Ганна Ожоговская - Чудо-юдо, Агнешка и апельсин
— Тебе? — удивился Михал. — Ты же еще маленькая. Кто тебя возьмет на работу? Вот меня бы взяли. Я сильный. Стоит только захотеть… да я могу просто за показ Варшавы с птичьего полета брать злотый с человека!
Агнешка остановилась:
— У меня нет злотого. Я не пойду.
— Я тоже, — присоединился Витек.
Михал опешил.
— Да вы что, очумели? Балбесы! С ракеты свалились! Разве я у вас прошу? Я просто так, для примера сказал. Я же вас по-дружески веду…
— А ты знаешь, что такое дружба? — спросила машинально Агнешка, лишь бы что-нибудь сказать, лишь бы не думать о словах тети, без конца звучащих у нее в ушах.
— Нет! Откуда же такому олуху, как я, знать, что такое дружба, — ответил с ехидцей Михал. — В таких деликатных вещах только ты у нас разбираешься, больше никто!
— Прости, Михал. Я просто так сказала, не подумала, извини, — оправдывалась Агнешка.
— Ну, и я просто так…
До самого конца пути они не сказали друг другу ни слова.
Завидев башню на Тамке, Михал уверенным шагом направился к подъезду. Толкнул дверь. Она не подалась. Он толкнул сильней — тот же результат. Лицо у него вытянулось от изумления.
— Непонятно, что это значит? Почему заперто? Пойдем с другого хода.
Но и другая дверь оказалась тоже на замке.
— Видно, двери открываются автоматически, — пояснила Агнешка. — Вон кнопки звонков и рядом фамилии. К кому идешь, тому и звонишь. А жильцы сверху открывают тебе дверь парадной.
— А зачем это нужно?
— Так теперь делают во многих новых домах. Безопасней. В подъезд не войдет никто посторонний. Видно, охотников покататься на лифте хоть отбавляй. Твоя затея была не слишком оригинальной.
— Тогда придумай что-нибудь лучше! — проворчал, разозлившись, Михал и тут же повернул домой.
Они шли по Замковой площади. Витек взглянул на Агнешку. Девочка была чем-то расстроена.
— А ты не рада, что вы получите новую квартиру? — спросил Витек. — Твоя тетя очень этого хочет.
— Почему не рада? Мне бы хотелось как-нибудь помочь тете.
— Такой большой комнаты у вас уже не будет, — сказал Михал. — Теперь такие большие даже не строят.
— Для тети и маленькой достаточно, а я поступлю в интернат.
— А кто платить за тебя будет? — спросил Михал, которого, как известно, нельзя было обвинить в деликатности. — Это, пожалуй, выйдет подороже, чем сейчас.
— Добьюсь стипендии.
— Стипендии? Фью-фью! Для этого надо на одни пятерки учиться, знаешь?
— Неужели так страшно? — слабо улыбнулась Агнешка.
— А я ни за что бы не пошел в интернат. Интернат — это же хуже тюрьмы. В тюрьме, по крайней мере, знаешь, что ты провинился. А тут — добровольно! Делать все по расписанию. Это же каторга! Нет, я бы не согласился. Ни за что на свете! Ни за какие коврижки!
— Конечно. Ты ведь… индивидуалист, которому все хочется делать по-своему: все садятся за уроки, а он наводит порядок в шкафу; все строят дорогу или пожарную вышку, а он — нет, он в это время отдыхает. Он всегда сам по себе…
— А что в этом плохого? Человек должен быть свободен. Нет, скажешь? Без охоты и работа ни к черту. Если бы все люди были одинаковые, было бы ужасно скучно.
— Да. Но так легко стать эгоистом и даже… вредителем.
— Как тот шляхтич, который в сейме кричал «Вето!» и сейм не мог принять ни одного решения, — поддержал Витек.
— Отставить! — запротестовал Михал. — Я могу привести другие примеры! Допустим, все пашут плугом, на лошадях, а я — на тракторе. Все говорят, что на Луну невозможно полететь, а я лечу. Ну?! Если бы не было индивидуалистов, то и прогресса бы не было. Может, нет?
— Верно. Разные бывают индивидуалисты, — согласилась Агнешка и взглянула на часы: — Пойдемте быстрей, а то тетя, наверно, уже встала…
— Где это ты пропадал? — встретила Витека рассерженная Петровская. — Никакой от тебя пользы! Вечно у тебя то уроки, то еще что-нибудь! Где ты шлялся?
— Мамочка, мы были в городе… с Агнешкой, — тихо оправдывался Витек. — На Тамке есть новый дом, небоскреб…
— Я тебе покажу небоскреб! Хоть бы один раз брата с собой взял!
Неизвестно, чем бы кончилась эта «беседа», но, к счастью для Витека, к Петровским заглянул Черник:
— Пани. Ирена, золотая моя, выручите холостяка!
— Ну, раз «золотая», то, наверно, надо что-нибудь зашить? Что у вас там? Рюкзак? Зачем вам понадобился рюкзак? На пикник собрались? Не по сезону!
