Владимир Киселев - Любовь и картошка
Сережа всем сердцем был с дедом Матвеем.
— Что вам, Матвей Петрович, ответить? — негромко, у себя самой спросила Анна Васильевна.— Устала я. Что во сне, что наяву... С одной стороны, самой непонятно, как же я школу брошу?.. А с другой... не знаю... Наташу я замучила... Правильно... Неправильно...
— Правильно, Анна Васильевна! — вмешалась Алла Кондратьевна.— И не сомневайтесь! Что вам здесь терять? Не будете директором, учителем пойдете. Оно, может, и легче — ответственности меньше. И для Наташи лучше. Ей через два года в институт поступать.
— Да,— раздумчиво-рассеянно согласилась Анна Васильевна.— В институт...
— Мама, ну при чем здесь это? — с досадой возразила Наташа.— Куда мне в институт с моими тройками.
Генерал Кузнецов снова недовольно поморщился.
— Что же ты собираешься делать?
— Закончу школу, воспитательницей буду. В детском саду, — сказала Наташа, как о деле, совершенно решенном.
Алла Кондратьевна посмотрела на нее, как на несмышленыша.
— Когда вокруг НТР,— протянула она,— а по-простому говоря, научно-техническая революция, человек без диплома далеко не пойдет. Что ж, так и будешь всю жизнь детям сопли утирать?
Сережа подумал о том, что Алла Кондратьевна, меняя свои кофточки и жакеты, каждый раз наново прикрепляет синий ромбик — значок, который выдают вместе с дипломом. В селе такие значки, не без яда, называли «поплавками». Мол, всегда поможет выплыть. Она даже не скрывала, что в институт шла не за знаниями, а за дипломом.
— Виктор Матвеевич,— враждебно сказал Сережа,— не имел диплома. И всегда с малышней возился. А все село к нему за советом бегало.
— К учителю младших классов,— поддержал Сережу Григорий Иванович.
— Не к учителю,— отрезала Алла Кондратьевна.— К секретарю партбюро. — И уважительно пояснила генералу Кузнецову. — Большим авторитетом пользовался. И ведь я ему говорила: нечего в школе сидеть. При его образованности мог университет кончить. Заочно. Тогда б не в младших классах, а в институте мог бы работать. А там бы и диссертацию защитил.
— Алле Кондратьевна! — с ужасом сказала Анна Васильевна.— Я вас очень прошу!.. Не говорите о Викторе Матвеевиче. Какая диссертация?.. Ведь его же нет!
У Наташи на глазах показались слезы.
— Не нужен ему был ваш институт! — с гневом выпалила она. — И ваш диплом! Он стихи писал...
Матвей Петрович горько покивал головой:
— Стихи?.. Что ты понимаешь, Наташка... Писал он их ночами, мучался. Из-за них и университет бросил, жизнь поломал. Куда ни посылал — хоть бы раз напечатали...— Матвей Петрович глубоко, прерывисто вздохнул и вдруг сказал с той удивительной, пронизывающей сердце откровенностью, с какой говорят только люди, уже впереди ничего не ожидающие. — Так я боялся, что Витя пить начнет... Лучше б уж пил...
Он снова подошел к костру, присел на корточки, палочкой поворошил уголья и негромко, рассеянно спросил:
— Так какое число часы твои показывают, Наташа?
— Двадцать седьмое,— удивленно ответила Наташа.
— Это по-старому выходит четырнадцатое, воздвиженье. У нас на воздвиженье всегда дождь. Крутит у меня ногу. Не так мне ее сложили, видать... А в Залесье сегодня престол. Помяни мое слово, Кондратьевна,— обратился он к Алле Кондратьевне,— опять они на хоря сотню кур с фермы спишут. Вот интересно мне: который председатель у них меняется, а хорь один и тот же самый.
Сережа и Наташа переглянулись. В селе Бульбы любили рассказывать всякие небылицы о Залесье. А Виктор Матвеевич особенно охотно придумывал шуточные истории о Залесской школе. Ничто, наверное, не сближает так людей, как общие воспоминания.
Глава восьмая
КЛАД
Существует особый вид фольклора. Ученые-фольклористы пренебрегают им. Обходят его в своих научных трудах. Это устные истории, которые начинаются словами «у нас в селе».
Много сел на украинском Полесье. И в любом вам непременно расскажут одну и ту же историю. Но при этом будут уверять, что произошло это у них, и назовут имена свидетелей происшествия. Упомянут и о том, что это было с дядей, или с кумом, или с соседом.
Сереже казалось, что теперь он понимает, почему такие истории передаются из села в село и почему всем хочется, чтобы это произошло у них. Он думал, что недавно сам присутствовал при зарождении такой истории.
