Галина Карпенко - Тимошкина марсельеза
— Ну чистый ты у нас ёжик! — говорит про Леночку Евдокия Фроловна.
Гнедин ставит портрет на место.
«Если бы Ольга увезла с собой Леночку? — Алексей Лаврентьевич смотрит на портрет и говорит, будто продолжая начатый разговор: — Тогда бы мы с тобой, Оля, поссорились навсегда».
Гнедин долго сидит, прикрыв рукой глаза. Потом встаёт и, стараясь ступать осторожно, идёт в Леночкину комнату.
Леночка спит, уткнувшись носом в подушку. На её кроватке висят белые праздничные чулки. Из одного чулка выглядывает блестящая фольга, в которую обёрнут подарок от тёти Дуни — она связала Леночке варежки.
Алексей Лаврентьевич беспомощно оглядывается, шарит в жилетных карманах и опускает в пустой чулок свои часы вместе с брелоками и золотой цепью.
* * *Уже совсем в поздний час Репкин пришёл на квартиру.
В кабинете у Гнедина горел свет. Желая поздравить его с Новым годом, Репкин постучал в дверь.
— Уснул теперь, — сказала тётя Дуня.
Но Гнедин не спал. Он слышал, как постучал Репкин, и не ответил. Никто, никто ему не нужен. И ни с кем он не смог бы сейчас поделиться тем, что его мучило. «Неужели ей там легче?» — думал он.
Гнедин перебирал фотографии. Вот ей год, пять лет, девять, как теперь внучке. Он перечитывает дневник дочери, где написано аккуратным почерком: «Я посвящу свою жизнь искусству!»
Её трудно было усадить за рояль. Она будто бы увлеклась театром…
«Нет, — должен сознаться Гнедин. — Я не знал её души. — И он вспоминает, как она говорила ему зло, с раздражением: — «Вот увидишь, большевики приведут в консерваторию лошадей, как при Наполеоне».
А сколько было разговоров о матросе, который сейчас постучал к нему в дверь!
И невольно Гнедин начинает думать о другом. Он вспоминает, как матрос Репкин потихоньку от него читал клавир оперы.
«Вы что, поёте?» — спросил Гнедин.
«Что вы? Я так читал. Только почему строчки неровные? Читать трудно, — сознался Репкин. И тут же поспешил добавить: — А так всё правильно. Превосходно написано! Тяжёлая у паяцев была жизнь, Алексей Лаврентьевич».
Гнедин снимает с полки клавир. «Чудак, как же он разобрался? — удивляется Гнедин, листая тяжёлые страницы. — Надо предложить ему брать книги из шкафа». Гнедин слышит, как Репкин ходит за стеной. Наверное, вернулся с новогодней встречи. Гнедин снова садится за стол. Он хочет посмотреть, который час, и привычным движением опускает руку в жилетный карман, но там пусто.
Переждав, когда за стеной затихнет, Алексей Лаврентьевич ложится спать.
Не терять надежды
Собираясь на работу, Репкин думал о том, что сегодня ему предстоит трудный день.
Леночка сказала ему:
— Посмотрите, что мне подарил дед!
Она осторожно вытащила из кармашка часы и приложила их к уху.
— Тише, сейчас они зазвенят!
И часы зазвенели.
— Вы бы, барышня, положили их на место, — посоветовал Репкин. — А то уроните, и они станут.
— Они теперь совсем мои! — сказала Леночка. — Я их буду сама заводить. И ещё знаете что? — Леночка опустила часы в кармашек, — Мы с дедом были в цирке. И знаете кто там был? Мальчик, который приходил с шарманкой! Теперь он акробат!
— Как — акробат? — Репкин перестал чистить сапоги.
— Настоящий акробат! Он ещё маленький, но совсем настоящий. Там есть ещё большой, — объясняла Леночка, — но мальчик лучше большого.
— А вы не ошибаетесь, барышня, насчёт шарманщика?
— Что вы — ошибаюсь!.. Я его сразу узнала!
Леночка запрокинула голову, как Тимошка:
— Алле! Алле!
— Что это у вас здесь происходит? — спросил Алексей Лаврентьевич, входя в кухню. — С Новым годом! — поклонился он Репкину.
— Вас также! Вчера хотел поздравить, да пришёл поздно! — И Репкин протянул Гнедину руку.
— Он не верит, что ты подарил мне часы! — Леночка щёлкнула крышкой и, открыв часы, стала смотреть, как между тонкими пружинками вертятся крохотные колёсики: тик-так, тик-так!
— Я действительно тебе их подарил. — Гнедин замялся. — Но ты знаешь, голубчик, я должен у тебя их попросить. Я привык с ними заниматься. Я сейчас иду в консерваторию.
— Хорошо! — Леночка великодушно протянула деду его часы. — Только смотри не потеряй! А когда придёшь, я их возьму обратно.
* * *Гнедин с Репкиным вышли из дому вместе.
