Людмила Матвеева - Дарю тебе велосипед
Сашенька утирает слёзы. Всё-таки Алёша заговорил.
Правда, не с ним, а с бабушкой. Но всё-таки нет этого тяжёлого молчания.
— Разве павлины ревут, бабушка? — опять спрашивает Алёша.
— Ах, откуда я знаю? Глупая, наверное, птица. Голова маленькая, хвост большой.
Потом Алёша стоит на перроне, поезд медленно трогается. Сашенька смотрит в окно на своего старшего брата, а старший брат смотрит на Сашеньку. И вдруг Алёша показывает Сашеньке кулак. Бабушка не видит кулака, а Сашенька видит и понимает, что Алёша его простил.
— Что он говорит? — спрашивает бабушка. — Я не поняла.
— Не знаю, — отвечает Сашенька, хотя он, кажется, понял. Алёша сказал: «Запомни».
Сашенька, конечно, запомнит. Этот случай с голубой акварелью он не сможет забыть. Алёша забудет, а Сашенька будет помнить. И никогда больше не возьмёт чужого без разрешения.
…Мчится поезд в синий вечер, мелькают огни за окном. Они разные, эти огни. Вот фонарь качается от ветра тревожный огонь. Вот тихие освещённые окна. А вон, далеко, горит костёр. Может быть, как раз там и есть лагерь «Светлые полянки»? И теперь, на опушке леса, в этот самый вечер зажгли рыжий костёр, летят в небо рыжие искры, смотрит в огонь девочка.
Пошли шарик покидаем
Бежит Саша Лагутина по дорожке.
Спешить особенно некуда, а она всё равно бегом. Ноги от земли сами отскакивают. Бежит и по сторонам смотрит. Никого она не ищет, просто смотрит, и всё — вокруг так много интересного.
Вот застеклённая доска, сверху написано красными буквами: «Ими гордится наш лагерь». И в самом центре, среди других портретов — фотография Курбатова Константина. А как же? Кем же ещё гордиться? Он чемпион, и никто, даже старший вожатый Дима, не может обыграть Курбатова в настольный теннис. Вот так. Интересно, где сейчас Курбатов Константин? Нет, нет, Саша его не ищет. Просто интересно, вот и всё.
Зацвёл шиповник, яркие розовые цветы даже издали пахнут. А над кустами осы гудят, вьются. Сидит в беседке Валя Туманова и вяжет зелёную жилетку. Она с самого начала смены её вяжет.
— Эй, Туманова, смотри, оса сейчас ужалит!
— Ой! Ой! — замахала руками Туманова, вязание бросила, волчком вертится. — Где оса? Где она?
А никакой там осы нет, они все над шиповником. А Туманова, хоть и красивая, — не цветок всё-таки, зачем она осам?
— Валя, да я так просто, не бойся.
— Шуточки у тебя, Саша.
Валя скривила губы и опять начала вязать и шептать: — «Одна петля, два накида».
— Валя! Пошли в настольный теннис поиграем! Что ты всё вяжешь, вяжешь, всю смену вяжешь.
— Нет, не пойду. Я плохо играю.
— Ну пошли тогда на большую поляну, может быть, земляника поспела?
— Две лицевых, две изнаночных. Не сбивай меня. И во-первых, не поспела. Во-вторых, у меня от земляники аллергия, я чихаю и чешусь.
— Нудная ты. У меня от твоей зелёной жилетки аллергия. Ап-чхи!
И помчалась дальше. А на поляне белые звёздочки светятся, цветёт земляника. Саша приглядывается, наклоняется — нет, не поспело ни одной ягодки. Но ничего, она их дождётся, на все три смены в лагерь приехала. Поспеет земляника, Саша наберёт полную кружку, а придёт родительский день, и Саша угостит маму и папу. А Вальке Тумановой ни одной ягодки не даст. Пускай вяжет свою жилетку.
А трава шелестит, кто это идёт в высокой траве? Идёт Курбатов Константин. Жёлтая яркая майка в траве мелькает. Он ракетку подбросит — поймает. Саша ждёт, вот сейчас Курбатов Константин увидит её, улыбнётся, скажет: «А, Саша, привет. Я тебя ищу, ищу. Пошли шарик покидаем». Он скажет эти слова, и сразу станет очень весело. Саша ответит: «Привет, Костя. Вообще-то я хотела землянику собирать. Но она всё равно ещё не поспела, только цветёт. Ладно, пошли поиграем. Только подожди, я сбегаю в спальню, возьму ракетку». Так она ответит ему слегка небрежно, как героиня какого-нибудь фильма. Чтобы он не слишком зазнавался. Потому что, хотя он и сам Курбатов, а всё равно зазнаваться нечего. Пусть не думает, что Саша до смерти рада, раз он её сыграть пригласил.
Он будет ждать её под соснами, у зелёного стола для настольного тенниса. И она побежит очень быстро, чтобы взять ракетку, а потом — туда, на спортивную площадку, где вокруг большого зелёного стола вытоптана трава. Там, наверное, уже собираются болельщики — сам Курбатов будет играть.
Спортивную площадку отсюда, с поляны, видно. Вон летает со звоном волейбольный мяч. А с другой стороны кто-то крутит «солнце» на турнике, Васька, кажется. И вокруг зелёного стола кто-то прыгает, но любые люди уступят стол Курбатову Константину — чемпиону лагеря «Светлые полянки».
