Тамара Михеева - Две дороги - один путь
Обзор книги Тамара Михеева - Две дороги - один путь
Татьяна Михеева
Две дороги — один путь
Вольные Бродяги Заколдованного леса
— 1 —
Елизавета Петушкова мыла окно, напевая под нос незатейливую мелодию из какого-то мультфильма, а слова на ходу сочиняла сама. «Что вижу, то пою». Недаром язвительный дядюшка зовет ее акыном.
Совсем скоро будет лето,
А пока ещё апре-ель,
Трава зеленая уже-е
И одуванчики везде-е…
Окно засверкало. Елизавета придирчиво осмотрела свою работу и выглянула во двор.
Двор был окутан светло-зеленой дымкой — это лопнули почки на деревьях. Через всю поляну тянулись бельевые веревки с простынями. Ветер надувал простыни, как паруса. На железной горке грелась акимовская кошка, красивая, но вредная (вся в хозяев). На качелях сидел Морюшкин. Елизавета по-разбойничьи свистнула. Морюшкин вздрогнул и оглянулся. Но Елизавета уже соскочила с окошка. Морюшкин человек тихий, скромный, во дворе ни с кем не общается, из него даже «привет» не вытянешь, не то что поболтать по-человечески.
— Елизавета! Что за свист! — раздалось из соседней комнаты: это дедушка.
— Простите, простите! — подхватив ведро с водой и тряпки, пропела Лизавета.
— Твои мальчишеские замашки удручают деда, ты не находишь? — спросила мама.
— Угу, — согласилась Лизавета, откусывая пряник.
Мама обняла ее за плечи, покачала из стороны в сторону.
— Ох, Ветка, тебе 11 лет, пора бы взрослеть.
— Ага! — беззаботно отозвалась Елизавета.
Одиннадцать ей исполнилась в начале апреля. Тот день был по-настоящему весенним. С Горы мутными глинистыми потоками неслись ручьи. После чая, который устроили по случаю тепла на балконе, все отправились на Гору, строить плотины. Как было весело! Только Олежка промочил ноги и немножко заболел…
— Дождалась бы обеда, — сказала мама, — а то всё всухомятку.
— He-а, за мной зайти должны.
Елизавета метнулась в свою комнату, вспомнив, что обещала Генке альбом с марками. По пути чуть не сбила с ног старшую сестрицу.
— У, рыжая бестия! — взвизгнула та.
— Сама такая! — огрызнулась Елизавета, хотя в Иринкином облике и намёка на рыжесть не было. Не то что в Елизаветином.
Альбом Елизавета нашла в коробке из-под телевизора, где хранились её сокровища. И не успела пролистать, как затренькал звонок в передней. Елизавета бросилась к двери, но её опередила Галка и важно провозгласила:
— К тебе твои гвардейцы!
— Знаю!
— Лиза, надень курточку, — это, конечно, бабушка.
— Ага!
— Лизок, милая, и я тебя прошу, — остановил её около самой двери дедушка. — Не позволяй ты своим друзьям называть тебя этим именем. Всё-таки ты — девочка!
— Ну конечно, дедушка! — она ласково чмокнула деда где-то около носа и выскочила за дверь.
— Курточку, Лиза, курточку! — понеслось вслед.
— Потом, бабушка!
И Елизавета с друзьями уже неслась вниз по ступенькам.
— Что, Петька, опять баталии? — участливо спросил Генка.
— А-а, ерунда! — отмахнулась она, — Держи марки. А где Лёшка?
— Придёт к камню. Бежим, Петь. Олежка ждать будет. А ещё за Ленкой.
И они побежали.
— 2 —
Все друзья звали Елизавету Петушкову Петькой, и это сильно сердило её дедушку.
— Разве я виновата, что у меня фамилия такая? — обижалась на деда Петька.
— Петя, Петя, Петушок, маслена головушка…
— Ну, Лизок, у меня такая же фамилия, однако и речи быть не может, чтобы мои друзья дразнились…
— Тебе повезло больше, — парировала Петька.
— У неё вообще не друзья, а охламоны, — сказать такое может, конечно же, только дядюшка Иван.
— На себя посмотри, — огрызалась Петька. — И вообще это моё дело, как меня зовут!
— Действительно, — вставлял папа.
— Оставьте её в покое, пусть как хочет, так и называется.
Петька озирала всех победным взглядом.
— Но позвольте, — и дедушка снимал очки в роговой оправе, — Петя — это мужское имя. Пётр — с древнегреческого переводится как скала, утёс, каменная глыба. Лизок, что общего у тебя и глыбы?
— Фамилия, — мрачно заявляла Петька.
А Ирина неизменно ехидничала:
— Это папа виноват: слишком мальчика хотел. Вот вам и пожалуйста — ни то ни сё.
После этого Петька бросала на сестру полный презрения взгляд и уходила к себе в комнату, громко хлопнув дверью.
— Зачем ты так, — укоризненно говорила мама.
— Да ну её, пошутить нельзя. Психует по каждому поводу.
— Возраст такой, — философски отвечал папа и шёл готовить примирительный кофе.