Гнедин шёл, подняв воротник и опираясь на тяжёлую трость. Сбоку была видна только его заснеженная бобровая шапка.
Репкин рассказывал по дороге газетные новости. Новости были тревожные.
— Позвольте! — вдруг остановил его Гнедин. — Почему вы так безапелляционны?
— Простите, — не понял Репкин.
— Могу пояснить. — Гнедин испытующе поглядел на своего собеседника. — Всё, о чём вы мне сейчас рассказываете, очень тревожно. Более того, ужасно. Война, голод, тиф! А вы так уверенно: «С этим справимся, это победим!»
Репкин даже улыбнулся.
— Как же без уверенности-то, Алексей Лаврентьевич? Без уверенности революцию затевать было нечего. Обязательно победим!
Алексей Лаврентьевич развёл руками. А Репкин продолжал наступать:
— Вот вы, Алексей Лаврентьевич, веру теряете!
— Я? — В голосе Гнедина послышалось недоумение.
— Не верите, а через пять лет…
— Что же будет через пять лет? — спросил Гнедин.
— Со всеми подробностями доложить не могу, — вздохнул Репкин. — Но будет всё так, как Ленин говорит! Если мы с вами доживём, то полюбуемся.
— Я уже не полюбуюсь. Вряд ли! — добавил, помолчав, Алексей Лаврентьевич.
А Репкин настаивал:
— Веру терять нельзя. Это всё равно что в бой идти, а оружие бросить.
Они дошли вдвоём до консерватории. А дальше Репкин зашагал один к себе на работу, в комиссию по делам просвещения.
По дороге он прикидывал: «На этих днях надо обязательно в цирк сходить. Может, с акробатом работает и не Тимошка. Леночка обознаться могла. Но сходить надо обязательно. Встречу — ругать не буду. Погляжу, чему он в цирке выучился. Скажу, чтобы на побывку приходил. А то пусть живёт со мной на квартире».
И Репкин представил себе, как вымытый Тимошка сидит в гнединской квартире в мягком плюшевом кресле.
Где Тимофей?
В пустом холодном цирке громко звучит весёлая музыка, и вдруг в неё врывается глухой львиный рык.
Клоун Шура вздрагивает. Он вытирает влажный лоб и, вздохнув, продолжает бинтовать собачьи лапы мягкой фланелькой.
— Потерпи, Фомушка, — приговаривает Шура. — Потерпи, родной.
Шура не замечает, как в гримёрную входят директор, комендант Захаров и с ними незнакомый матрос.
— Здравствуйте, Александр Иванович! — говорит матрос.
Клоун Шура приподнимает колпак:
— Простите, я не знаком…
— Да кто же вас не знает, Александр Иванович! — перебивает Захаров. — По всей армии разговор идёт: в цирке Рыжий здорово контру продёргивает!
Клоун низко кланяется.
В гримёрную доносится звук, похожий на охрипшую трубу.
— Это слон, у него воспаление лёгких, — говорит клоун Шура.
Репкину становится не по себе. Он оглядывает стены, покрытые инеем. У зеркала стакан с замёрзшей водой.
— А с провиантом у тебя как? — спрашивает Репкин Захарова.
— Тоже плохо, — отвечает Захаров. — Брюквы мороженой пудов сорок вырвал, а больше ничего.
— Простите, а как же лев? — говорит клоун Шура и смотрит на Репкина с тревогой. — Лев — хищник. Он не ест брюквы.
Репкин мрачнеет. Но отвечает сдержанно:
— Что поделаешь, придётся пристрелить.
Он кланяется Александру Ивановичу и идёт с директором и Захаровым по комнатам артистов, где настоящий мороз.
Про Тимошку Репкин не спрашивает. На афише мальчишка на него не похож. И кто знает, может, акробат с сыном работает. Не любят сейчас артисты расспросов. Самому надо бы повстречать. И вдруг на одном из переходов на лестнице появилась лёгкая детская фигурка…
«Никак он — Тимошка!» Репкин остановился будто для того, чтобы попросить у Захарова огоньку.
Захаров чиркнул зажигалкой, но огня не высек.
— Не горит — забыл бензину капнуть! — Пошарив в кармане, Захаров достал спички.
Кутаясь в пальтишко, мимо пробежала завитая, нарумяненная девочка.
— Вот ещё горе, — сказал Захаров. — Ни в одном театре дети не работают, а у нас…
— Много ребятишек? — спросил Репкин, забыв прикурить.
— Трое. Двое Арнольди на лошадях и один с акробатом, с Польди, работал. Вчера за границу укатил, — ответил Захаров.
— Кто укатил?
— Польди с мальчишкой. У Арнольди свои дети, а этот мальчишка ничейный. Но Польди на него бумагу выправил. Свою фамилию ему дал.
— Какую фамилию?
Репкин стоял перед ним туча тучей.
Захаров не понимал, почему этот флотский из комиссии расспрашивает про акробата Тимошку с таким пристрастием.