В селе Бульбы в некоторых семьях, когда шла речь о дне рождения дочки или другом каком-нибудь семейном торжестве, иной раз можно было услышать:
— Отложим на три дня. Подождем «до доктора». Или, скажем, собирались резать подсвинка. И тут сохраняли ему жизнь «до доктора». Доктор, как об этом было всем известно, «уважал» свежину — запеченную в печи кровь с нарезанным кусочками мясом.
— Ты, Никитична, позычь мне леду из вашего холодильника,— просила соседка.— Я окрошку затеяла. Доктор будет.
Речь шла о главном враче больницы села Бульбы Александре Михайловиче Польском. Александр Михайлович — человек лет тридцати пяти, с большими очками, большим носом и большими пухлыми губами — на обед приходил в мундире морского офицера, с кортиком, в фуражке с высокой тульей, украшенной якорем и золотым шитьем.
Жил он в селе Бульбы шестой год, по сельским масштабам недавно, но знали его тут все от мала до велика. Это он настоял на том, чтоб при маленькой сельской больничке была построена еще и водолечебница со специальными душами, ванными, с отделением физиотерапии, где были и кварц, и УВЧ, и ионтофорез. В общем, не хуже, чем в столичной клинике.
С особенной признательностью относились к нему доярки. Даже на механизированной ферме много ручного труда для доярок. Вокруг коровы сплошная механизация: кормоподающие, навозоубирающие, поильные автоматы, доильные машины, а когда-нибудь, может, появятся и электронно-счетные. Но в центре всего этого живое существо — ее величество Корова. И прежде чем приступить к дойке ее величества, нужносделать массаж вымени и обмыть его, а после того, как машина выдоит корову, необходимо, как правило, еще додоить ее руками. И первотелок тоже раздаивают вручную. Труд это нелегкий. У некоторых доярок немеют пальцы, болят руки. И помогает в таких случаях только физиотерапия и водолечение. Кроме того, в селе, особенно у пожилых людей, было много простудных заболеваний. А электропроцедуры оказывали целительное действие.
Александра Михайловича Польского отыскал и пригласил на работу в село председатель. В те дни он вел переговоры с добрым десятком врачей. В село ему хотелось получить такого доктора, который, если нужно, мог бы сам и хирургическую операцию сделать, и при родах не спасовал бы, и во внутренних болезнях разбирался. По этому поводу Павел Михайлович даже в Киев ездил. «Мне бы,— твердил он,— кого-нибудь из военных врачей». И в конце концов столковался с Александром Михайловичем.
— Женаты? — спросил он, когда Александр Михайлович дал согласие переехать в село.
— Нет, холост.
— А жить где будете? Можно при больнице, у нас есть там квартира для главного врача, а можно и снять у людей. Чтоб вам там постирали, ну и тому подобное...
— Лучше при больнице. Это обрадовало председателя.
— И впрямь лучше, когда доктор ночью ближе к больным... И еще один, последний вопрос,— чуть замялся председатель.— Когда вы обедаете?
— Когда придется.
— А в шесть часов можете?
— Могу.
— Значит, мы поставим вам такое условие: завтракать вы сможете при больнице или в нашей столовой, а обедать вам придется каждый день на новом месте. По очереди. В каждой семье. Чтоб вы как следует со всеми нашими людьми познакомились, посмотрели, как где живут, кто в каком лечении нуждается. Ну, и люди наши с вами лучше познакомятся. Меньше вас стесняться будут.
Александр Михайлович удивился:
— Так, по-моему, в старину пастухов кормили?
— Примерно так.— Председатель улыбнулся. — Только похуже.
— Что ж, в этом что-то есть... Я согласен.
Были в селе Бульбы и другие люди, к которым относились с большим уважением, но, пожалуй, не было человека, которого любили бы так, как Александра Михайловича. В разговорах между собой о нем говорили: «Вот уж доктор... Всем докторам доктор. А простой». И улыбались при этом ласково.
Сережа, который разделял всеобщее восхищение доктором, считал его даже чересчур «простым». Александр Михайлович был органически не способен сказать не то, что думает, или сделать что-нибудь для своей выгоды за счет других.
Вначале от его мундира с начищенными пуговицами, со сверкающей медалью «За боевые заслуги» повеяло в сухопутном селе морским соленым ветром. После того как Александр Михайлович закончил медицинский институт, он еще некоторое время занимался в ординатуре, практиковался как хирург, а затем его призвали в армию, на флот, на службу по специальности — военным врачом. Но на корабле он не остался. Ему очень нравилась флотская форма, но он совершенно не переносил качки. К тому же он так и не сумел научиться плавать. И он просто и откровенно сам рассказал обо всем этом в селе Бульбы.
