Вероника Кунгурцева - Дроздово поле, или Ваня Житный на войне
Некоторое время шли в полном молчании. Потом Шишок проворчал в пространство:
— А про что эти ведьмы говорили? Что это за OAK такой? — и покосился на корову Росицу, которая наверняка про OAK знала, да сказать не могла! Но ответ все ж таки получил — откуда и не ждал: цыганка Гордана ответила, пожимая плечами:
— Кто ж этого не знает? OAK — Освободительная армия Косово… Это террористы, ОАК-то… А Милошевич с ними борется, да не больно удачно. А тут еще «томагавки» всюду летают — воду мутят, всех путают. Я ж говорю: меня они ищут! Вон колонну разбомбили — думали, я там… А я — тут… Опять обознались! Попробуй, попади в цыганку: Гордана-то маленькая — а страна большая! Мы еще посмотрим — кто кого: Гордана тоже не проста, Гордана слово знает!
Тут у Вани мелькнула мысль: ведь и цыганка ехала с ними в том поезде, когда был разрушен хороший мост, — а ну как?.. Мальчик будто случайно споткнулся и якобы, чтоб не упасть, налетел на идущую впереди Гордану в накинутой на плечи шали, и ладонями нащупал худые лопатки цыганки. Отпрянул: кто его знает — а вдруг это начатки крылушек?.. Цыганка, резко повернувшись, замахнулась, но Ваня успел отклониться, да и сама Гордана свела замах на нет… Конечно, цыганка на роль вилы мало подходит — а все ж…
На очередном привале Ваня уединился с посестримой и попытался выяснить: могут ли, дескать, крылья у вилы пробиться лет этак в сорок?.. Златыгорка отвечала, что крылья могут вырасти и у самой старой старухи… в момент перехода в иной мир. Вот так так! Получалось, что цыганку тоже надо включать в подозреваемые!.. И вон ведь как она к Златыгорке льнет, как изношенная подкова к сладкому магниту!
К вечеру показалась Приштина.
— Это столица Косовского края, — просветила их цыганка. А у Вани слово стало двоиться, отбрасывая лексическую тень: кос — дрозд. Косовский край — край Дроздов!
Город Приштина лежал в низине и дымился, как огромная головешка.
Шли прямо по трассе — редкие машины обгоняли их и со скрежетом тормозов сворачивали в темные улочки, состоящие из глинобитных домов, откуда вылетали пыльные смерчи и выползал смрадный дым. Улицы, заваленные мусором и битым стеклом, были пустынны: город вымер или готовился к смерти. Златыгорка принюхивалась, а Яна Божич говорила, что видела уж этот фильм, там монстры всех жителей съели, а собаки одичали и сбились в стаи, надо, де, беречь нашу коровку от нападения, да и самим поберечься…
На дверях всех магазинов висели одинаковые таблички «Закрыто».
— Какой-то город закрытых дверей, — ворчал домовик.
Комолая корова подбежала к телефонной будке и жалобно замычала. Ну да, бедная Росица Брегович все еще надеялась дозвониться до родных, чтоб не беспокоились о ней. Но куда звонить — корова не могла сказать. Да и телефон, как убедился Ваня, не работал. Связи и здесь не было.
Вдруг из воздушного коридора меж высотками вылетела стая визжащих галок, явно нацелившихся на какую-то добычу… Услыхав дикие птичьи вопли, соловей с жаворлёночком, от греха подальше, метнулись под плащ-палатку хозяйки. А стая галок, похожая на взлетевшее торфяное болото, пронеслась над самыми головами путников и на крыльях воющего ветра скользнула в следующий воздушный коридор.
Шишок вздохнул: дескать, бомбардировщики проклятые, всех с толку сбивают — вон уж и птицы сами на себя не похожи стали!
У случайного прохожего спросили, где тут гостиница, он указал в сторону центра, мол, «Гранд-отель» там, а остальные гостиницы не работают, только вы бы лучше в подвал спустились, подполье нынче лучше всякой гостиницы, бомбить ведь скоро начнут!
Но подвалы домов, как уверял Шишок, — не самое надежное укрытие, дескать, ежели ракета угодит в дом, так все девять этажей, разрушившись в щебенку, курганом насыплются над тем подвалом. Вот радость будет археологам новых времен, как раскопают массовое погребенье! Так что идемте, мол, в «Гранд-отель»!
У портье на стойке стояла свеча, а подле свечки лежала книга «Замок». Оторвавшись от интересного чтения, ночной портье вгляделся в неожиданных посетителей — и лицо у него вытянулось, достав подбородком до страниц.
— Куда, куда, куда?! Вот деревня! С коровами нельзя! Это вам не хлев, а «Гранд-отель»! Да еще и в монокле коровенка, что за фокусы!
Услыхав про фокусы, Шишок призрачной левой рукой мигом сорвал с цыганки Горданы шаль и набросил цветастый покров на белую корову, после чего она, так же, как рука домовика, скрылась из глаз. А постень, облокотившись о стойку, говорил: где, дескать, вы видите корову? Никакой коровы нет, что они не понимают, что ли — с коровами в приличное заведение не ходят!
