Лидия Чарская - Лизочкино счастье
— Ну, так что же! Они ненавидят меня, я ненавижу их—и мне нечего бояться! — решила злая девочка и торжествующим, злорадным тоном начала рассказывать все, начиная со съеденного ею торта Павлика и кончая её сделкой с мнимым итальянцем Томазо, которому она дала слово так или иначе привести к нему Лизу.
Девочка говорила все это, нисколько не смущаясь, точно рассказывала самые хорошие, а не скверные дела.
— Я вижу, что ты не только не раскаиваешься, но даже гордишься твоими дурными поступками, — строго произнес Григорий Григорьевич. — Ну, дети, скажите мне, чего достойна Мэри Ведрина? Произнесите ваш приговор над нею. Я рад, что все вы, несмотря на ночное время, собрались здесь… Это уже доказывает, что вы любите Эльзу и верите, что она ничего не сделает дурного! За дурную девочку вы не беспокоились и не тревожились бы так сильно! Будьте же справедливы до конца. Ты, крошка, — обратился Григорий Григорьевич к маленькой Вале, несмотря на поздний час бодрствовавшей вместе с большими детьми, — скажи мне ты раньше других, чего достойна Мэри?..
— Я не люблю Мэри! — вскричала малютка. — Она так измучила бедную Лизу, что я не хочу ее видеть никогда, никогда больше!
— Да, да, — подхватили дети, — Валя права: мы не хотим играть и работать с Мэри. Пусть она уезжает домой и как можно скорее!
— Ты слышала? — обратился Томин к пристыженной девочке, — они не хотят тебя, и в этом виновата только ты сама и твое злое сердце. Завтра же ты соберешь свои пожитки, я провожу тебя на вокзал и дам знать твоим родным, чтобы они встретили тебя в Петербурге.
Мэри ничего не отвечала. Низко опустив голову, вышла она из комнаты, стыдясь поднять глаза на своих маленьких судей. Когда шаги её затихли, Григорий Григорьевич снова обратился к детям:
— Вы рассудили справедливо, — сказал он. — Мэри достойна такого строгого наказания. Её удаление из кружка принесет только пользу. Вы знаете пословицу: «Худая трава из поля вон». А Мэри была именно такою худою травой и ничего не могла принести, кроме вреда и неприятности. А теперь, мои дорогие, — прибавил он, ласково оглядывая знакомые юные личики, — укладывайтесь-ка спать, да не забудьте помолиться Богу о скором исцелении вашего бедного, маленького друга.
Дети дружески простились с Григорием Григорьевичем и бесшумно разошлись по своим постелям. И не одна горячая молитва, вырвавшись из детской груди в эту светлую Рождественскую ночь, понеслась к престолу Бога.
ГЛАВА XXX
Выздоровление. — Радостные новости
Лиза очень медленно поправлялась от своей болезни. У её постели постоянно находился кто-нибудь из девочек. Даже Анна Петровна, вернувшаяся из Москвы и узнавшая печальную повесть Лизы, старалась, чем могла, высказать свое расположение маленькой больной. Она собственноручно давала лекарства девочке, поила ее вином и бульоном и даже прикрикнула несколько раз на своего любимца Павлика, который как-то расшалился не в меру подле комнаты, где лежала Лиза.
Мэри отправили на следующий день после печального события в Петербург. Она даже не пожелала проститься с детьми и уехала с полным сознанием своей правоты. И тотчас по её отъезде мир и тишина воцарились в кружке.
Даже Кэт изменилась сразу по отъезде своей подруги, которая имела на нее дурное влияние. Кэт сошлась с Розой и Алей, самыми благоразумными девочками, — и вся её глупая гордость разом исчезла.
Лиза не могла видеть перемен, происшедших в кружке, потому что была еще очень слаба и не выходила из своей комнаты.
Когда она впервые сознательно открыла глазки, первое лицо, которое она увидела у своей постели, была Марианна.
Заметя, что Лиза сознательно глядит на нее, девочка так обрадовалась, что невольно крепко обняла подругу и тихо заплакала.
— О чем ты? что с тобой, сестричка Марианна? — спросила слабым голоском Лиза.
— Мне жаль тебя, Лизочка! — прошептала Марианна. И девочки крепко поцеловались.
На Лизу было действительно жаль смотреть: так она осунулась и похудела.
— Ничего, мы ее живо откормим, — весело шутил Павел Иванович, глядя с отеческой нежностью на свою любимицу.
— Разумеется, — слабо подтвердила Лиза, — я поправлюсь очень скоро… А вот Стефани и Лючія — те уже не поправятся так скоро!
— Стефани, Лючия? — переспросил с удивлением г-н Сатин. — Кто это? Или ты снова бредишь, Лизочка?
Но Лиза не бредила.
