Владимир Железников - Жизнь и приключения чудака (Чудак из шестого «Б»)
Вспомнив все эти Наташкины обиды на Надежду Васильевну, я почувствовал в себе легкую, едва заметную горечь. Это была первая небольшая потеря. Я знаю: без этого в жизни не бывает. Но лучше бы этих обид не было.
Когда я за ними зашел, чтобы идти в школу, то Наташки в комнате не было, а Надежда Васильевна убирала со стола.
Я сел и стал ждать. И вдруг я услышал, как Наташка быстро прошла по коридору, открыла входную дверь и захлопнула изо всех сил.
Мы сразу догадались, что она убежала. Наши глаза на секунду встретились, и я вскочил, чтобы бежать за Наташкой.
Но Надежда Васильевна остановила меня.
– Не надо, – сказала она и добавила: – Этому нельзя потакать.
А мне хотелось ее догнать и вернуть, и я еле сдержался, чтобы не убежать.
– Она без дяди Шуры всегда скучает. Ей однажды приснился сон, что он еще не вернулся из Африки, так она хотела бежать к нему в больницу, чтобы убедиться, что он на месте.
Надежда Васильевна ничего не ответила, подошла к окну и осторожно глянула вниз, словно боялась того, что должна была там увидеть, может быть, надеялась, что Наташка вернется, но все-таки, конечно, увидела, потому что отпрянула назад, точно ее ударили по лицу. И сказала тогда знаменитую фразу:
– Знаешь, мне иногда бывает грустно, потому что я наперед знаю, как все будет.
– А что вы такое знали? – спросил я.
– Знала, что Наташа когда-нибудь вот так убежит. Что мне будет трудно и, может быть, придется… – Она оборвала свою речь, не докончив фразу, внимательно, изучающе посмотрела на меня и неожиданно резко сказала: – А почему я тебе должна это говорить? Я тебя не знаю как человека. Ты вроде добрый и неглупый, но куда повернешь в трудную минуту – направо или налево, – я не знаю. А это главное.
– Я поверну туда, куда надо, – ответил я.
– Куда надо? Ты думаешь, что надо «налево», а я думаю – «направо»…
Тут я неожиданно вспомнил свою прошлогоднюю ошибку, когда нужно было пойти «направо», а я пошел «налево». Тот самый случай, когда на контрольной в первом классе я подсказал решение примеров. И дело не в том, что я им подсказал, а в том, что я первый научил их этому.
– Ты что замолчал? – спросила Надежда Васильевна. – Сердишься?
– Да так, – промямлил я.
– Не сердись, я ведь правду сказала.
А я и не рассердился, я в этот момент подумал про нее, про то, что необыкновенно умным людям жить на свете труднее, потому что они все знают наперед и заранее переживают.
* * *Не помню точно, сколько прошло дней, может быть десять, но только моей дружбе с Надеждой Васильевной пришел конец.
Как же это случилось? Души в ней не чаял, каждому встречному-поперечному расхваливал, до того обалдел, что стал ходить на симфонические концерты, и вдруг…
– Ум у тебя не аналитический, – сказала мне Надежда Васильевна. – Ты живешь как получится.
– Быстро вы меня изучили, – сказал я.
Честно говоря, мне не очень понравились ее слова.
– Это просто. Я присмотрелась к твоим поступкам, прислушалась к твоим словам и поразмыслила на эту тему. Размышления – как математика. Прикинешь так да этак, смотришь – у тебя перед глазами стройный ряд формул, – сказала она и засмеялась: – Ты достойный ученик своей тети Оли!
– А что, разве это плохо?
– Я не говорю, что плохо, – ответила Надежда Васильевна, – но это может привести тебя к ошибкам, о которых ты потом будешь жалеть.
И представьте, она оказалась права. Но это я узнал и понял потом, а пока, не зная ничего, готовился, подчиняясь своему чувству, совершить все эти «ошибки».
В тот день я встретил Наташку на лестнице. Она сидела на ступеньке и плакала.
– Ты чего ревешь? – спросил я.
Наташка не ответила.
– Ну, что случилось? – не отставал я.
– Малыш потерялся! – завопила Наташка. – Я пришла, а она говорит, что он убежал в открытую дверь.
– Кто «она»? – не понял я.
– Надежда Васильевна, вот кто! – ответила Наташка. – Приедет папа, я ему все-все расскажу!
Это мне не понравилось, и я сказал:
– Жаловаться нехорошо. Она ведь не нарочно.
– Нарочно, нарочно! – сквозь слезы твердила Наташка. – Зачем она открыла дверь? Зачем?.. Разве так поступают, когда в доме щенок? И мамин бокал она разбила нарочно! Она и ко мне придирается!
Все это было несправедливо, но я промолчал. Нелепо спорить с Наташкой, пока она плакала.
