Валерий Попов - Слишком сильный
Мы вернулись в гостиницу. Да-а-а… после того что я видел, как же нам теперь жить, как нам теперь бороться за мир? По-прежнему — заседать? Я увидел точилку в виде льва, с таким восторгом купленную мной, и стыдливо запихнул подальше эту детскую игрушку. Мы ходили по номеру.
— Время ужина. Спустимся вниз. Может, что-нибудь известно, — проговорил Данилыч.
Мы вышли. Все спокойно входили в ресторан. Мы вошли, сели. Стрелка прыгнула на семь. И тут мы остолбенели! В зал, весело улыбаясь, впорхнула Урсула в передничке и наколке. Она кинула лукавый взгляд на меня, потом слегка потерла запястье, кокетливо поморщилась — и с ходу врубилась в работу. Вот это да!
— Ну, как? — бросился я за ней, когда ужин закончился.
— Все хорошо! — безмятежно улыбаясь, сказала она. — Террористы позвонили, сказали, где бомба, — за одну минуту до взрыва. Потом полицейские привезли какого-то крупного взломщика, он нас отстегнул! — Она засмеялась.
Ну, весельчаки! Я, тяжело ступая, поднялся в номер и упал на кровать. Ну, поездочка! И это еще первый день!
Потом пришла спасительная мысль: а может, это они просто так играют? Но, во всяком случае, играют в их игры не только они! Честно надо сказать — они активнее участвуют в жизни своей страны, чем мы.
Мне приснился сон: Зотыч с Чапой на руках сидят в маленькой комнате, в нашем доме на острове, и я знаю, что дом наш скоро должны взорвать, но нигде поблизости меня нет, я изо всех сил вытягиваю вперед руки, чтобы хотя бы увидеть свои пальцы, чтобы понять наконец, есть я или нет, но пальцев не вижу.
Проснулся я от завывания машин, — казалось, все на свете машины съезжаются сюда. Я резко встал, осмотрелся. Постель Данилыча была аккуратно застелена — уже куда-то ушел. Из окна ничего не было видно — только крыши. Я вышел в коридор, посмотрел в большое окно. Конкретно на нашей улице ничего не происходило — вой машин доносился с бульвара, в который упиралась наша улочка.
«Опять у них что-то уже начинается!» — с каким-то уже привычным возбуждением подумал я, оделся и пошел к бульвару. Было еще половина шестого утра!
На бульвар из всех улиц выворачивали машины: легковые, грузовые, пикапы, — из них выскакивали быстрые люди, раскидывали что-то вроде раскладушек и быстро раскладывали на них всяческий товар: туфли, кроссовки, дезодоранты и шампуни, кофты, футболки и юбки. Выносили из машин длинные вешалки, на которых сразу раскачивались десятки платьев, причем самых модных, двухцветных, с косой границей цвета через грудь. Уж я-то понимал в этом, наблюдая за тем, как одевается Ирка!
Я нашел одно платье просто великолепное — модное и вместе с тем сдержанной, благородной расцветки — растерянно тискал его, думал: «Купить? Но кому? Вряд ли Ирка оценит мой подарок, во всяком случае, вряд ли в корне изменит свое кислое отношение ко мне. Да и неудобно как-то — дарить платье девушке, с которой, в сущности, у тебя нет ничего общего!»
— Нравится? Купи! — из зарослей платьев вдруг вынырнул Жиль, брат Урсулы.
— А это твои, что ли, платья? — растерянно пробормотал я.
— Мои! — решительно проговорил Жиль. — Мой друг Огюст, он художник, рисует, а мы с Урсулой шьем, на двух машинках! С большими торговыми компаниями у нас контактов, конечно, еще нет — поэтому продаем сами! Купи! Очень дешево!
Так. Оказывается, Урсула еще и шьет — когда же это она все успевает?! И главное — и Жиль шьет, вот что самое удивительное! Чтобы у нас такой красавец, как он, да еще так здорово одетый, да еще имеющий автомобиль, да еще учась, одновременно бы еще шил!.. Такое смешно даже представить. Гордость не позволит! Мы бедные, но гордые!
— Бери все! Бесплатно! — вдруг заговорил Жиль. — Привезешь к себе, продашь своим друзьям, деньги, сколько захочешь, вышлешь мне! Я хочу, чтобы и у вас молодежь одевалась красиво! — Он говорил не умолкая, как заведенный. — Ваши министры заключают контракты с модельерами, которые шьют для богатых — Сен-Лораном, Карденом, — только богатые могут покупать. А мы с тобой, и с Урсулой, и с Огюстом будем дешево одевать молодых ребят! Неужели ты не хочешь, чтобы они одевались по моде? Ведь ты же можешь это сделать — у вас, я слышал, разрешено теперь действовать самому, иметь любые контакты. Ты согласен? Бери все! Общий бизнес — гарантия мира!
К таким быстрым решениям я был еще неспособен.
— Подожди! Я должен подумать! — пробормотал я, с трудом отклоняя длинную вешалку с платьями, которую он склонял ко мне.
