Светлана Лубенец - Формула первой любви
— Ни к какой не абстрактной. Я обращался к тебе. — Пономаренко на нервной почве потянулся к хлебу, отрезал здоровую краюху, посыпал солью и начал есть.
— А если ко мне, — не сдавалась Люда, — то зачем листок в дневник засунул? Мог бы и в руки отдать.
— А может, я стеснялся!
— Ладно врать! Когда это ты меня стеснялся?
— Так это же совсем другое дело, когда стихи. Это же не перевод по английскому! Я же не знал, как ты отреагируешь! А теперь совершенно ясно, что я все сделал правильно.
— Почему?
— Потому что вижу, что взаимности не будет. Я ведь правильно все понимаю? — Вова мрачно дожевывал свой кусок.
— У нас с тобой и так сплошная взаимность, — постаралась как можно ласковей улыбнуться ему Люда.
— Значит, у нас с тобой взаимность, а с Исмаиловым у тебя — любовь? Так, что ли? — Вова поднялся с табуретки и опять навис над Людой Горыней из русской народной сказки. — Не зря же картинки на стену прилепили! Народ — он все видит!
— Нет, Вова, у Исмаилова ко мне никакой любви. Так что мы с тобой на равных. У нас с тобой обоих любовь без взаимности!
— Так это же меняет дело, — сразу обрадовался Пономаренко. — Значит, еще не все потеряно?
— Конечно, не все, — опять улыбнулась ему Люда.
— Честно говоря, я знал, что с Исмаиловым у тебя ничего не получится, — заключил Вова. Он расставил ноги шире плеч, сложил пухлые руки на груди и сразу стал похож на стража пещеры сокровищ из какого-нибудь мультика.
— Да? — удивилась Люда.
— Да! Похоже, что ему давно уже ваша Дробышева нравится.
— С чего ты взял? — Люда и сама уже поняла, что это так, но ей все-таки хотелось получить неопровержимые доказательства.
— Видишь ли, однажды я брал у него тетрадь по биологии, таблицу списать… Так вот… Там на задней обложке было изображено что-то вроде кривого сердца и написано-«Арина». Других Арин, кроме Дробышевой, поблизости, по-моему, не наблюдается.
Люда отвернулась к окну. Конечно же, Пономаренко прав. Не зря Сеймур отводил от нее глаза, когда, сидя на поваленной горке, говорил о своих причинах перехода в их 9-й «А». Наверняка он хотел быть поближе к Аринке. А она-то, дура Дробышева, ему нынче прилюдное бичевание устроила! Да с картинками! Нелегко им будет друг с другом. Оба взрывчатые, высокомерные, упрямые. Люда еще вспомнила, что не так давно видела Исмаилова с Ариной стоящими друг против друга в кабинете биологии с абсолютно сумасшедшими лицами. Видно, уже тогда нашла коса на камень.
Пономаренко, не дождавшись от Люды никакой реакции на почти что сенсационное сообщение, снова плюхнулся на табуретку, которая под ним жалобно пискнула, и решил сменить тему.
— Люд! А как тебе стихи-то? Понравились? — спросил он.
— Понравились, хотя… ты же знаешь, из меня ценитель — никакой… Я раньше никогда стихами не интересовалась. А вот все наши девчонки выпали в осадок — это точно! Дробышева от зависти весь этот кошмар с карикатурами и устроила!
— Люд, а у меня еще есть, — заглядывая ей в глаза, сказал Вова. — Хочешь почитать?
— Про любовь?
— Всякие. Пишутся почему-то и пишутся.
— Конечно, я почитаю. А ты Элеоноре показывал?
— Нет, тебе первой.
— Ты лучше бы ей первой показал. Она же научила! Глядишь, на Питерскую олимпиаду тебя послала бы. Наша Юлия клюевские сонеты посылает, а они в сто раз хуже твоих стихов. Там сплошные «розы-слезы» и «кровь-любовь».
— Ну… не знаю… — замялся Пономаренко, — страшновато как-то… Засмеют… Сегодня вся школа ржала, как табун лошадей!
