Тамара Михеева - Две дороги - один путь
Егор пожал плечами: не хотите, как хотите — но через два дня пришёл к Петушковым с тоненькой тетрадкой в яркой обложке. Арина Аркадьевна прочитала и хмыкнула:
— Что ж! — сказала она. — Неплохо. Очень даже… у тебя есть дар слова, Егор; я, если честно, не ожидала. Извини, что сомневалась в твоих способностях. Елизавета! Труби общий сбор! Сегодня — читка пьесы.
Пьеса называлась «Жизнь и приключения Вольных Бродяг из Заколдованного леса», и была она про то… Ну, в общем, про то, как дети играют. Наверное, не только в этом дворе, но и в тысячах других. Во всех городах, больших и маленьких, и во всех странах мира. Так казалось Петьке в тот день, когда прочитали в Хижине Егорову пьесу. Она объединяла многих героев любимых ребячьих книг и была о вечном: о дружбе и предательстве, любви и ненависти, добре и зле. И добро, конечно, побеждало.
— Здорово, — тихо сказала Ленка, когда Арина Аркадьевна закончила читать. (Она хотела предоставить это право автору, но Егор смутился, застеснялся и отказался.)
— Чур, я буду Робин Гудом! — вскочил Сашка.
— Хи-итрый, — протянул Генка.
— Роли должен режиссёр распределять, — важно сказала Петька и посмотрела на бабушку: «Правильно я говорю?» А потом мельком на Генку: «Я не задаюсь, но ведь, правда, режиссёр должен».
А Арина Аркадьевна между тем задумчиво смотрела на ребят и постукивала пустой трубкой. («При детях не курим».)
— Ну, Александр Строев… попробуйте. Внешние данные ваши вполне соответствуют. Лена, я думаю, ты не против попробовать Русалочку? Отлично. Потрясающий образ злого пирата. Алексей?
— Капитанша Арина вопросительно подняла брови.
— Ну, как всегда! — в сердцах хлопнул себя Лёшка по коленке. — Что, у меня внешние данные тоже, того… соответствуют? Всяким злыдням, да?
— Мы тебя загримируем, — невозмутимо сказала Капитанша Арина. — Имей в виду, роль характерная, очень сложная.
— Злодеев вообще играть сложней, — вставила Петька.
— Да нет… я же не против! — почему-то просиял Лёшка.
А Генка сказал:
— Кто-то же должен отрицательных персонажей играть, иначе никакого спектакля не получится. Я Зловредным учителем могу быть.
— Гена, ценю твоё благородство.
Скоро все роли были распределены: Егор играл короля, а Морюшкин — королевского шута. Олежке досталась самая крохотная роль добродушного Лешего.
— Не бывает маленьких ролей, бывают маленькие актёры, — сказала бабушка. — К тому же у вас с Деньком, как у людей рисующих, полным-полно будет работы с декорациями и реквизитом.
— Значит, я играть не буду? — обрадовался Денёк. — А то я страшно боялся, что вы меня назначите, а у меня совершенно нет таланта… Но я могу музыку подобрать, я в школе раньше всегда на музыке сидел.
— Отлично! От музыки зависит многое.
Арина Аркадьевна Метельская оказалась строгим режиссёром. Репетиции длились по несколько часов, плюс актёрские тренинги и анализ работы. То и дело Денёк и Олежка носились на велосипедах в кулинарию за заварными пончиками (они были пустые внутри, лёгкие, и их на килограмм получалось много), а Генчик открывал люк и кричал, свешиваясь в свою квартиру:
— Ма-ам, пожалуйста, чай поставь!
Ночами Петька спала как убитая, так она уставала за день. Играла Петька Маленькую разбойницу из «Снежной королевы».
— Ха-ха-ха! — захохотал Иван, узнав про это. — Роль как раз для тебя. А я-то все думаю, кого ты мне напоминаешь?
Роль Петьке нравилась. У Егора разбойница была совсем другая, не как у Андерсена. Она отпустила на волю всех своих зверей-пленников, ушла от разбойников и стала жить одна в лесу, в шалаше, помогать лесным обитателям — спасала их от охотников, капканов, пожаров. И костюм свой Петька любила. Мама перешила ей старую Иринину жилетку на шнуровке, смастерила пёструю длинную юбку, дала свою белую рубашку. Волосы Петька заплетала в две косички, на шею вешала старый бабушкин медальон из кокосовой скорлупы. Иван сделал ей тонкий гибкий лук и стрелы, смастерил колчан. Но самое главное — это кинжал. Тонкий кинжал из светлой стали в узорчатых ножнах. Кинжал из бабушкиного сундука. Конечно, он был не настоящий, а театральный, с шариком на конце. Но только не для Петьки. Когда она брала его в руки, то в крови у нее зажигалось что-то такое что хоть сейчас в седло и мчаться во весь опор навстречу опасностям.
В последние дни перед спектаклем бабушка настаивала, чтобы все репетировали в костюмах, и каждое утро, наряжаясь перед зеркалом, Петька вздыхала:
— Почему нельзя всегда так ходить?