Портье поморгал и спросил, чего они хотят. Тут вперед сунулась цыганка Гордана, мол, как чего хотят, что он из себя строит: коль в гостиницу пришли — значит, номер хотят, лучший, какой только в этом вшивом отеле имеется! Портье пробурчал, что ночь в «Гранд-отеле» стоит шестьдесят долларов, только ни воды, ни света здесь нет. Да и еще рядом наш военный штаб, который американцы наверняка будут бомбить, может, даже этой ночью!
Путники переглянулись, но выбирать не приходилось. Получив ключи, посетители уехали в грузовом лифте, а портье в могильной темноте долго еще прислушивался: ему казалось, что где-то легонько звенит медный колокольчик.
Златыгорка с девочкой и цыганкой получили один номер, а Шишок с Ваней и коровой — другой, напротив. Гордана уверяла, что корове в девчачьем отделении будет лучше, но Ваня с домовиком думали иначе: подальше от цыганки положишь — поближе возьмешь. Выглянули за окошко и выхватили фонариками, метрах в тридцати от отеля, здание штаба, из которого щетиной торчали антенны. Домовик покачал головой: дескать, вот подлец портье, хоть бы на другой стороне дал номер, отель ведь явно пустует!
Росица, подломив ноги, улеглась на полу, и добрый Ваня Житный накрыл ее одеялом. После и сами улеглись.
Среди ночи город бомбили, но где-то в стороне от «Гранд-отеля», в штаб явно не попали, они тут, по соседству, узнали бы об этом в первую голову.
Под утро Ваню с домовиком разбудил жаворлёночек, влетевший в открытую фортку и поднявший страшный шум. Вы тут, дескать, дрыхните без задних ног, а Златыгорку злые люди умыкнули, засунули в железную самокатку и увезли! Быстрее за мной, может, еще не поздно!
Ваня с Шишком подскочили: что? где? Ничего понять не могут! Забежали в соседний номер: а там одна Яна спит — разметалась, да соловейко лежит на тумбочке, в липкой лужице… Поглядели — вроде живой! Понюхали лужу: сливянка — вон и рюмки стоят. Видать, наклюкалась птица, как свинья! А ни посестримы, ни цыганки нет! Только этого еще не хватало! Мало им заблудшего Березая, коровы Росицы — так теперь еще и Златыгорка пропала!
Заскочили в свой номер, велев корове приглядывать за Яной: ты, де, нынче, остаешься и домовничать, и за няньку!.. Ребенок там один, на тебя, мол, вся надежда, а мы скоро — и бегом в лифт, вон из этого паскудного «Гранд-отеля»!
Жаворонок их на воле поджидает, от нетерпения крылышками бьет, дескать, сколь можно ждать! А Шишок углядел легковушку навроде «Жигулей», из левого рукава его выскочили подходящие ключи, которые он ловко поймал правой рукой — и скоро уж сидели они в машине и мчались за жаворонком, который летел впереди, дорогу указывал. То скроется, спрямляя путь между домами, то вновь покажется…
Один раз стая галок путь малому птаху преградила, чуть было не засосала в свое болотисто тело, но жаворлёночек взвился над трясиной, под белый облак, и поверху миновал препятствие, а после вновь снизился до уровня города.
Шишок руль то туда, то сюда заворачивал — машина только тормозами жаловалась. Хорошо, что дорога была пустая, так никто никого не сбил!
Промчались мимо разбомбленного стадиона, вывернули из-за угла и увидали жаворонка — птах сидел на проводах и кричал: дескать, вот она, я ее вижу, лежит, бедная, не двигается, уж живая ли? Да скорее же! Домовик резко затормозил, и они с мальчиком с двух сторон выскочили из машины. Провода тянулись над забором, сложенным из необожженного кирпича; возле забора стояла белая легковушка с распахнутыми дверьми, точь-в-точь как та, на которой они приехали.
Шишок метнулся в пролом забора, Ваня Житный — за ним.
Они оказались во внутреннем дворике: домишки со ставнями, по стенке вьется виноградная лоза. И… и здесь, возле мертвого фонтана покоилась посестрима — босая, штанины закатаны. Обе ее ножищи: и правая золотая, и левая простая — оказались на виду… Сапоги валялись в стороне, перчатка с серебряной ручушки была содрана. Плащ-палатка завернулась — и помятые крылышки вилы оказались на виду. И над ней склонилась цыганка Гордана с большой пилой…
Ваня заорал, а домовик, ни секунды не медля, одним прыжком пересек дворик и свалил цыганку, одновременно выбив из ее рук ржавую пилу.
Жаворонок спикировал с проводов на грудь вилы, причитая: ой, да на кого ж ты нас покину-ула-а! Ой, да где ж мы еще найдем такую крылатую хозяюшку-у! Ой, да все ж такие-то повывели-ись! Ой, да на какую сторонку ни лети, хоть на летню-ю, хоть на полуночну-ю, хоть на восточну-ю, а хоть на западну-ю, а такой-то девушки не найдешь ведь, ой!
