Оскар Ремез - Четверка в четверти
— В армии такое дело, знаете, как называется? — спросил Андреев. — Мне брат рассказывал — в армии такое дело называется ЧП. Подразделение расформировать могут за такое дело в армии!
— Ну и правильно. И пусть нас расформируют, если мы дошли до такого!
— И тебе не жалко! — тихо и грустно заговорил Корягин. — Ведь никогда еще у нас так не было — вот сидим мы все вместе, и цель у нас общая, и один у всех интерес…
— Как бы половчее соврать, — вставил Щукин.
— Дурак! — окрысилась Кудрявцева.
— Главное, что Пенкину мы этим только вред приносим, — запричитала Шамрочка. — Кто знает, где он? Мы же его никак разыскать не можем. Это же факт! Может быть, он давно под трамвай попал? Или под автобус!
— Не попал ни под трамвай, ни под автобус, ни под машину, — вдруг спокойно сказала Кудрявцева.
— А ты почему знаешь? — заинтересовался Прудков.
— Я была в милиции. Наводила справки. Ни в какую катастрофу Пенкин не попадал.
Прудков ехидно улыбнулся.
— Значит, в другой город уехал, — вздохнула Шамрочка.
— Пять часов сорок пять минут, — сообщил Андрюша Миронов.
Все так закричали на него, как будто он один, Миронов, со своими новенькими часами «Юность» и был виноват во всех несчастьях шестого «В» класса.
— Давайте, ребята, это дело кончать, — когда все вдоволь накричались, снова предложила Оля.
Обычно Оле все дружно возражали. Теперь же если и возражали — то вяло, невсерьез. Все понимали, что дело зашло слишком далеко и конца ему не видно. И второе звено тоже понимало. Надо было все рассказать Нине Григорьевне!
Встала Кудрявцева и обратилась к своему звену:
— Давайте ставить на голосование. Кто за то, чтобы в понедельник рассказать Нине Григорьевне.
Руки поднялись.
— А ты чего, Ильин?
— Я — воздерживаюсь.
Только Корягин и Кудрявцева голосовали против.
— Ну вот и все, доострились, — мрачно сказал Зайцев. — Подсчитали — прослезились.
— А что делать с письмами? — спросил Ягодкин.
— Оставить до понедельника, — предложил Зайцев.
— Шесть часов ровно, — не удержался Миронов.
Но никто не обратил на него внимания. Не до того было. Мрачные расходились ребята, и даже то, что сегодня и завтра не надо было готовить уроки, — никого не радовало.
— Так было хорошо, так интересно, — вдруг ни с того ни с сего сказал проштрафившийся Щукин.
— Все хорошее надо сохранить… — завелась было Оля.
Но ее никто не слушал.
— Ладно, помолчи! — сказал Корягин.
Так все молча и разошлись по домам.
Глава вторая. Примерно лет восемьсот назад
«…Уже целую неделю жил Генрих в хижине гостеприимного Миронэ. Миронэ состоял некогда на государственной службе в почтовом ведомстве, но теперь, по старости, оставил ее и поселился в уединении вместе со старой и верной своей спутницей и женой Бертой. Они-то и предложили гонимому судьбою и людьми Генриху кров и сытную пищу. Но не в правилах благородного Генриха злоупотреблять гостеприимством, пусть и искренним!
План его был прост. В провинции Сызранэ на реке Волье жил дядя Генриха — простодушный рыбак. К нему-то и задумал направить свои стопы племянник, дабы там поступить в колледж и продолжить свое образование.
Для того, чтобы осуществить этот дерзкий план, потребны были добрые лошади, хорошая экипировка, надежное оружие. Увы, следовало добыть денег. Но где и как?
По счастью, в то самое время, о котором ведем мы речь, появились у бедного Генриха верные друзья.
Это были смельчаки, которые так же, как и он, перестали посещать свои колледжи вследствие различных неурядиц.
Обычно, они собирались все вместе ранним утром и отправлялись в ближайшие залы, где демонстрировались рыцарские дневные турниры. Нередко они смотрели подряд два, а то и три (тут зачеркнуто какое-то слово) турнира. А потом, собравшись у большого каштана в городском парке, делились впечатлениями, рассказывали друг другу о том, что видели или читали.
Маленький смельчак, по прозванию «Чернявенький», чаще всего пересказывал книги о глубокой древности, Генрих вел повествования о современной жизни, которую впоследствии люди прозвали «средними веками», а Жан Петро, по прозвищу «Двуглазый», предавался научной фантастике.