Дел было невпроворот. А тут ещё простудился дедушка. Он лежал в своём кабинетике и сильно кашлял. Мама и бабушка сердились на него, потому что он не позволял вызвать врача и не хотел принимать лекарства. Петька, глядя на взрослых, тоже ругала его:
— Ты как маленький, дед!
Дедушка хотел заспорить, но закашлялся, махнул рукой и уткнулся в подушку.
— Дед, дед… — задёргала она его, — давай я тебе молока с маслом погрею?
Не переставая кашлять, дедушка кивнул.
Счастливая Петька бросилась на кухню:
— Мама! Грей скорее молока! И масла, масла туда побольше!
— Ну, что за дурь, Ветка, — отмахнулась мама. — Не до тебя.
Все знали, как Петька любит молоко с маслом («Извращение» — передёргивался Иван) и каким упрямым становится дедушка, когда болеет. Петька надула щёки, поражаясь глупости и вредности взрослых, шумно выдохнула и сказала:
— Я, между прочим, уговорила дедушку лечиться, но если вам это не интересно…
— Ну, наконец-то! — и мама засуетилась у плиты.
— Ай да Петька! Ай да молодец! — протрубила бабушка, не вынимая трубку изо рта.
— Мама, если ты будешь называть Вету этим дворово-уличным прозвищем, деда хватит инфаркт, — предупредила мама. — И никакое молоко не поможет.
Мама моментально всё приготовила. Налила дымящееся молоко с золотистой масляной плёнкой в высокий стакан, поставила на поднос.
— Я, я, мамочка! — затянула Петька, — дай отнесу!
— Ты разольёшь.
— Нет, я буду аккуратно. Ну, мама…
— Тогда по пути всё выпьешь, — рассмеялась мама.
Петька сердито глянула из-под бровей.
— Это нечестно. Я уговорила деда лечиться, я и понесу.
И, ловко забрав у мамы поднос, Петька двинулась по коридору. Она шла осторожно, высунув от напряжения кончик языка, потому что стакан покачивался и чуть-чуть дрожал, как живой, и Петька правда боялась разлить. Дверь кабинетика она открыла ногой и к деду зашла уже выпрямившись, легко, как будто всю жизнь только и делала, что носила подносы.
Дедушка уже не кашлял, поморщился, увидев молоко, и сказал:
— Унеси, Лизок, не буду.
— Дед!
— Не буду, не буду! Это всё выдумки твоей бабушки, я знаю. Она актриса, ей кажется, что если человек чуть-чуть закашлял, то всё, конец света, всех врачей готова в дом собрать.
— Дед! При чем тут бабушка! — возмутилась Петька с грохотом ставя поднос на столик у кровати. — Я сама его согрела, сама донесла. Выпей, дед!
— Не буду, Лизонька. Это гадость такая, пить невозможно.
— Гадость?! — и Петька рассмеялась.
— Ну, ты, дедушка, даёшь! Да это же вкуснотища! Молочко домашнее! Маслице свежее. Ну, давай, выпей.
— Ах, вкуснотища? — лукаво улыбнулся дед. — Вот и пей сама.
— Я? С удовольствием, — Петька забралась на дедушкину кровать, уселась по-турецки и, обжигая пальцы, взяла в руки стакан. — Надо пить маленькими глотками. Давай — я половину и ты половину. Идёт?
— Ли-иза, что за торговля, — поморщился дедушка.
Петька сделала глоток.
— Вай, как вкусно!
Дедушка рассмеялся, а Петька уже разошлась. Она шумно отхлёбывала молоко из стакана, причмокивала, жмурилась от удовольствия и не скупилась на похвалы. Попутно ей удавалось влить в деда пару ложечек, но стакан пустел, дед смеялся, Петька тоже. И тут зашла мама.
— Вета, так-то ты дедушку лечишь! А ну марш отсюда!
— Мама, я лечу его!
— Ты не лечишь, ты сама молоко пьёшь! Брысь, я сказала.
— Нет, нет, Лерочка, она лечит, — попробовал заступиться дед, но мама уже вытолкала Петьку за порог и плотно закрыла дверь. Петька лягнула дверь ногой с досады.
— Не буянь, — донёсся из кабинетика спокойный мамин голос.
— Ну и пожалуйста, — обиженно вздохнула Петька и пошла в детскую.
Она не любила сердиться на маму, но всё-таки даже мама может ошибаться.
— Почему так несправедлива жизнь? — вздохнула Петька, растягиваясь на полу. Галка посмотрела на сестру сквозь пряди длинных волос.
— Пойдём к дедушке, — предложила Петька. Она надеялась, что с Галкой мама их не выгонит.
— Он болеет, — неуверенно ответила Галка.
— Значит, ничем не занят. Пойдём, Галчонок!
— Я дом строю.
— Ну ты и вредина, Галка! — вскочила Петька и пошла в Картинную. Мама в это время как раз выходила от дедушки. Она улыбнулась, увидев Петьку, подмигнула ей и сказала:
