Эндре Эриксен - Осторожно, Питбуль-Терье!
— Ты что, совсем не понимаешь? — отвечает Терье. — Он отвоевывает свой бункер!
Рогер корчит страшную рожу, горилла гориллой.
— Предатель! — кричит он. Плевок течет мне по лицу. Руки он больно прижимает к бетону.
— Мы же договорились! — кричит Курт.
Терье трясет Курта.
— Сдаешься? — пыхтит он.
Рогер трясет меня.
— Сдаешься? — кричит он.
Я мотаю головой.
— Мы сделаем их! — кричу я Терье.
Курт издает полузадушенные звуки. Я поворачиваюсь посмотреть. Терье сжимает своим огромным кулачищем горло Курта, а другой рукой прижимает к полу его руки. Курт красный, как вареный рак.
Рогер стискивает мне запястья, ногти вгрызаются в кожу. Это больно.
Курт шипит, кашляет и плюется. Он шепчет:
— Джим собирался бить тебя вместе с нами.
Терье мотает головой, только щеки трясутся.
— По-моему, ты все перепутал, — говорит он. — Джим мой лучший друг!
Терье смотрит на меня. И морщит лоб.
— Ведь правда? — голос чуть-чуть неуверенный.
— Да! — кричу я.
И в ту же секунду Терье достается кулаком в челюсть. Это Курту удалось освободить одну руку, и теперь он дергается и изворачивается, чтобы скинуть с себя Терье, который трет подбородок, глубоко потрясенный неожиданной атакой.
— Мы с ним друзья! — кричу я.
Рогер слезает с меня, поднимается и под мышки волочит меня к двери бункера. Я извиваюсь и дрыгаю ногами. Но тут происходит ужасная глупость: Курт вырывается и опрокидывает большого Терье на пол. Сколько я ни сопротивляюсь, Рогер легко доволакивает меня до дверей, переваливает через порог, сваливает на землю и захлопывает за мной дверь.
Я быстренько вскакиваю на ноги и начинаю ломиться в дверь. Она не поддается.
Внутри идет бой. Кто-то пыхтит, дерется и возится. Стонет и охает.
Бедный, бедный Терье.
Друзья
В бункере все стихло, ни звука.
Видно, покончили они с Терье.
Я отступаю и прячусь в засаде на взгорке.
Море бьется о берег, ветер гудит и воет. Небо черным-черно.
Щелкает замок. Со стуком распахивается дверь. Появляется Терье. Слава богу! Он целехонький. На лице ни царапины. Только босой.
Он смотрит на меня и чешет в затылке.
— Слушай, — говорит он. — А к чему сводился твой первоначальный план?
Не успеваю я рта открыть, как с прежним грохотом дверь у Терье за спиной захлопывается. Он с недоумением таращится на нее.
Пока мы идем к дороге, я рассказываю Терье, каков был на самом деле план. С каждым моим словом Терье все больше и больше хмурит лоб. Я его хорошо понимаю, план был из рук вон плох.
Терье задумчиво кивает.
— Елки зеленые, как ты все здорово придумал! — говорит он.
— Ну, мог бы и получше, — говорю я.
— В следующий раз, — говорит Терье, — у нас все получится.
Мы идем мимо дома Терье. Елка валяется на земле и шуршит на ветру. Я исподтишка оглядываюсь на Терье. Щеки и рот ввалились, взгляд невидящий.
— А ты им сильно навалял? — спрашиваю я.
— Че?
Терье мыслями где-то далеко.
— Ну, Курту с Рогером? — растолковываю я.
— Им хватило, — отвечает он. И улыбается. Щеки скачут, как мячики. И вид у него такой, что сейчас каждому ясно — он классный парень.
У нас за спиной возникает какое-то движение. Суета. Кто-то окликает нас. Мы оглядываемся.
— Черт! — сплевывает Терье.
На площадке перед домом стоит Торстейн и машет рукой. На лице какая-то непонятная гримаса. Похоже, она должна изображать улыбку.
— Терье! — кричит он сладким голосом. Но дудки, нас не проведешь. Мы с Терье так даем тягу, что только нас во дворе и видели.
Погоня
Мы мчимся как наскипидаренные. С той же скоростью нас преследует Торстейн. К счастью, ему мешает вес. К несчастью, с Терье та же проблема. Он отстает.
Я взбегаю по ступенькам нашей лестницы.
Дыхалка сбита, я свищу и задыхаюсь.
Мама.
Я никак не могу просто так вот ввалиться в квартиру. Торстейн полный псих, он один тянет на два сумасшедших дома. Для мамы это такой ужас, что как бы чего не вышло.
Оглядываюсь на Терье, он пыхтит в конце улицы. Торстейн отстает от него совсем чуть-чуть.
Значит, ни выбора, ни времени у меня нет.
Я стучу в дверь нашим тайным условленным образом. Раз, два, три.
Вдруг сойдет, так ведь тоже бывает.