Толково и ясно она рассказала все, что было с нею, и как она спаслась только благодаря Степе.
— Ну, вот и отлично, — по окончании её рассказа проговорил Павел Иваиович, — ты сама попросишь губернатора позаботиться о них.
— Да, но их уже не найдут, — с тоскою проговорила Лиза, — пока их будут искать, злой Томазо успеет замучить бедных детей.
— О, не бойся, дитя мое, — сказал Павел Иванович, — я слышал, что на розыски мнимого итальянца давно уже послана полиция. Подожди еще немного, и наверное скоро ты увидишь твоего спасителя.
Лиза молча улыбнулась. Через минуту она снова подняла на Павла Ивановича свои ясные глазки и робко сказала:
— У меня к вам есть просьба, г. директор.
— Говори, девочка, смело твою просьбу. Какова бы она ни была, — я ее исполню, — ласково ответил г. Сатин.
— О, благодарю вас! Вы так добры ко мне, — прошептала Лиза. — Эту просьбу не трудно исполнить… Если можно, приютите в вашем кружке несчастных Стефани и Лючию.
— Только-то? — спросил, смеясь, Павел Иванович.
Увидя, что Лиза кивнула головкой в ответ, он поторопился ей сказать с веселой улыбкой:
— Если бы не двое, а целая дюжина детей была в руках Томазо, я и тогда, в угоду тебе, взял бы их всех!
— О, как вы добры! — воскликнула девочка, веселая от счастья.
В этот день, когда Лиза встала с постели и, еле держась от слабости на ногах, вышла из своей комнаты, опираясь на руки Вити и Кости Корелина — самых сильных мальчиков труппы, в пансион г-на Сатина приехал губернатор.
— А-а, маленькая героиня! — произнес он, весело подходя к Лизе и протягивая ей обе руки, — поправляешься молодцом? А я к тебе приехал с двумя приятными сюрпризами. Один старый, который я готовил тебе еще к сочельнику, а другой новый, который долженъ обрадовать тебя не меньше.
И, видя, что глазки Лизы загорелись любопытством, он поспешил пояснить ей:
— Первый сюрприз — это полученное мною извещение, что ты зачислена в петербургское театралыюе училище приходящей ученицей на казенный счет. Это очень хорошо уже потому, что из училища ты прямо попадешь на сцену Императорского театра. Увидя твою игру в первый же спектакль, я понял, что ты очень способная девочка и что из тебя выйдет настоящая актриса, и я поторопился написать о тебе в Петербург. Теперь дело твое устроено и через несколько дней я попрошу г-на или г-жу Сатину отвезти тебя в Петербург для поступления в училище. Рада ли ты моему сюрпризу?
Но и без ответа Лизы добрый губернатор понял, как она счастлива. Щечки её разгорелись, глаза засияли, как звездочки, а губы улыбались так радостно, что всем, глядя на нее, легко и хорошо становилось на душе.
— А теперь второй сюрприз и, кажется, не менее приятный, чем первый, — продолжал губернатор. — Томазо накрыли, поймали и…
Тут губернатор хлопнул в ладоши, не докончив своей фразы. Дверь отворилась и спаситель Лизы, худенький, бледный Степа, держа за руку слабенькую, едва державшуюся на ногах Лючию, вошли в комнату, и оба бросились к Лизе.
Последняя боялась поверить своим глазам. Еще бы! Её маленький спаситель, с которым она провела самые тяжелые и страшные часы жизни в лесной избушке, был теперь свободен и жив!
— Как я рада тебя видеть, Степа! — проговорила Лиза, обнимая мальчика и его маленькую подругу. — Я так боялась, чтобы он не сделал с вами чего-нибудь дурного.
— О, нет! — ведь он не узнал, что это я выпустил тебя из избушки, — сказал Степа. — Если б он знал это, то наверное не оставил бы меня в живых. Как он рассвирепел, когда увидел, что ты убежала! Чем только не грозил он тебе! На следующее же утро мы оставили избушку и пошли по направлению к другому городу. Но по дороге хозяев схватили и повезли связанных обратно в В. А меня с Лючией взял вот этот добрый барин, — и Степа без стеснения указал пальцем на добродушно улыбавшегося ему губернатора.
— Вы оставите детей у себе, не правдали? — обратился между тем последний к г. Сатину.
— О, да, ваше превосходительство, — поторопился ответить Павел Иванович.
— Ведь ты умеешь что-нибудь делать, мальчик? — ласково спросил он Степу.
— Конечно, — отвечал тот уверенно, — вы посмотрите-ка, какие чудесные штучки я умею выкидывать руками и ногами!
— Нет, милый друг, тебе не придется выкидывать твоих штучек! У нас тебя выучат кое чему другому, более благородному и полезному, — перебил его Григории Григорьевич.
