Владимир Длугач - Маэстро Воробышек
— А как здоровье вашего больного?
— Э-э! — присвистнула Лена. — То, что было с Витькой, — полная ерунда! Разве это болезнь.
— Что вы говорите! — крикнул, не оглядываясь назад, Дмитрий Иванович. — Солнечные ожоги бывают очень опасными… А вы ничего не понимаете и беретесь рассуждать.
Велосипед все убыстрял ход. На ухабе он подскочил, и Лена резко подалась вперед.
— Извините, доктор, — сказала она совсем тихо, даже робко.
Дмитрию Ивановичу стало стыдно за свою недавнюю грубость, но он не нашел ничего лучшего, как буркнуть под нос:
— Пожалуйста.
Велосипед выехал на большую поляну, окруженную со всех сторон густым хвойным лесом.
— Здесь будет старт, — сказала Лена, соскакивая с велосипеда. Потом махнула рукой в темноту леса и добавила. — А там финиш. Бежать надо по пересеченной местности, пять километров. Дорога ужасная — овраги, лесные завалы, даже речка на пути.
Доктор понимающе хмыкнул и тоже соскочил с машины. Посреди поляны стояла высокая мачта, от вершины которой веером расходились гирлянды разноцветных флажков. Большое красное полотнище с надписью «Старт» было натянуто между двумя вбитыми в землю столбами.
— А почему так торжественно? — спросил доктор и указал на флажки.
— О, вы ничего не знаете! — Лицо девушки вспыхнуло от удовольствия, ей вдруг очень захотелось, чтобы этот симпатичный доктор обязательно узнал, какие у них в лагере происходят интересные дела. — Ведь сегодня будет первый «день дружбы». Вам, наверное, говорили об этом по телефону. А таких дней предстоит еще очень много. И будут гости, даже сам председатель колхоза.
— Он настоящий человек.
Доктор произнес эти слова таким серьезным тоном и так посмотрел на Лену, что она невольно покраснела. Что значит «настоящий человек»? В таких вещах Лена толком никогда не разбиралась, и ей сейчас почему-то стало грустно. А вдруг она хоть и хорошая спортсменка, а человек не настоящий? Может, на доктора она произвела именно такое впечатление? И тяжело вздохнув, Лена взяла из рук Дмитрия Ивановича велосипед.
— Я его спрячу в надежное местечко. А вообще мне придется оставить вас. У меня еще тысяча нерешенных организационных вопросов. Если бы можно было разорваться на тысячу частей.
Доктор улыбнулся.
— На каждый вопрос по части.
Он хотел сказать еще что-то такое же остроумное, но Лена уже вскочила на велосипед и отчаянно заработала педалями. Доктор остался один.
Шагах в двадцати от него, возле мачты, собралась группа ребят. Хорошо было бы просто подойти к ним, хлопнуть кого-нибудь по плечу, ткнуть кулаком в грудь другого. Но все это были незнакомые ребята, никто из них не обращал на него внимания, даже не повернулся в его сторону, когда он проходил мимо. Они о чем-то говорили между собой, чему-то смеялись.
Возле трех березок было особенно людно. Здесь, в толпе ребят, Дмитрий Иванович увидел председателя колхоза. И обрадованный тем, что встретил, наконец, знакомого человека, быстро зашагал к березкам.
— Здравствуйте, Александр Иванович, — сказал он, протягивая руку председателю. — Смотрите, как оживился наш Поликарповский лес!
— Почти Венсенский лес, дорогой доктор, — рассмеялся Александр Иванович. — Впрочем, у нас будет кросс почище, чем в Венсенском лесу в Париже, что газета «Юманите» проводит.
— А ведь правда, Александр Иванович, — воскликнул мужчина в спортивном костюме. — Может быть, мы с вами присутствуем при рождении новой хорошей традиции.
— Познакомьтесь, доктор, — это начальник лагеря Леонид Васильевич, — сказал председатель колхоза. — А это — наши друзья, московские спортсмены.
Дмитрий Иванович поклонился начальнику лагеря, потом повернулся к ребятам. И глаза его остановились на худенькой девушке в кремовой блузке — теперь уже не было для него ни яркого летнего неба, ни расцвеченной флагами лесной полянки, ни празднично настроенных, взволнованных перед стартом спортсменов и спортсменок. Он видел только голубые, прозрачные, как горное озеро, глаза, золотистые вьющиеся волосы, нежную загорелую шейку, стройную тоненькую фигурку — все, что принадлежало этой удивительной сказочно красивой девушке. И она, это живое воплощение его давней и заветной мечты, стояла с ним рядом…
— Вот мы вас, доктор, и поэксплуатируем, — сказал Леонид Васильевич. — Было бы хорошо, если бы вы прочитали нам лекцию о закаливании организма или еще о чем-либо другом как-нибудь вечером у костра.