Я посмотрел на часы. Шесть часов утра! И уже столько жизни, уже голова разламывается от проблем! Я представил, что скажут все, в частности Латникова, если я вдруг открою павильон с модным товаром… Хотя фактически это вроде бы теперь поощряется. Я вздохнул. Тут я увидел Данилыча, который, тоже уже усталый, брел среди лотков.
— Силы быстрого развертывания! — кивнув на торговцев, усмехнулся Данилыч. — Пятнадцать минут назад этот бульвар был абсолютно пустынен. С этими французами ни сна, ни покоя!
Пока мы поднялись в номер, умылись, почистили зубы и спустились к завтраку — Жиль и Урсула, уже в одежде официантов, обслуживали гостей. Голова может пойти кругом от таких темпов!
Между завтраком и их уходом в лицей осталось минут десять — мы наконец могли попить кофе и спокойно поговорить. Хотя, правда, не совсем уж спокойно: в это утро мы улетали из Марселя, и вряд ли мы когда-нибудь еще встретимся! К тому же Урсула небрежно сообщила, что об их вчерашнем выступлении власти сообщили в лицей, считается, что они участвовали в беспорядках.
— Это нехорошо, наверное? — встревожился я. — Начальство недовольно, наверно?
— Да, нехорошо, — улыбнулся Жиль. — Могут и исключить!
Вот этого я и боялся! Ну разве можно вести такую безумную жизнь, причем стихийно, без всякого предварительного согласования! Примерно это я и высказал, в сердцах, им.
— Маленький советский бюрократ! — показав на меня пальцем, воскликнул Жиль, и они захохотали.
Я обиделся, вскочил, сначала чуть было не ушел (пора уже было ехать на аэродром), но потом остался, снова сел — нехорошо все-таки расставаться, поссорившись… не за этим я приехал.
— Ну, а вы не бюрократы, ну и что? — сказал я. — И что вы имеете, кроме неприятностей?
— Мы чувствуем себя гражданами своей страны! — гордо выпрямившись, проговорила Урсула.
— Поэтому вас и исключают из лицея! — язвительно сказал я.
— О-ля-ля, это мы еще посмотрим! — воскликнула Урсула. — Мы думаем, что комиссия этого не допустит.
— Какая еще комиссия? — удивился я.
Тут они начали, перебивая друг друга, горячо рассказывать о комиссии; оказывается, все вопросы у них решает комиссия, в которой равноправно участвуют и учащиеся, и преподаватели.
— Ну, тогда-то у вас есть шанс! — снисходительно проговорил я.
А сам, хоть и не подал виду, но позавидовал — нашу бы Латникову окружить подобной комиссией, посмотреть бы, как пошло дело!
Потом мы стали прощаться. Я дал Урсуле свой адрес, она мне — свой. Мы договорились переписываться. Я очень обрадовался этому, но Урсула спокойно сообщила, что она уже переписывается с пятью ребятами из пяти стран, включая Австралию. Ну что ж, настоящие борцы за мир должны иметь друзей на всех континентах! Ушли они довольно спокойно, во всяком случае, страдания на их лицах я не заметил. Чувствовалось, что я не произвел на них особо яркого впечатления…
Провожала нас опять Мадлена — ее сверхзанятые дети не могли уделить нам времени больше. Ну что ж, все правильно… Если будешь только подделываться под других — никогда ничего не сделаешь сам!
…Самолет был непривычно широкий — двенадцать ярко-желтых кресел в одном ряду; сколько всего рядов, я не сосчитал, но довольно много. Впереди был первый класс, там было просторно, точнее, пустынно: сидел всего один лишь человек, энергично курил трубку и что-то черкал в бумагах.
Задрожав, самолет пошел на снижение. Я стал глядеть вниз, хотя там видны были только облака.
— Прилетаем на аэродром Орли? — деловито спросил я Данилыча.
— Да, — Данилыч сосредоточенно кивнул. — Для рейсов внутри страны — в Париже аэродром Орли, для внешних — аэропорт Де Голя.
— Ясно, — солидно кивнул я. Сведения эти надо будет запомнить, как-нибудь ввернуть в разговоре с ребятишками…
Самолет затрясся, покатился. Остановился… Выход здесь, как и в Марселе, был через длинный резиновый коридор. Мы быстро шли со всеми вместе. Приятный, какой-то неземной женский голос сообщил нам, что мы прибыли в самый красивый и веселый город мира — Париж.
Глава XIV
Эскалатор нас выкинул в зал, и я с разгону оказался в объятиях Клода. Хотя он объятия и раскрыл, но такой скорости от меня не ожидал. После удара он слегка отстранился и с некоторым удивлением посмотрел на меня, поправил очки, и только после этого мы довольно-таки сухо поцеловались. Собственно, и это неплохо для начала; до этого мы с ним вообще ни разу не целовались, да и виделись всего лишь два раза. По душам вообще ни разу не говорили — но, может быть, здесь удастся поговорить по душам! Потом Клод шагнул к Данилычу, и они вполне уже официально пожали друг другу руки. Потом я стал осматриваться вокруг: все сверкало, шумело, двигалось. Я рванулся к сувенирному ларьку, там висело колоссальное резиновое страшилище — вот подарить бы такое Ирке! Однако Клод вежливо, но твердо остановил меня и, улыбаясь, показал рукой вперед.