Владимир Железников - Жизнь и приключения чудака (Чудак из шестого «Б»)
Я был в отчаянии, я кричал изо всех сил, стараясь хотя бы разбудить Наташку, чтобы она поняла, что я ее не предал, что это все сделано вопреки моему желанию, но она крепко спала.
«Бороться всегда надо до конца, пока у тебя есть силы», – учила меня тетя Оля. И это верно. Но как я должен был бороться, ответьте мне! Не мог же я драться с женщиной! Тут я должен признаться, что и тетя Оля, говоря эти слова, робко сознавалась, что у нее самой этого качества нет. И у меня не было. Может быть, я в этом не виноват, просто перешло по наследству от тети Оли, все-таки мы родственники, одна кровь, одни гены.
Так мы дошли до дверей. Надежда Васильевна распахнула их и, стоя в проеме, впервые посмотрела на меня.
А я, заглянув ей в глаза, потерял дар слова: цветы, ее прекрасные цветы, которые делали ее умной, необычной, исчезли, и лицо ее стало похоже на осенний лист.
Дверь перед моим носом захлопнулась.
Я почти заплакал: ведь я ее любил.
* * *В то утро, как всегда, я подошел к окну и увидел дядю Шуру. Значит, он вернулся! Вернее, я увидел его спину и руку, которая держала знакомую мне тросточку и чертила по асфальту. Он привез эту тросточку из Африки, говорил, что она сделана из бивня слона, и очень гордился ею.
Рядом с ним стоял мужчина в высокой косматой папахе. Дядя Шура что-то ему говорил, не подымая головы, а тот его внимательно слушал. Лицо его было напряженным и испуганным.
Я знал людей с таким выражением лица, они часто появлялись в квартире дяди Шуры. Он их привозил из каких-то своих дальних путешествий вместе с детьми, которым собирался делать операции. Детей отдавали в больницу, а родители их жили у дяди Шуры.
Однажды он привез с собой якутского охотника. Этот охотник целыми днями молча сидел у телефона в ожидании известий из больницы, где лежала его дочь. Он сидел как изваяние, не двигаясь. Когда я увидел его в первый раз, то подумал, что он не живой, а вырезанный из дерева. Если же звонил телефон, он неслышным движением снимал трубку и говорил: «Попов слушает». А потом этот охотник уехал вместе с дочерью и вскоре прислал дяде Шуре в подарок шкуру белого медведя и унты Наташке. Унты Наташке были в самую пору, и непонятно было, как это получилось, – ведь неразговорчивый охотник Попов не спрашивал у Наташки номер ее ноги.
За все время, что он жил у дяди Шуры, он сказал мне только одну фразу: «Надо быть мужчиной. Там все бурлит, – он постучал себя в грудь, – здесь все молчит». – Он высунул язык.
Когда же приехал дядя Шура? И почему ко мне не зашел? Что ему стоило протянуть руку и стукнуть в стену, и тут же я оказался бы «у его ног». Ведь после тех печальных событий, когда Надежда Васильевна унесла от меня спящую Наташку, я больше к ним не ходил.
В этот день я встретил Надежду Васильевну у нашего метро. Мы шли навстречу друг другу. Я бы, конечно, поздоровался, я не из тех, кто долго помнит обиды, но она меня не заметила.
Я оглянулся ей вслед и – с ума сойти! – вместо нее увидел мальчишку, который вел на поводке Малыша!
В первый момент это на меня так подействовало, что я оцепенел. А мальчишка тем временем прошел мимо меня и скрылся во дворе большого дома.
Медленно, будто нехотя, я побрел следом. Торопиться было нельзя. Походка моя приобрела эластичную упругость, сердце билось где-то в горле. Я сдвинул кепку на лоб, чтобы не было видно моих лихорадочно-зорких глаз.
Я еле сдерживал улыбку, представляя фурор, который я произведу, когда появлюсь перед Наташкой с Малышом. Это была большая удача.
Мальчишку я нагнал во дворе и безразличным голосом спросил, кивнув на собаку:
– Кусается?
– Нет, не кусается, – охотно ответил мальчишка.
– Малыш, Малыш! – позвал я собаку и погладил ее по шерсти.
– Рэда, – сказал мальчишка.
– Рэда? – переспросил я. – А по-моему, он откликается на кличку Малыш.
– Может быть, – ответил мальчишка. – Глупый.
– А какой у него язык? – хитро спросил я.
– Обыкновенный, – ответил мальчишка.
– А у нашего синий, – сказал я.
– Значит, у вас такая же собака?
– Была, да пропала. Вот я теперь ее ищу.
Я внимательно посмотрел на мальчишку. Нет, он держался спокойно, даже виду не подавал.
В это время так называемая Рэда широко и сладко зевнула и показала мне синий-синий язык. Теперь мальчишка, пожалуй, смутился. Но тетя Оля говорит: «Не убедившись окончательно, не думай про другого плохо». Поэтому я не закричал на мальчишку и не стал у него вырывать поводок, а пошел дальше по дороге расследования.