Он рассказывал о диковинном времени, когда на улицах будут звякать трамваи, а под землей мчаться поезда. Трамваями назовут повозки без лошадей, а подземные поезда окрестят кличкой «метро», и понесутся они еще побыстрее трамваев. В воздухе будут летать большие птицы из стали, внутри которых усядутся люди будущего.
Это будет, наверно, удивительное время, но еще интереснее казалась смельчакам эпоха, о которой имел обыкновение рассказывать один из них, по прозвищу «Мышкан». Он рассказывал про войны, в которых отважно сражались красные с белыми, советские с фашистами. Это были справедливые и славные войны с буржуями, и в них побеждали смелые, сильные и справедливые люди. Счастливые времена, когда отважные люди дружны и могучи!
Неужели теперь времена не такие?
Дни шли за днями в рыцарских турнирах и занимательных рассказах.
Время шло, и Генрих все больше подумывал об отъезде.
Ближе всех из кружка смельчаков сошелся он с верным и сообразительным Мышканом. Мышкан и подсказал ему хитроумный способ — как добыть денег.
Некоторые рыцари, вдоволь напившись вина в трактирах или в винных лавках, бросали те сосуды, в которые было оно заключено. Между тем сосуды эти могли быть отданы любому трактирщику за небольшое вознаграждение.
Таким способом можно было в несколько дней скопить средства, необходимые Генриху для его путешествия.
Мышкан помог Генриху, и в полторы-две недели удалось скопить состояние, потребное для покупки билета (слово «билета» вычеркнуто), коня, снаряжения и продовольствия в дорогу. Недоставало каких-нибудь шести-семи фартингов, и верный Мышкан протянул их Генриху, сказав: «Отдашь как-нибудь!»
Генрих горячо поблагодарил его.
К концу недели все было готово к отъезду.
Не без печали готовился Генрих покинуть хижину гостеприимных Миронэ, которые о нем так пеклись!
Но неотложные дела звали его в дорогу.
Наступил день накануне отъезда. С утра Генрих решил проститься с городом, где он родился, жил, с тем городом, который он покидал навсегда.
Снег застыл маленькими серебряными искорками на деревьях, вытянувшихся вдоль городских улиц. Снег сердито поскрипывал под ногами.
Он был сердитым и жестким. А ведь так недавно он был добрым и пушистым, и из него получались отличные снежки!..
Генрих шел и шел, как вдруг чуть не попался в ловушку. На другой стороне улицы он заметил одного из своих бывших соучеников по шестидесятому колледжу. Ну да, это был проворный Андрэ. К счастью, Андрэ взглянул в этот момент на циферблат своих часов и Генрих успел укрыться за выступом соседнего дома. Андрэ, никого не обнаружив, проследовал дальше, а Генрих невольно вспомнил про колледж.
Он вспомнил, как, полный самых радужных надежд, переступил он его порог всего полгода назад, как пытался завязать дружеские отношения со многими своими сотоварищами. И как жестоко те его отвергли!
И Генрих не жалел, что прощается с ними! Только одно обстоятельство тревожило его. У него по случайности оказался дневник той самой Гэлл, в которую, как может быть помнит благосклонный читатель (даже сам себе Генрих не признавался в этом), был он тайно влюблен.
О, ему казалось, что Гэлл больше, чем другие, понимала его! Иногда, пусть в редкие минуты, он ловил ее взгляд, направленный на него. И в этом взгляде мелькали грусть и участие.
Да, она была прекрасна! И теперь, покидая навсегда родной район, Генрих невольно думал о ней, только о ней, о ней одной.
«Что же делать с дневником?» — думал он и на всякий случай еще вчера положил дневник на письменный стол на самое видное место, как память о той, которую он (не признаваясь себе в этом) тайно и нежно любил.
— Ну, вот и все, — мысленно воскликнул Генрих, глядя на свой дорожный мешок. — Завтра — в путь!
Как только он устроится на новом месте, мыслил он, то обязательно пришлет с нарочным или с оказией пакет своим родителям. Там он откровенно расскажет все, дабы они не тревожились из-за его таинственного и внезапного исчезновения…»
Глава третья. Чужой дневник
В пятницу Геннадий сообщил Мирону Сергеевичу, что отец вызывает его в Боливию, куда он и отправится в воскресенье. На предложение Мирона Сергеевича проводить его Геннадий ответил вежливым, но решительным отказом. Провожать Геннадия намерен был, по его словам, друг детства.
Друг детства появился в квартире на следующий день.
