Канни Мёллер - Я - Янис
Еще я рассказала все, что знала об Адидасе. Ничего хорошего о нем я даже вспомнить не могла.
— Мой брат считает, что он… нормальный… иногда, — сказала я. Больше ничего человеческого об Адидасе я не вспомнила. Ненависть наполняла меня до самых краев. То, что произошло, стало последней каплей. Ненависть бурлила и плескала через край. Три года я боялась этого гада — все время, что он жил в нашем районе.
— А ты не знаешь его адреса? — спросил полицейский, который сидел рядом со мной на заднем сиденье. — А его настоящее имя?
— Зак должен знать, — сказала я.
Так вышло, что домой я пришла в компании двух полицейских. Хотя мама, казалось, заметила только повязку на голове.
— Янис, милая моя!
Она обняла меня и вдруг сообразила, что пришла я не одна.
— Зак вернулся? — спросила я.
Мама покачала головой.
— Что случилось?
Я дала понять, что мы все должны пройти внутрь. Пусть лучше соседи не видят высоченных полицейских у нашей двери. Это что-то вроде инстинкта: не очень-то хочется появляться на людях вместе с полицейскими.
Мы сели за кухонный стол, и маме стали задавать вопросы о Заке, но она знала еще меньше, чем я.
— В школе, наверное, знают. У них должны быть адреса учеников.
В эту минуту хлопнула входная дверь. Увидев полицейских, Зак резко затормозил. Потом мне показалось, что он хочет сбежать. Но Зак, кажется, понял, что это дурацкая мысль.
— Сядь, Зак, — сказала мама. — Ты должен ответить кое на какие вопросы. Сейчас же.
Мне стало жаль брата. Я его знаю. Это самый трусливый из всех людей. Он думает, что все можно скрыть: главное, молчать, а потом все чудесным образом рассосется. Мама у нас совсем не такая: ей во всем надо разобраться, она не успокоится, пока не заставит тебя раскрыть карты. Так что вопросов она задавала больше, чем полицейские.
Но и Зак не знал, где живет Адидас.
— Мы всегда встречаемся на улице, — сказал он. — Я ни разу не был у него дома.
— Он должен вернуть сумку, — сказала я. — Глория носила в ней фотографии своих родителей. Они нужны ей — немедленно!
Я злобно уставилась на Зака, как будто именно он должен был разобраться с сумкой.
Полицейские стали прощаться и сказали, что, возможно, им понадобится поговорить со мной или с Заком еще раз. В таком случае они нас найдут.
— Надеюсь, его как следует накажут, этого Адидаса, — сказала мама.
— Ну-у, посмотрим, — сказал один полицейский, ковыряясь в ухе. — Если ему нет четырнадцати, он все-таки еще ребенок. Тогда наказывать его нельзя. Им займется социальная служба.
— Конечно, — согласилась мама. — Я и забыла. — Кажется, она смутилась. Трудно представить себе, что такой, как Адидас, может быть ребенком.
Когда я вошла в нашу комнату, Зак уже лег спать. Я поняла, что сегодня никаких вылазок через окно не будет, и сдернула с него одеяло.
— Где вы обычно встречаетесь?
Он уставился на меня, как будто не понял, что я сказала.
— Где? — повторила я.
— У заправки или у метро. Но ты его не найдешь.
— Я попробую.
Я пристально посмотрела на брата, отодвинула горшки с пеларгониями и полезла в окно.
Зак сел на постель. Он, конечно, побледнел.
У заправки было пусто. Ни одной машины у колонок, ни одного покупателя. Даже продавца не было видно. Как будто весь район опустел. Где все люди, думала я, направляясь к метро. Поезд только что прибыл, и в дверях показались люди, которые тут же разошлись в разные стороны. Снова пусто.
Я мерзла, в голове что-то противно стучало. Повязка была довольно неудобная, кожа чесалась все сильнее и сильнее, и, наконец, стала чесаться так, что я не выдержала. Я сняла повязку. Это оказалось так же просто, как снять шапку. Я потрогала голову, крови не было. Только какая-то корка на волосах. Было немного больно. Но без повязки гораздо лучше. Что бы там ни было, а не очень-то хочется разгуливать вокруг в виде сбежавшей мумии. Если нет особой необходимости. Мы с Заком однажды смотрели такое кино. Там все было внутри пирамиды, и один человек встал из гроба и…
Больше я ничего не успела подумать: кто-то возник среди домов. Не мумия, конечно. Он был в черной куртке. Я немного заволновалась: хорошо, если это Адидас.
Если это он, то мне больше не надо ждать. Надо просто сказать — отдавай сумку, вот и все. Если у него нет с собой сумки, пусть принесет.