Доктор мельком взглянул на свою голубоглазую мечту — слышит ли она, какое лестное предложение он только что получил. Но девушка уже не смотрела на него, она чему-то смеялась, разговаривая с высоким юношей. И он уныло ответил:
— Прочту обязательно.
Только предупредите заранее.
— Как я вам уже говорил на предыдущей лекции, — не утерпел Олег, становясь в позу лектора, — в древней Греции спорт был поставлен очень высоко. Как вам я уже докладывал, в Спарте… — он остановился, сделал вид, что поправляет на переносице пенсне, и продолжал размеренным голосом: — В Спарте, например, совсем голых детей купали в бассейне с ледяной водой, потом бросали в снег.
— А где они там находили снег? — рассмеялся Севка. — Из Сибири возили?
— Так вот. Однажды один древнегреческий грек во время олимпийских соревнований прибежал к месту финиша, неся на плечах огромного живого быка. Как вам известно, греков ничем нельзя было удивить в смысле спорта. Но тут весь стадион ахнул. Бросились к бегуну, и репортеры стали расспрашивать, как это он сумел добежать с таким тяжелым быком на плечах. А он, то есть бегун, а не бык, только усмехнулся: «Я, говорит, товарищи…»
— Тогда товарищей не было, — снова уточнил Севка.
— «Я, говорит, милорды и джентльмены, начал с малого. Когда этот бык только еще родился и был всего лишь однодневным теленком, я взвалил его на плечи и сделал несколько пробежек. Повторил это на другой день, на третий, на четвертый. Так повторял это каждый день. И вот, синьоры и синьориты, теленок рос, прибавлял в весе, а я, ежедневно тренируясь с ним, незаметно для себя поднимал все большую и большую тяжесть»… Так этот древнегреческий грек закаливал свой организм.
— Пример интересный, хотя к закаливанию не имеет отношения, — улыбнулся Леонид Васильевич. — Это из области развития физической силы.
Послышалось гудение мотора, и вскоре на лужайку выехал грузовик. Из кабины выскочил Федя и крикнул:
— Вот тут и разворачивайтесь.
Машина развернулась, и сейчас же из нее стали выпрыгивать ребята. Наверху осталась девушка с круглым лицом и румянцем во всю щеку. Она передала вниз сначала огромную, почти с контрабас, балалайку, потом барабан и другие музыкальные инструменты. Достали из кузова машины запасливые ребята и две скамейки и несколько пюпитров для нот. Всем распоряжался Федя. Он указывал, где ставить скамейки, куда сесть балалаечникам, куда — мандолинистам, где поставить пюпитры.
Ребята побежали к музыкантам, ушли куда-то и Леонид Васильевич с Александром Ивановичем. И снова доктор остался один.
Некоторое время он бесцельно ходил по полянке. Потом подошел к бачку с водой, стоявшему на стуле, и приподнял крышку.
— Кипяченая? — строго спросил он присевшего рядом, чтобы завязать шнурок на ботинке, мальчика.
— Не знаю, — растерянно ответил тот.
— Плохо, что не знаешь, — назидательным тоном продолжал доктор. — А мух у вас в столовой много!
— Не считал я их, — осмелев, бросил мальчик.
— Слушай, мальчуган. — Доктор вдруг заговорил шепотом, заговорщически придвигаясь к мальчику. — Вот, видишь ту девушку? — Он указал на девушку в кремовой блузке. — Понимаешь, забыл, как ее зовут. Не скажешь?
Мальчик сразу затрещал:
— Какая? Не знаете, разве? Нонна, ее зовут, Нонка. У нас из-за нее недавно двое ребят поссорились. Вам она тоже понравилась?
— Нужна по делу, — коротко отрезал доктор и быстро отошел от мальчика, покраснев до самых ушей.
Возле колхозных музыкантов никого уже не было, и доктор направился к ним. На скамейке с балалайкой в руке сидел маленького роста мальчик со светлыми, льняного цвета волосами. А над ним склонился Федя и сердито выговаривал ему:
— Неужели ты до сих пор не научился разбирать ноты? Ведь это же, Вася, «ре», а не «ми».
— Знаешь что, — угрюмо ответил Вася. — Я лучше без нот буду играть. Знаешь, как душа подскажет.
Федя повернулся к доктору:
— Дмитрий Иванович, как вам это нравится? Слушай, Васька, вот если бы ты пришел к доктору, ну, если бы у тебя живот болел или что-нибудь, и он тебя стал бы лечить, как душа подскажет. Что с тобой было бы?
— Если я буду рассчитывать, — начал доктор и вдруг засмеялся — в голове у него родился каламбур, который показался ему очень смешным. — Если я буду рассчитывать только на свою душу, то вы отдадите богу свою душу.