– Малыш, Малыш! – осторожно позвал я.
– Это моя собака, – угрюмо сказал мальчишка. – Она у меня уже три месяца живет.
– А если она твоя, то почему ты не знал, что у нее синий язык?
Мальчишка не ответил.
– Ну ладно, – схитрил я, надо было как-то выяснить, где он живет. – Раз собака твоя, то твоя… А в вашем доме у многих собаки?
– У многих, – ответил мальчишка. – В двадцать седьмой – у Карповых, в сорок первой – у Ивановых…
– Постой, постой, я запишу. – Я вытащил ручку и тетрадь и сделал вид, что записываю.
– У Марковых – в шестьдесят второй, – продолжал мальчишка.
– А ты сам в какой квартире живешь? – спросил я как можно небрежней.
– Я?.. А зачем? – Он тоже был парень не простак.
– Надо, – сказал я. – По заданию ветеринарной…
И не успел я закончить этой фразы, как мальчишка ловко подхватил Рэду и пустился наутек.
– Стой! – закричал я. – Стой! – И бросился следом за ним, но у меня слетела с головы кепка, и я вынужден был остановиться.
Пока я ее поднимал, мальчишки и след простыл. Но я не расстроился. Дело было начато, теперь я все равно найду Малыша.
Увлекшись этой идеей, я не заметил, как оказался около Наташкиной двери.
При этом я стал так отчаянно звонить, как будто я уже привел Малыша и он вился около моих ног. Я стал повизгивать и лаять и услышал, как Наташка замерла с той стороны. А затем от волнения долго не могла открыть двери.
Но когда она наконец открыла и я увидел ее, то пожалел о своей шутке. Она стояла передо мной в длинной, до полу, ночной рубашке, с лицом, густо усыпанным маленькими зелеными точками, как веснушками. Это ее прижгли зеленкой.
– Что с тобой? – испуганно спросил я.
Наташка не ответила, она шарила глазами по лестнице, надеясь увидеть Малыша.
– Извини, – сказал я. – Это я сам лаял… Неудачно пошутил.
– Я заразная, – ответила Наташка. – У меня ветрянка.
– Ерунда! – успокоил я ее.
– Она передается по ветру, – предупредила Наташка.
– Во-первых, здесь нет ветра, – сказал я. – А во-вторых, – и соврал, – я уже болел ветрянкой. – Решительно вошел в коридор и скомандовал: – А ну, живо в постель!
Наташка послушно легла под одеяло, и теперь на белом еще больше выделялись ее нелепые зеленые веснушки.
– Ты на меня не обиделась? – спросил я. – За ту историю.
– Нет, – сказала она, – ты же не виноват. Мне все рассказали.
– Я держался, но сама понимаешь, сила на ее стороне. Она почти озверела. И ты тоже хороша, не проснулась… А может быть, вы помирились? – с надеждой спросил я.
– Посиди около меня, – вместо ответа сказала Наташка. – И почитай. Ты ведь ее не боишься?
– Я?! С чего это ты взяла? – спросил я. – Что тебе почитать?
– «Золушку», – потребовала Наташка.
Я сел около нее и взял «Золушку».
– Боря, – спросила Наташка, – ты еще не ездил к тете Оле?
– Нет, – ответил я, – но обязательно съезжу, не волнуйся.
– Боря, как ты думаешь, кем мне стать в цирке?
– Пойди в акробатки, – сказал я. – Будешь летать под куполом цирка.
– Под куполом я боюсь, – созналась Наташка.
– Ну, в дрессировщики тигров, – предложил я. – Интересно.
– Тигров я тоже боюсь.
– Тогда в ученики к фокуснику.
– Вот хорошо, буду фокусником, – решила она. – Читай…
– «Жил-был один человек, – читал я. – Умерла у него жена, и остался он вдвоем с дочерью… Вскоре он женился во второй раз на самой гордой и сердитой женщине на свете…»
Вот тут-то и произошла неприятность. Только я подумал, что Наташка не случайно выбрала эту сказку, что она думает, что эта сказка почти про нее, что поэтому она себе и имя для цирка выбрала Золушка, как в дверях комнаты появилась Надежда Васильевна.
Я не слышал, как она вошла. В руках у нее был громадный резиновый крокодил.
Мы поздоровались, оба испытывая неловкость. Я ей сказал, что читаю Наташке сказку, хотя это и так было понятно.
– А ведь Наташа заразная, – сказала Надежда Васильевна и строго добавила, обращаясь к ней: – Хорошо ли это будет, друг мой, если ты заразишь ветрянкой Борю?
Теперь обращение «друг мой» совсем мне не понравилось. Она определенно не умела обращаться с детьми. Ну кто им так говорит: «друг мой»?
Конечно, в ответ на эти слова Наташка вызывающе повернулась к стене и не пожелала объяснить действительное положение дел.
– А я болел ветрянкой, – сказал я.