— Они не над стихами смеялись, а надо мной с Исмаиловым. Аринка — классная художница! Ей бы не в математическом классе учиться, а в художественной школе.
— Ну… так я принесу стихи? — абсолютно не заинтересовался способностями Дробышевой Пономаренко. — Вечерком? Вместе с физикой? Там такая задача… кошмар просто…
— Неси. Все у нас с тобой остается по-прежнему, ведь так?
Вова смущенно кивнул.
После ухода Пономаренко Люда вымыла посуду и пошла в комнату, чтобы взяться за уроки. У зеркала она опять задержалась. Может быть, у нее вовсе и не такая уж уродливая фигура, как ей кажется? Конечно, Сеймуру она неинтересна, но вот Пономаренко — пишет же ей стихи! Да и Влад Кондратюк так странно смотрит. Похоже, что его совершенно не беспокоят ее немодные бедра. Люда сняла балахонообразную футболку и вытащила из шкафа солнечно-желтую коротенькую кофточку со шнуровкой на рукавах. Ее Люде подарила тетя, еще летом, на день рождения, но она так и лежала в шкафу ни разу не надеванной. Люда считала ее неподходящей по стилю. Кофточка оказалась мягкой и очень приятно облегала тело. Людино лицо сразу нежно осветилось и даже показалось слегка загорелым. В глубоком вырезе красиво серебрилась цепочка с крестиком. Стараясь не опускать глаза ниже талии, Люда распустила свою тугую и высоко заплетенную французскую косу. Светлые волнистые волосы окутали ее фигуру почти до пояса. Если вымыть голову, то волны от косы исчезнут, и волосы окажутся еще длиннее. Может, стоит так сходить в школу? Наверно, теперь уже никто не скажет, что она распустила их специально для Исмаилова. И вообще, хорошо бы от него пересесть. Может, попросить Борьку Новикова, который теперь делит парту с Владом, пересесть к Сеймуру? А она, Люда, сядет к Кондратюку. Они всегда с ним ладили, и интересов общих у них много. Игру пора наконец докончить. Скоро уже сдавать ее. Может быть, когда она будет сидеть с ним рядом, Влад перестанет бросать на нее взгляды, от которых у нее мурашки бегут по коже. Неудобно же без конца поворачиваться к человеку, который сидит рядом.
Люда еще раз полюбовалась новой кофточкой и почему-то вспомнила Пономаренко. Не слишком ли сурово она с ним обошлась? Ишь ты! Поэт! Тонкая душа в толстом теле! Нет, ничего ужасного она ему не сказала! У него еще все впереди. Если он и дальше будет писать такие стихи, то станет великим поэтом, и, может быть, поклонницы еще будут дежурить у их подъезда и мечтать получить у Вовки автографы. Может быть, ему даже худеть не придется.
Люда вздохнула, сняла солнечную кофточку, натянула вместо нее привычную футболку и хотела приступить к плетению косы, когда в квартире раздался телефонный звонок.
— Люда, ты в порядке? — услышала она в трубке взволнованный голос Кондратюка.
— Да, — односложно ответила она, а сердце почему-то чувствительно дрогнуло.
— А выйти можешь? Минут на десять? Я один диск хочу тебе дать…
— Ладно, Владик, я сейчас выйду. Жди меня в беседке.
Люда накинула куртку прямо на распущенные волосы и выбежала из квартиры.
Влад сидел на краешке не очень чистой скамейки. При виде Люды сразу поднялся и неуверенно улыбнулся.
— Ты очень переживаешь из-за случившегося, да? — спросил он. — Не стоит. Мне кажется, девчонки тебе даже завидуют, особенно из 9-го «Г».
Люда хотела сказать, что конечно же переживает, но что-то перехватило ей горло, почему-то вдруг именно сейчас все пережитое за сегодняшний день подкатило к глазам слезами. Она всхлипнула и закрыла лицо руками.
— Ты знаешь… Ты не расстраивайся так. — Кондратюк сказал это таким извиняющимся тоном, как будто сам был виноват в Людиных несчастьях. Это почему-то добавило ей горя, и она заплакала навзрыд.
