Радий Погодин - Ожидание (три повести об одном и том же)
Снизу кричали советы. Но он не слушал или не понимал. Внизу он увидел Варьку. Она стояла, притиснув руки к губам. Васька сползал по штанге, прильнув к ней всем телом. Когда Славка был уже на заждавшихся руках отца, когда Ваське крикнули: «Прыгай!»—он всё равно полз, изо всех сил прижимаясь разодранным животом к железу. Даже когда его ноги коснулись земли, он не решился выпустить штангу из рук.
МОРЕ СЛЕПИТ ГЛАЗА
Славка и Васька сидели на пирсе. Руки у обоих забинтованы. У Васьки забинтовано колено, остальные поцарапанные места закрашены медицинской зеленкой. Красив Васька, как павлин.
Славка спросил:
– Почему ты за мной полез?
– А ты почему полез?
Васька усмехнулся; наверно, не только из страха отвечают люди на вопрос вопросом, наверно, не только из желания уколоть и не потому только, что не хотят быть искренними с первым встречным, не только из ложной скромности. Иногда они это делают, чтобы не обидеть другого правдой. Ему было приятно смотреть на Славку, и он смущался, словно пересматривал картинки, нарисованные им в раннем детстве.
Его взгляд как бы охватывал Славку со всех сторон, проникал внутрь. В Славке бродили ещё отголоски обиды, объяснить которую он бы не смог даже в минуту самой глубокой откровенности. Славка отводил глаза, растерянно комкал лоб и белёсые брови.
– Ты на моего младшего брата похож, – сказал Васька. – Он у меня такой же чудак.
Славка подумал: «Плевать мне на твоего брата. Подумаешь – брат. Ни на кого я не похож. Я сам на себя похож… Столкнуть бы этого Ваську в воду. Только он сильный, чёрт».
– Не такой уж ты и большой, – сказал Славка.
– Наверно.
– Я думаю, Варька-Сонета посильнее тебя.
– Может быть.
Славке хотелось реветь. Что-то уходило из него, и он сдавался проклятому Ваське. Славка спросил:
– Кем ты хочешь быть?
– Не знаю ещё.
– Тебе четырнадцать, и ты всё не знаешь? Ты что, глупый? – Славка сам испугался своего нахальства – даст сейчас по башке. Но Васька спокойно растянулся на досках и уставился в воду.
– Жми, – сказал он.
«Врёт этот Васька. Уж он-то, наверное, знает, кем хочет быть. Просто скрывает, чтобы меня не обидеть. А может быть, он себе секретное дело выбрал…»
Славка тоже уставился в воду. Течёт вода. Почему люди подолгу вглядываются в её световую игру? Они видят в ней свои мысли. Видит Славка себя стоящим на междупутье. Рот у него открыт. Мимо проносятся поезда. В разные стороны. Кричат и криком отрывают людей от земли. Славку треплет горячий вихрь – ветроворот. Славка стискивает зубы до боли в челюстях… Поворачивается на спину. Смотрит в небо.
На пирсе шумят рыбаки. Они выгружают из сейнера рыбу, требуют у председателя новые сети.
– А на что я куплю, – отвечает им председатель. – Капитан Илья пригонит флотилию, там всё новое, нарыбалитесь вдосталь.
И рыбаки умолкают. Они ждут флотилию. Весь город ждёт флотилию.
Славка снова поворачивается на живот, смотрит неуловимое движение воды.
«Убегу, – думает Славка. – Придет флотилия, я залезу на главный корабль и уйду с ними в Африку».
«Убежит, – глядя на Славку, думает Васька. – Убежит, как я убегал, как до меня убегали миллионы мальчишек. Где-нибудь в Дарданеллах Славку обнаружат матросы, отругают, не жалеючи его слабого возраста, и отправят на встречном судне обратно к отцу».
Славка поднимает голову от зачарованной солнцем воды, смотрит на горизонт. Горизонт растворяется перед ним. Оттуда, из-за земной округлости, появляется флот. Флот заслоняет весь горизонт белыми парусами. Сколько их? Тысяча. Впереди главный корабль с крутым и бесстрашным форштевнем.
– Убегу, – шепчет Славка.
ВАРЬКА
ЖАРА
Солнце приглушило звуки, погасило краски, солнце захватило власть над землёй.
Давно не было шторма. Рыба ушла из лимана в море, к свежим волнам. Только бобошка – несмышлёная мелочь – шныряет у берегов. А вместо чаек над отмелью вьются вороны. Они широко открывают клювы. Они храпят:
«Хар-рр…»
Хрип этот глохнет, словно падает в пепел.
Вода в лимане густая. Горькая. Дно затянула морская трава. На ней пузыри и улитки. Иной пузырь оживёт вдруг, всплывёт на поверхность и лопнет.
Воздуха почти нет. Воздух поднялся ввысь.
Неподвижный лиман вспыхивает справа, слева. Будто искры в ровном огне побегут, побегут и рассыплются. Иногда в глубине вспыхнет. Варька попробовала на каждую вспышку положить голос:
– А… А-а… А-а-а… А…
Ожило море, заговорило. Звуки, никому не слышные, кроме Варьки, обступили её, закружились. Вонзились в неё иголками. Звук у горящего моря как тысяча колокольцев. Они бегут, догоняют друг друга, рассыпаются в разные стороны, замолкают и снова бегут. Вокруг громадного тёмного колокола. Колокол раскачивается, спрятанный в искрах. Грозное било ударит сейчас о металл, и взревёт море…
А может, самой зареветь во весь голос…
ВАРЬКА ДУМАЕТ ОБ ИЗМЕНЕ
– Изменник ты, Славка. Телячья душа. Слабый ты и пустой, как та камышинка, как та солома. Мне моя бабка давно говорила: «Сторожись, Варька, слабых людей. Они на всё способны, если их жизнь пихнет».
«Самое синее в мире, Чёрное море моё…» – запела она, словно радуясь одиночеству.
Раскрутила удилище над головой, хлестнула леской по воде. Бычки-недоростки бросились из морской травы под каменья. Но тут же кончилась радость, уступила место печали.
Славка ушёл с Васькой!
Варька помнит тот день. Ладони у Васьки были изодраны. В открытые ссадины въелась ржавчина. Кровь была у него на животе, на ногах. Варька всхлипнула прямо ему в лицо. Но он её не заметил.
Вот за это, за свою слабость и унижение она презирает сейчас Славку. Прогнала его, когда он пришел на сваи.
– Проваливай! Верхолаз.
Славка потупился.
– Варька, мой отец в Москву собирается. Как думаешь, может, они помирятся с мамой?
– А мне плевать! На тебя и на твоего Ваську. Урод он сушёный, моллюск в тапочках.
Славка ушел.
Жара пухнет в Варькиной голове, озлобляет Варькины мысли. Хоть бы завыли ветры, закружились со свистом.
Выдернула бычка. Вороны ринулись на рыбёшку.
– Геть, стервюги! Туда же, нахальничают!
Рыбу Варька терпеть не может. Рыба беззвучная, глухая. Варька сдавила бычка в кулаке– хоть бы крикнул! Швырнула воронам.
– Жрите!
Вороны заметались в солнечных бликах.
Да что он такое, что он из себя представляет? Приезжает, как к себе домой. Ходит по городу как хозяин, с капитанами здоровается за руку. Приезжали сюда курортники – куда ему. На собственных автомобилях, с собственными катерами. Они не вызывали в Варьке никаких чувств, кроме смеха. Они словно из другого государства. И ходят не так – прогибают ноги, как журавли перед взлётом, да не летят. Говорят иначе, да смешно слушать. Песни поют другие, да голосов нет. Смотрят на всех сквозь тёмные очки, словно всю жизнь прожили в сырых подземельях и теперь боятся, что обожжёт солнцем их слабое зрение. Бабка вежлива с ними на рынке до издевательства. Девчонок называет любезными барышнями, мальчишек – кавалерами, женщин – непременно мадам.
Варька иногда садилась на берегу поближе к курортникам и, словно уйдя с головой в рыбную ловлю, напевала вполголоса. Забывалась как будто, пела громче и громче.
Курортники окружали её кольцом, бросив свои забавы. Стояли тихо. Они просили её спеть ещё, но она собирала удочки и уходила.
С ней здоровались, говорили: «Позвольте, мы вас сфотографируем на память».
– Гони их всех чисто! – набрасывалась на неё бабка. – Рано тебе ухажёрничать. Я из твоих кавалеров всё ухажёрство вышибу. – Бабка гонялась за мальчишками. Они разбегались, как гуси.