— Джим, это ты?
Это мама. В голосе только чуточка страха.
— Да, — говорю я так весело и бесстрастно, как только могу.
Внутри гремит цепочка. Открывается замок. Я толкаю дверь. Мама вздрагивает.
— Запри! — вскрикивает мама, хватаясь за сердце.
Я закрываю и запираю дверь. Сердце колотится.
Уши пылают. Я выдыхаю и говорю делано будничным и расслабленным тоном:
— Можно, ко мне Терье зайдет?
Мама отчаянно мотает головой.
— Только не сегодня.
Кто-то с грохотом несется по лестнице вверх. Мама бледнеет, цепенеет и в большом страхе таращится на дверь.
— Накинь цепочку! — кричит она.
В голове у меня все кипит. Она обязана войти в наше положение.
— За Терье гонится его папа, — выпаливаю я. — Он озверел.
— Озверел?
Она смотрит на меня мрачно. Ручка дергается туда-сюда. Мама отчаянно мотает головой.
— У меня страхи!
Тогда-то оно и случается. Самое непоправимое. Я взрываюсь.
Перед глазами мушки и искры. В висках стучит, голова раскалывается. А из горла вырывается дикий ВОПЛЬ.
Настоящий безумный крик.
Он жжет глотку. От него закладывает уши. И сотрясается позвоночник.
Видимо, я схожу с ума. Окончательно и бесповоротно.
Я медленно разжмуриваю глаза.
Мама зажала уши руками. Видно, я все еще ору: крик бьется о стены прихожей. Мама закрыла глаза. Может, даже и плачет, но сейчас это не в счет — речь как-никак о моем лучшем друге.
Я распахиваю дверь, Терье вздрагивает. Он еще не видел меня таким безумным.
Торстейн почти нагнал его, но теперь он резко тормозит у самой лестницы. Мой крик перекрывает все вокруг, как шум шоссе Е16.
Торстейн на пробу улыбается, но это напрасный труд. Я продолжаю вопить. Улыбка сбегает с лица Торстейна, как вода.
Эхо тыркается между стен домов.
Горло саднит, в голове гукается.
Терье и Торстейн смотрят на меня круглыми глазами, точно на зомби.
Торстейн тихо прокашливается и вкрадчиво говорит, что всего только хотел забрать Терье домой.
— Терье ночует здесь! — рычу я в ответ.
Торстейн робко качает головой, возражая.
— Да! — кричу я.
Терье смотрит на меня восторженно, а Торстейн встревожено. Его толстощекое лицо насуплено. Он ставит ногу на нижнюю ступеньку и уже заносит над ступенькой вторую ногу, как вдруг замирает и с выпученными глазами таращится на что-то у меня за спиной. Он увидел что-то действительно ужасное. И оно позади меня, внутри квартиры.
Я оборачиваюсь — мама.
Белого цвета. В домашнем халате. Вылитый Мэрилин Мэнсон.
— Терье, зайди в дом, — говорит она. Четко и ясно.
Терье кивает, переступает через порог и втискивается между мной и косяком. Мама встает с другого бока от меня.
— Думаю, вам лучше уйти, — говорит она и смотрит на Торстейна. Очень строго.
— Ага, — встревает в беседу Терье.
Торстейн, не сводя с мамы глаз, ставит на ступеньку вторую ногу. Мама делает шаг ему навстречу. Торстейн хмыкает, но отступает.
— Топай, топай! — бурчит Терье.
Торстейн переводит на него взгляд. Глаза у Торстейна, как разбитые стекла, а щеки висят, точно тяжелые мешки.
Торстейн опускает глаза. Затем поворачивается — и уходит.
Немного найдется в мире вещей страшнее женщины со страхами.
Рождество
Терье дует на исходящее паром какао и осторожно отхлебывает глоточек.
Мы с ним сидим наверху, в моей кровати. Мама замотала его в два одеяла и покрывало. Бедный Терье продрог насквозь, а мне хватит шерстяного одеяла и кружки прекрасного горячего какао.
— Ты сбрендил, — говорит Терье.
— Похоже на то, — отвечаю я.
— Иногда это кстати, — кивает Терье.
— Хм, хм, — кашляет мама.
Она стоит со шнуром от елки в руке, готовая сунуть его в розетку по первому сигналу. Пока мы с Терье развлекались какао и печеньем, мама нарядила елку. Похоже, она все-таки решила, что Рождество мы отпраздновать должны. Это она так постановила, услышав от Терье, как его папа отменил елку и праздник.
— Возьми себя в руки, дорогая, — сказала она и снова вытащила коробку с рождественскими украшениями. Слава богу, до Рождества считанные минуты, вряд ли она успеет передумать еще раз.
Елка полулежит, прислоненная к моей кровати, верхушка со звездой и несколько веток топорщатся в ногах лежанки. Мы с Терье подались вперед, чтобы лучше видеть.