— Ну… Люда… Ну… не надо… — начал успокаивать ее Влад. Он осторожно взял ее за плечи, и она уткнулась ему в распахнутую куртку, давясь слезами и вздрагивая. Он гладил ее по волосам, удивлялся отсутствию знаменитой французской косы и благодарил судьбу за то, что в их класс принесло Исмаилова. Ведь если бы не он и не все события, с ним связанные, то он, Влад Кондратюк, еще не скоро догадался бы, что его влечет к Люде отнюдь не компьютерная игра с Лювликом в главной роли. И даже если она, эта девочка, влюблена совсем в другого, он все равно счастлив, что узнал наконец, какое чудесное и высокое чувство к ней испытывает.
— Вот посмотри, — сказал он, когда Люда несколько успокоилась и оторвалась от его груди, — тут диск. — Он вытащил его из кармана куртки. — Я игру придумал… другую… Не для олимпиады… Для тебя…
Люда осторожно взяла в руки плоскую коробочку и, шмыгая носом, с благодарностью посмотрела в голубые глаза Влада. Он еще раз смущенно улыбнулся и, махнув на прощанье рукой, быстро пошел по аллейке к выходу из Людиного двора.
Дома, даже не сбросив куртки, Люда прошла к компьютеру и вставила диск. Она думала, что Влад придумал что-то суперматематическое, но на заставке игры значилось «Руслан и Людмила» и был изображен конный витязь в доспехах, везущий рядом с собою в седле красивую белокурую девушку. Игра была абсолютно не математическая. Она была скорее литературная. Как и полагалось в пушкинской поэме, Руслан искал Людмилу, соперничая с Рогдаем, Фарлафом и Ратмиром. Присутствовали в игре и Наина, и Черномор, и Голова. Графика, конечно, опять была слабоватая, но не в этом суть. Перед Людой как бы снова промелькнули только что происшедшие с ней события. Герои игры — это же они, 9-й «А» и его окружение! Говорящая голова — это их классная, Антонина Петровна. В момент прихода в класс Сеймура Исмаилова она здорово испугалась и по сей день продолжает существовать в состоянии постоянного испуга. Она без конца обращается к своим ученикам с речами, суть которых сводится к следующему: «Оставьте в покое дурацкие стишки про любовь и займитесь подготовкой к выпускным экзаменам!» И как пушкинская Голова не может сдвинуться с места, так и классная руководительница не знает, что поделать с погрязшими в стихах и любви юными математиками. Черномором, немного подумав, Люда назначила директрису. Только она одна могла казнить, миловать, повелевать и, кто знает, может быть, даже и колдовать. Черноволосый Ратмир — это, конечно же, Исмаилов. Коварная Наина — это Аринка. Толстый Фарлаф — Вовка Пономаренко. Конечно, он в сто раз лучше литературного персонажа, зато по фактуре здорово подходит. Рогдай… А кто же Рогдай? Кондратюк? Нет… Он не может быть Рогдаем… Тогда кто же Рогдай? Неужели Рогдая нет? Ну конечно же, нет! Его и не может быть! Рогдай и в поэме, и в игре — гибнет! А у них, к счастью, все живы и здоровы! Кто же тогда Влад? Неужели… Неужели он Руслан? Люда погрузилась в странное нервное состояние, сосредоточенно щелкая мышкой и не глядя попадая пальцами на нужные клавиши. Перед ней мелькали кадры игры, она вела Руслана к Людмиле и больше ни о чем не думала. Она чувствовала, что в конце всех злоключений, когда витязь спасет Людмилу, она, тоже Людмила, узнает что-то для себя очень важное. Вот они, последние кадры. Люда вместе с Русланом победили. Витязь сажает на коня свою Людмилу и увозит в компьютерные глубины. Игра закончена. Вот слово «конец», теперь темный кадр… Неужели все? Неужели выходить из игры? Люда уже взялась за мышку, и вдруг экран вспыхнул васильково-синим, и на нем загорелись блистающие буквы: «Я люблю тебя, Люда». И подпись — «Влад».