Как это Надежда Васильевна могла к ней придираться, если она их жизнь сделала прекрасной! Да что там говорить, еще совсем недавно сама Наташка назвала Надежду Васильевну мамой!
Мы шли в школу. Наташка увидела издали свою учительницу, схватила Надежду Васильевну за руку, подвела и сказала: «Инна Петровна, это моя мама!» А я стоял рядом и хорошо все слышал и видел и помню, как Надежда Васильевна радостно вспыхнула и улыбнулась. Тогда Наташке показалось мало ее первых слов, и она окончательно представила Надежду Васильевну, сказав, что та «музыкантша». Учительница обрадовалась и пригласила Надежду Васильевну разучить с ребятами какую-нибудь песенку. И та сразу согласилась, все еще улыбаясь и счастливо обнимая Наташку.
А вечером, когда я зашел к ним, то встретил в комнате уже не одну виолончелистку, а сразу двух. Напротив Надежды Васильевны, в той же позе, с виолончелью сидела Наташка: шел первый урок.
Потом мы все четверо, и дядя Шура тоже, разучивали песенку, которой Надежда Васильевна собиралась научить ребят из Наташкиного класса… Как видите, она очень быстро и охотно вошла в роль мамы.
Надежда Васильевна пощипывала струны виолончели, а мы сидели тесным кружком в полутемной комнате, и очертания наших лиц были едва видны, потому что вовремя свет не зажгли, а потом нам не хотелось прерывать пение, и мы пели замечательную песенку:
По многим странам я бродил,
И мой сурок со мною…
Вспомнив все это, я улыбнулся.
– Ну что ты на нее наговариваешь! – сказал я. – И тебе не стыдно?
– Я не наговариваю, – сказала Наташка. – Она сразу Малыша невзлюбила. Это я заметила. А ты с ней заодно. Подлиза!
Я ей ничего не успел ответить, потому что из лифта вышла женщина, наша соседка по лестничной площадке. Она подошла к нам и с пристрастием расспросила Наташку, чего она плачет. От этого, естественно, Наташка заревела еще сильнее.
Как будто сочувствие выражается только в расспросах! Это ведь не сочувствие, а любопытство. А любопытство, как известно, не порок, но большое свинство.
Я встал, открыл дверь своей квартиры и увел Наташку к себе. При этом нам в спину раздалась сердобольная реплика:
– Мачеха есть мачеха!
Если бы Наташки не было рядом, я бы попытался ей объяснить. Тогда я думал, что все недоразумения между людьми происходят из-за недоговоренности: кто-то что-то не так сказал, недоговорил, и поэтому вышел скандал.
И тетя Оля, наивная душа, все это во мне поддерживала. Она говорила: «Прежде чем отчаиваться или разочаровываться в ком-то, объясни ему все хорошенечко, он и поймет… Обязательно поймет».
А Надежда Васильевна как-то сказала: «Не всем все объяснишь. Есть люди, которые преднамеренно не хотят многое понять».
И она, к сожалению, оказалась права, и я сам пришел в дальнейшем к тому же грустному выводу. Ну что можно объяснить женщине, которая способна сказать при Наташке «мачеха есть мачеха»? Ничего!
* * *В этот вечер лил дождь, и я здорово промок. Поэтому я бежал трусцой, чтобы согреться. Когда я пробегал троллейбусную остановку возле нашего дома, то, к своему большому удивлению, столкнулся с Наташкой. Она явно ждала троллейбуса.
– Ты куда? – спросил я. От неожиданности я стал в лужу.
– Куда надо, – решительно ответила Наташка.
Она держала под мышкой незастегнутый портфель, набитый доверху. Между прочим, оттуда торчала ее праздничная синяя юбка.
Я сразу сообразил, зная ее характер, что тут дело не шуточное, и стал, нисколько не удивляясь этой вечерней встрече, разыгрывать из себя дурачка-бодрячка, которому всегда смешно, даже если идет дождь и маленькая девочка отправляется в какое-то далекое и неизвестное путешествие.
Поплясав около Наташки и рассмотрев ее как следует – лицо у нее сжалось и посинело от холода, мокрые волосы висели сосульками, плечи у пальто были мокрыми, – я понял, что она гуляет под дождем уже не один час. «Пожалуй, собралась бежать в горы к дяде Шуре», – подумал я.
– Может быть, отложишь свое дело до лучшей погоды? – предложил я все еще радостным голосом. – Смотри, ты промокла… Бежим домой…
– Не пойду, – ответила Наташка. – Я уезжаю. Да, отговорить ее будет нелегко.
– Почему? – крайне удивился я.
– Потому, и все, – упрямо повторила она.
– Из-за Надежды Васильевны? – осторожно спросил я.
Наташка не ответила: лицо ее было сосредоточенно и печально.
– А как же дядя Шура? – не отставал я. – Ведь он не сегодня завтра вернется, а тебя нет…