Впрочем, Петька не обижалась на сестру. Это она так, для профилактики. И вообще жила со всеми домашними относительно мирно. Домашних было много. Во-первых, мама с папой и две Петькиных сестры: старшая Ирина, мечтающая поскорее выйти замуж и уехать из «этого зоопарка» («курятника», — невозмутимо поправлял Иван; «петушатника», — хихикала Петька), и младшая, семилетняя Галинка. Ещё в большой петушковской квартире в узком «кабинетике», где всегда было сумеречно от столетнего тополя, который рос под окном, жил папин папа, Петькин дедушка. Дедушка был ещё не очень старый, но очень седой, высокий и сутулый. Он носил старинные очки в роговой оправе и смеялся дробным заразительным смехом. Дедушка часто рассказывал Петьке разные истории из своей жизни и про маленького папу и, кажется, любил её больше других.
— Видишь ли, Лизок, в тебе особенно видна петушковская порода. Это хорошо. Право, это очень хорошо, даже замечательно!
Ещё с ними жила мамина мама. Подвижная, невысокая, везде успевающая и всезнающая. Раньше она жила в большом южном городе и служила в театре ведущей актрисой, а потом преподавала в театральном училище. В конце концов бабушке «надоела суета сует», и она приехала в этот маленький городок, к своей единственной дочери. Но бабушка до сих пор осталась такой — ведущей. У неё была модная стрижка, громкий голос, в ушах крупные сапфировые серьги (подарок страстного поклонника). Ещё она курила трубку, и за это во дворе её прозвали Капитаншей.
С мамой они, как подружки, часто секретничали, сидя на кухне. Мужчины и дети в такие часы на кухню не допускались. В последнее время к ним присоединилась Ирина. Петька независимо пожимала плечами и уходила в детскую играть с Галкой. Правда, чаще всего они устраивали такую кутерьму, что юный дядюшка, папин брат, выскакивал из своей комнаты и, скрежеща зубами, просил удалиться из дома тех, кто тихо играть не умеет.
Дядюшка Иван был громадного роста, широк в плечах и огненно-рыж. Он играл в теннис, всегда язвил, был на пять лет старше Ирины и третий год подряд пытался поступить в институт на гидролога.
— В кого ты такой великан? — спрашивала Петька дядюшку, дыша ему в живот. — Дедушка же и папа не такие!
— А это, Лизонька, он в моего отца, — отвечал за Ивана дедушка. — Тот был настоящий богатырь из русских былин…
Петька слушала, раскрыв рот. Её прадед — личность легендарная. В какую-то войну его взяли в плен и угнали в Африку, и он девять лет добирался до дома. Добрался. У папы в столе хранились прадедовы дневники — пожелтевшие старинные тетради с ломкими страницами, исписанные ровным красивым почерком: прадед был учителем. Иногда вечерами, когда у дедушки было соответствующее настроение, он доставал эти дневники, усаживался на старом диванчике между Петькой и Галинкой и читал прадедовы записи, дополняя своими воспоминаниями. Папа с мамой, бабушка и даже Ирина с Иваном тоже часто слушали эти чтения. Это были самые тихие минуты в жизни семьи Петушковых.
— 3 —
Но кроме этой домашней жизни с тихими вечерами и заботами, ссорами с Ириной, спорами с бабушкой, играми с Галкой была у Петьки и другая жизнь — звонкая, радостная, разноголосая, разноликая. Это была жизнь двора и его обитателей. Иван недаром называл Петьку ребенком улиц: гулять она была готова с утра до вечера и даже ночью.
Дом, где жила Петька, был двухэтажный, старый, с огромными окнами и высокими крылечками у всех трех подъездов. Балкон был общий, один на всех, широкий и просторный. Его перила были раскрашены в разные цвета еще маленьким Иваном и его приятелями.
К этому дому с северной стороны примыкал вплотную другой дом, почти такой же, только без балкона. В народе он носил название «директорского», потому что в нем раньше жили директора городского завода. А теперь в нем проживали Генка, Лёха и Ленка. Дом, в котором жили Петька и Сашка, по неизвестным причинам назывался «Крайним».
Напротив Крайнего дома высилась Гора, у его подножья стоял Камень, из-под которого бил родник; напротив Директорского — тянулась липовая аллея. Её заложили еще тогда, когда Петькин дедушка учился в школе. Сейчас она утратила очертания, заросла травой и кустарником и мало напоминала аллею. Ребята называли ее Лесом. В Лесу жили ручные филины и вредные летучие мыши. А ещё — гномы-волшебники и добродушные бамбуруки. Лес, конечно же, был заколдованный и таил в своей чаще множество приключений и опасностей. Но наши друзья не боялись — у них был волшебный Камень-великан. Каменная глыба неподвижно лежала у подножья Горы много веков и знала все, что творилось на этом свете. В Камне заключалась магическая сила. Если дотронешься до его отшлифованных ладонями боков, то никакое зло тебя не тронет, и можно свободно идти не только в Лес, а вообще куда угодно. Сила Камня распространялась и на пустырь, и на город, и на весь мир; от него начинались все дороги.