Вот сейчас он позовёт, а она побежит. Саша уже сейчас, заранее, чувствует радость от этого бега, она слегка подскакивает на месте — так ей хочется сорваться и пуститься бегом. Саша заранее улыбается, кивает Курбатову Константину.
А он?
Он молча проходит мимо Саши. Как будто здесь вообще никакой Саши нет. Прошёл, прошелестел травой, наступил на цветы земляники. Как так? Почему? Разве можно вот так — мимо человека? Как будто она — пустое место. Разве может человек быть пустым местом?
А он, Курбатов, вдруг громко позвал:
— Валя! Туманова! Пошли шарик покидаем! Я тебя ищу, ищу…
И Валя Туманова оставляет в беседке зелёную свою бесконечную жилетку.
— Иду! Только у меня ракетки нет! И я не умею играть!
— Научу, — отвечает он. — Ракетка у меня есть запасная, олимпийская.
Саше олимпийскую ракетку не предлагал!
Саша остаётся на поляне, они проходят, не замечают её. Константин Курбатов проходит. А за ним Валя Туманова, красивая, нежная, кудрявая. «Ну до чего противная, — думает Саша, — ставит из себя! Ненавижу! На всю жизнь!»
А трава уже не такая зелёная. И небо не такое чистое. И земляника не такая душистая. Ах ты Туманова-растуманова! Сидела бы и вязала свою дурацкую жилетку. Подумаешь, коса! Если бы мама не гоняла Сашу в парикмахерскую, может, у Саши бы коса выросла ещё и получше. Вот так.
Там, на площадке, щёлкает лёгкий пластмассовый шарик: «Цок-цок! Цок-цок!» Летает над столом, как маленькая белая птица. Смеётся Валя Туманова. Смех у неё тоненький, притворный. Неужели такой смех может нравиться такому умному и замечательному человеку — Курбатову Константину.
Не становится легче от этих мыслей.
Саша бредёт по дорожке. Над кустом смородины повисла неподвижная зелёная стрекоза. Саша знает одно: когда она, Саша, вырастет, то станет астрофизиком. Или врачом в Антарктиде. Или полярной путешественницей. Начинается пурга! Не ныть, вперёд, отважный отряд! Меховую одежду продувает насквозь. Воет злой ветер. Но мы откроем новые земли! Мы отважные геологи! И астрофизики! Астрофизики никогда не плачут. И антарктические врачи — тоже никогда. А уж полярные путешественницы тем более. Полный вперёд! Примите радиограмму! Просто мошка в глаз влетела. Бывают такие противные, мелкие, почти невидимые мошки. Из-за них слёзы катятся по щекам, стекают с подбородка и падают в траву.
Кто главный герой?
Эту главу я хочу начать с прямого обращения к тебе, читатель. Эти прямые обращения уже не раз встречались тебе в повести. Зачем они нужны?
Мне хотелось бы, чтобы ты, читая книгу — не потом, а прямо во время чтения, останавливался и задумывался. О себе самом. И представлял бы себя в разных ситуациях, которые происходят на страницах — в классе, в лагере, дома, во дворе. Чтобы ты думал, разглядывал, и в это время старался понять себя, своих друзей, родителей, бабушек, вожатых, учителей. Понять свою жизнь, свой характер.
Мне кажется, что ты это можешь. Ты уже не маленький, мой читатель. Умеешь думать. А если не думать — какой интерес? Тогда и читать неинтересно, и писать не хочется.
А теперь вернёмся к Сашеньке.
Сашенька сидит на берегу. Солнце пляшет в воде, она лёгкая, звонкая, бежит по камушкам. Речка Истра бежит быстро.
Сашенька бормочет:
— Речка Истра бежит быстро. Речка Истра бежит быстро.
Складно получается. Красиво. Да это же стихи. Вот так раз. Кто умеет сочинять стихи? Курбатов Константин, может быть? Это не ракеткой махать. Стихи — это стихи.
— Речка Истра бежит быстро. В речке камушки на дне. Хорошо поплавать мне.
Сашенька сам удивляется. Так легко сочинились стихи. Он нисколько даже не старался. Если так дело дальше пойдёт, можно за одну неделю, ладно — за две, целую книгу стихов насочинять. И потом эту книгу напечатают в типографии. А на обложке заметными буквами будет напечатано: «Черенков Александр. Стихи». И книга будет продаваться в киоске напротив школы. Вот кончились уроки, все выходят, и Саша Лагутина впереди всех бежит. Она летит, летит. И вдруг замирает. Она видит за стеклом киоска скромную коричневую обложку со скромными золотыми буквами. Как? Неужели? А вот так. Кто каша манная? Кто киселей лапша? Кисели стихов не сочиняют. И каши тоже не сочиняют. Их сочиняют только поэты. И она сразу удивится. И ей станет стыдно. И она скажет: «Миша, Маша, Серёжа! Вы не видели Сашеньку? Черенкова не видели? Куда же он девался? Он мне очень-очень нужен». И она побежит его искать. А он, Сашенька? Вот же он, совсем недалеко. Сидит на скамейке, на облака смотрит. Серых воробьёв разглядывает. Синичек печеньем кормит. Не потому, что он размазня. А потому, что — поэт. И Саша увидит его. Она подойдёт, тихая, виноватая. И скажет: «Прости меня, Александр Черенков. Если можешь». И он ответит: «Конечно, могу. Давай дружить верно и преданно. На всю жизнь!» А она? Она ответит: «Давай. Я всегда мечтала с тобой дружить». Вот что будет в самом скором будущем. Теперь — всё.