И я пошла бы за ним домой. Он от меня не скроется.
Не знаю, почему я решила, что он будет меня слушать.
Но это был не Адидас. Просто человек шел к метро. Он даже не взглянул на меня и сразу скрылся.
Какой-то невероятный вечер, все люди куда-то исчезли, как будто вместе с цирком уехали. В какую-то минуту я захотела позвать Линуса, хорошо бы не стоять здесь одной. Но не успела, потому что увидела черную куртку с белыми полосками. В дверях метро показался Адидас. Он почти сразу меня заметил.
Я стояла у неработающего фонтана.
В нем никогда нет воды, я ни разу не видела даже самой маленькой струйки. Если, конечно, никто не остановится помочиться. Как, например, Адидас.
Он подошел к фонтану и повернулся спиной ко мне. Я увидела струю и услышала, как она ударяется о стенку пустого бассейна.
— Ты что здесь делаешь? — спросил он, не оборачиваясь.
— Тебя жду, — ответила я.
— Тебе мало влетело? — даже по спине было видно, что он ухмыляется.
— Мне нужна сумка, — сказала я.
Тогда он обернулся.
— Ты что, совсем рехнулась?
— Тебе какое дело, — ответила я. — Давай сумку.
— Ну ты зануда. Я ее выбросил, если хочешь знать.
— Где?
— А чего это я буду отчитываться?
— Потому что там то, что нужно Глории.
— Что за Глория?
— Ты ее избил и ограбил.
— А, та…
— Она в больнице.
— Там ничего не было.
— Куда ты ее выбросил?
— Только пять тошнотных конфет. И двадцать крон. И все. Проваливай, слышь?
Но я не собиралась проваливать. Я стояла и смотрела на него.
Он шагнул ко мне, и я подумала, что если он подойдет еще немного, я дам ему коленом. Или головой. Хотя это вряд ли. Голова у меня была не в форме. Но он сделал только один шаг, остановился и ухмыльнулся.
— Ты такая мелкая, цыпа, — издевался он. — Как малю-усенькая крабовая палочка.
Он протянул руку и хотел меня пощупать, но я отскочила в сторону.
— Где ты выбросил сумку? — рявкнула я. — Говори!
— А если не скажу? — продолжал издеваться он. — Что тогда будет?
— Я позвоню в полицию и скажу, где тебя можно забрать.
— Не скажешь! — прошипел он прямо мне в лицо. Я стояла на месте, хотя каждое его слово воняло блевотой.
— Глория была без сознания, доперло до тебя или нет, дерьмо?
Он стал похож на рыбу, которая хватала ртом воздух, но я не дала ему одуматься.
— Тебя разыскивают, если хочешь знать! И скоро схватят!
Его зашатало. В эту минуту я подумала, что никогда раньше не видела его в одиночку. Может, гориллы его бросили.
— Сумку! — я уставилась на него.
Не говоря ни слова, он указал на другую сторону площади, но я решила, что так легко он не отделается.
— Принеси!
— Ты настучала копам?
— Скажу, когда отдашь сумку.
Тут он снова рассвирепел, и я подумала, что он все-таки мне врежет.
Но он не врезал. Он повернулся и пошел в ту сторону, куда указал. Там он достал из урны что-то коричневое и вернулся. Сумка Глории была открыта, но я ее закрыла.
— Ну, что с копами? — это снова прозвучало как угроза.
— Если ты настучишь, Заку не поздоровится!
И я засмеялась. Это было так глупо. Если у кого-то дела и были плохи, то у него. Так я ему и сказала, а потом повернулась и ушла.
А он остался. Наверное, ума не хватало понять, как сильно переменится его жизнь в ближайшее время.
Я просто положила сумку рядом со своей подушкой и пошла в ванную. Лицо в зеркале оказалось не очень-то красивым. Вокруг левого глаза все посинело, волосы потемнели от запекшейся крови. Но у меня не было сил возиться с ними. В эту минуту мне хотелось только спать.
23. Про отеки
У меня было сотрясение мозга, раны на голове, синяки и вдобавок отеки, так что ни о какой школе и речи быть не могло.
Мама сообщила, что ближайшее время не собирается оставлять меня ни на минуту. Пока не заживут раны. Она позвонила на работу и сказала, что будет сидеть дома с больным ребенком. Прозвучало это так смешно, что я расхохоталась, но от этого заболело лицо, и мне пришлось так же внезапно умолкнуть.
После чая с бутербродом я хотела пойти к Глории: фотографии, наверное, могли ее взбодрить, но мама меня не отпустила. Она хотела все знать. И мне пришлось нелегко.
— А как с ночными вылазками Зака? Куда он ходит?