— Я же вам рассказывал, что собираюсь на экскурсию в Чехословакию. Откладывали, откладывали, а сегодня объявляют: в среду едем.
— Ну и ну! — сказала с восхищением и завистью Петровская. — Вот что значит у человека хорошая специальность. На все у вас денег хватает — и племянника содержать, и на экскурсию за границу поехать…
— За Михала мать платит, — вмешался Витек, но, поймав удивленный взгляд Черника, пояснил: — Михал мне сам говорил.
— Что-то я не видела ни разу, чтобы почтальон вам деньги приносил.
— А сестра… с оказией присылает… прямо на завод… там у нас один парень каждую неделю того… в Лодзь ездит, — путаясь, объяснял Черник, уставившись на рюкзак. — Вот, прошу вас, здесь пристрочите на машине и пришейте ремешок, если можно…
Когда механик ушел, Петровская, не то обращаясь к Витеку, не то к самой себе, сказала:
— Все это он выдумал, мне кажется. Одно хорошо, пить стал меньше. Наверно, мальчишки стесняется. А про деньги что-то не верю…
— Михал сказал. И за его новую одежду мать деньги прислала, все до гроша. Зачем ему врать? Еще когда он на Агнешку накинулся, то сказал, что она задаром у тетки живет, а он не задаром. Мама, а Агнешка сказала, что хотела бы зарабатывать деньги…
— Зачем ей деньги? Чего ей у тетки не хватает?
— Не знаю. Она так сказала.
— Может, она намекала, чтоб заплатили за то, что она помогала тебе?
— Нет. Она сказала: ей хочется помочь тетке. Может, ей не хочется задаром жить?..
— Может. Никому одалживаться неохота. А Михал нехорошо сказал. Недобрый он парень…
— Нет, мама, он не злой. Только на словах огрызается.
— Ох, огрызнулся бы он мне хоть раз, — костей бы не собрал!
— Витек, слыхал, как эта задавака спросила, знаю ли я, что такое дружба?
— Слыхал. Но она же объяснила, что сказала, не подумав, и извинилась…
— Ага! Извинилась, потому что я взял ее за жабры. Но все равно по-своему думает. Я ведь вижу.
— Может, она вспомнила, как ты сказал, что никто без выгоды ничего не делает.
— Дурак! Так это же другое. Я же не про дружбу говорил…
Но о чем он говорил, Михал так и не успел объяснить, потому что в кухню пришла Агнешка.
— Знаете, — сказала она тихим голосом, — у Шафранцев огорчение: их невестка, которая живет в Америке, выходит замуж. Они на прошлой неделе письмо от нее получили.
— А! — воскликнул Михал. — Так вот о каком письме старуха говорила: «все из-за этого письма». Ну и пусть себе выходит! Им-то что?
— Она пишет, что у нее будут большие расходы и теперь ей будет трудней.
— Фью! Значит, посылок больше не пришлет?
— Может, и так. А тут предстоит переезд на новую квартиру. Жаль мне их.
— А что… — Михал хотел спросить «что тебе до этого?», но, взглянув на Витека, осекся. По глазам Витека было видно, что он тоже сочувствует чужому горю.
Шестого урока не было: заболел учитель. Класс отпустили домой. Но кому охота сидеть дома в такой чудесный день?
Только Витек, несмотря на уговоры Михала, спешил домой. Ему надо было отнести в магазин законченное мамой шитье. Мать с отцом пошли в жилотдел узнать подробно, когда и где, а главное, скоро ли им дадут новую квартиру. Они могли вернуться поздно, и Витеку поручили отнести мамину работу и заняться обедом.
Михал долго упрашивал товарища, но, видя, что тот стоит на своем, в сердцах сказал:
— Дурак ты! Подумаешь, волки в лесу передохнут, если ты часок погуляешь! Работу можно и потом отнести.
Но Витек был иного мнения о волках и с такой скоростью помчался домой, будто его кто-то подгонял.
Несколько ребят спустились на набережную. По Висле сновали первые байдарки. Ревела землечерпалка, добывая со дна песок. На пражском берегу приводили в порядок пляж и красили кафе.
Разомлев от солнца, Михал плюхнулся на скамейку. К нему присоединились долговязый Вечорек, Куба и Збышек Вихан, который, продолжая ранее начатый разговор, сказал Вечореку:
— Ну как, меняться будешь? Давай, пока я не раздумал. А то у меня охотников навалом.
Вечорек лениво повернулся:
— Ну-ка, покажи еще разок.
Збышек поспешно расстегнул портфель и достал из него большой альбом для спичечных этикеток. Вечорек, казалось, без всякого интереса стал его перелистывать, рассеянно разглядывая коллекцию.
Михал никогда не увлекался филуменией. Но кое-какое представление об этом имел. Кроме того, он не раз видел, как Витек наклеивал на дверцы шкафа какую-нибудь вновь приобретенную этикетку. Поглядывая в альбом Збышека, он теперь мысленно сравнивал эту коллекцию с собранием Витека и наконец не выдержал:
