь несколько затруднительно для неё, потому что несмотря на то, что она была бабушкой, на всё ещё настаивала на том, чтобы носить все доспехи.
Она покачнулась на спине дракона, ужасно скрипя суставами. Два бедных Воина пытались помочь ей, но она рявкнула на них:
– Я не Нуждаюсь в вашей помощи; я Вполне способна залезть сюда самостоятельно.
Мне это почудилось или, когда она неустойчиво качнулась вверх, что-то действительно отделилось от её шеи и на мгновение блеснуло в солнечном свете? Поймал луч солнца и подмигнул мне, одним маленьким красным подмигиванием?
Я Думаю, что увидел камень рубинового сердца, висящий на её шее, на прекрасной золотой цепи.
Только на секундочку подмигнуло её сердце, которое она обычно так берегла от чужих глаз, потому что как только она уселась на драконе, она подхватил что-бы-это-ни-было и снова запихнула его назад под доспехи.
Потом она опустила забрало, так что её покрытое морщинами лицо старушки исчезло, и можно было разглядеть только её глаза. Время не состарило эти глаза; они были такие же ярко-синие, те же, которые когда-то пристально выглядывали Значимуса все те много лет тому назад.
– Йоикс! – выкрикнула моя мама в юном волнении, предвкушая забаву предстоящего Похода, и пнула бока своего дракона пятками и взлетела в небеса.
Я смотрел, как она удалялась, – высокая фигура в броне, сидящая прямо на драконе, её седые волосы развеваются из-под шлема, меч всё ещё твёрд в её руке, – становясь меньше и меньше, пока полностью не исчезла в облаках, и всё, что я расслышал, из того что ветер донёс до меня, было последнее эхо её голоса, выкрикнувшего: “В Бой!”
Я больше никогда её не видел.
Она была убита на поле битвы в тот же самый день. Ей было семьдесят шесть лет, и она всё ещё сражалась.
Она была Великим Героем, моя мама.
БРАСЛЕТ
Я вставил половинку камня рубинового сердца моей мамы во второй глаз дракона на браслете. Так что теперь обе половинки камня снова вместе.
Я долго размышлял, носить ли мне то, что так долго носил сам Элвин.
Но потом я решил, что МОЯ судьба и судьба ЭЛВИНА так переплелись в бесконечном запутанном узле, что невозможно их разделить.
Если бы Элвин не украл камень сердца Значимуса, то сердца Валгалларамы и Значимуса никогда бы не разбились.
