Оскар Хавкин - Всегда вместе
Ребята слышали, как шуршала мягкими туфлями по коридору сестра: она пошла доложить врачу об их приходе. Затем быстрой, ковыляющей походкой по тому же коридору прошел Семен Степанович, распахнулись двери, и хирург уже стоял перед рослыми парнями, вытирая полотенцем крупные жилистые руки. Из-под белого квадратного колпачка выбивалась льняная прядь. Задрав острый подбородок, врач смотрел на ребят пронизывающим взглядом очень светлых и беспокойных глаз.
— Здорово, ребята! Никак, резаться пришли? — Он наклонил голову и строго сказал: — Голяшки подтяни! Школьник ты или ухарь с большой дороги?
Захар смутился и с виноватым видом подтянул вывороченные чуть не наполовину верхи катанок: эта мода была заведена интернатцами. А те переняли ее от рудничных парней.
Семен Степанович взял из Кешиных рук письмо и, зажав подмышкой полотенце, вскрыл треугольник.
Улыбка, изменившая лицо Бурдинского, была понятна и Кеше и Захару.
…В конце прошлой зимы директор рудника впряг в кошеву могучего рыжегривого Атлета и помчался ледовыми кривунами Джалинды, чтобы, сократив путь, выехать на урюмский проселок. Возле дамбы кошева опрокинулась, и жеребец протащил директора двести метров на вожжах. Владимирский нашел в себе силы пригнать лошадь к больнице и свалился у больничного крыльца. И только с месяц-полтора, как Бурдинский выпустил Владимирского на волю.
— Опять наш директор бесчинствует, — не то одобрительно, не то укоризненно сказал хирург. — И меня, слава богу, не забыл: набор хирургических инструментов где-то достал. На пользу пошло лечение и ему и мне!.. Ну, как отец? Что рассказывает? — обернулся он к Кеше.
Тот вновь пересказал новости.
— Это хорошо! — сказал Семен Степанович, узнав о предстоящем приезде учителя. — И руднику хорошо и вам: свежие люди в наших местах ой как нужны!.. Всё? Ну, ну, шагайте… Назару Ильичу и Клавдии Николаевне кланяйся. Отцу передай, чтобы зашел перед отъездом…
Из-за дверей еще раз выглянул белый колпачок, и, прикрывая парадную дверь, Кеша услышал:
— В праздники приходи — в шахматы сразимся. Коня вперед даю!
Ребята спустились к реке. Рассвело. Леденящий ветер с хребта свистел, обжигал уши. Пригибался, будто под тяжелой рукой, облетелый, как веник, кустарник. Одинокие, просвистанные ветром, стыли нежилые срубы…
Тишина в Заречье.
Ранняя зима будет в этом году.
Но ни октябрьский морозец, ни ветряные порывы не смущали интернатцев. Без шапок, в одних рубашках, они разминались до завтрака: перекидывались мячом на волейбольной площадке.
Кеша и Захар с ходу ринулись в схватку.
Маленький — самый маленький в восьмом классе! — Тиня Ойкин вертелся, приседал, падал, прыгал, сторожа мяч и подхватывая его растопыренной пятерней.
Тиня Ойкин ни в чем и ни от кого не хотел отставать. Его нисколько не смущал маленький рост. Стоило кому-нибудь позвать: «Тиня, в волейбол!» — и Малыш уже мчался, ловко подбрасывая мяч на лету. «Максим» в городках был его любимой фигурой — он вышибал ее с одной палки. Буквы в Тининых тетрадях ровнялись одна к одной, как солдаты в строю; почерк не хуже, чем у учительницы литературы Варвары Ивановны. От всей его низкорослой подвижной фигуры веяло бодростью, даже удальством.
Между тем мяч, запущенный могучей зыряновской пятерней, перелетел через ограду в соседний двор, и с криком «последнему доставать» ребята кинулись вперегонки домой: уже несколько раз терпеливая Поля Бирюлина, дежурная по интернату, выходила на площадку, напоминая игрокам, что завтрак давно приготовлен.
В большой мальчишечьей комнате сидели те, кому не надо было торопиться ни на завтрак, ни в школу, — учащиеся второй смены.
Толя Чернобородов читал томик стихов в своем излюбленном положении: развалившись на прибранной постели и скрестив ноги на табурете. На другой койке, в противоположном конце комнаты, в такой же позе, заложив руки за рыжеватую голову, лежал Ваня Гладких и о чем-то сосредоточенно мечтал.
За длинным, на козлах, столом, у самого края его, Трофим Зубарев, зубоскаля и поддразнивая противника, сражался в шахматы с Сеней Мишариным. Вокруг шахматистов толпились болельщики.
Только Антон Трещенко сидел за печкой и чинил сапог: он усердно вгонял гвозди в старую подошву.
Кеша распахнул телогрейку, придвинул к шахматистам табурет и обхватил его ногами. Захар стоял рядом.
— Ребята, — не сводя глаз с доски, сказал Кеша, — к нам едет новый учитель!
Чернобородов отбросил книгу и сел на койке. Зубарев будто и не обратил внимания на слова Кеши: он ни на секунду не оторвался от игры и не шевельнул ни одним мускулом. За спокойное достоинство, с которым всегда держался Зубарев, а может, и за галстук под латаным пиджачком его звали в школе — кто Графом, кто по имени-отчеству: Трофимом Ивановичем.
Кеша наклонился к Мишарину:
— Сеня, не проворонь. Граф сейчас двинет ладью.
Сеня застенчиво улыбнулся.
— Ну что же, — сказал наконец Трофим Зубарев, — учитель проживет зиму и уедет. Потом опять к новому привыкать.
— Почему ты так думаешь, Троша? — спросил Захар. — Ты же не знаешь, кто едет, а уже делаешь выводы.
Зубарев покосился на Астафьева, сделал ход и тем же холодным голосом добавил:
— Граждане, внимание: заговорили молчавшие! Может быть, мы услышим что-нибудь интересное о Полтавской битве?
— А разве Татьяна Яковлевна не работает в школе десять лет? А Варвара Ивановна? — возразил Кеша.
— Ты считай, сколько переменилось, а не сколько осталось, — сказал из-за печки Трещенко.
Вбежал Тиня Ойкин, умытый, с приглаженной чолкой, свисавшей на лоб. Следом за ним, как всегда с шумом, влетел Борис Зырянов. Услышав новость, они затеребили Кешу:
— Кто? Математик? Химик? Молодой? Здешний?
— Этого я не знаю.
Интерес к Кешиной новости заметно остыл. Но возросло внимание к мишаринскому загнанному королю. Толя Чернобородов вновь принялся за чтение.
Антон Трещенко, кончив сапожничать, обулся и вышел из-за печки. Притопнул ногой. Оглядел свою работу, вздохнул:
— Хоть бы до праздников дотянуть! Трофим Зубарев на секунду отвлекся от игры:
— Первоклассные джимми. Фирма — «Трещенко и компания».
В это время по коридору часто-часто протопали, и чей-то свежий, чистый голосок вывел:
Постоит он у крылечка,
Отвернется и вздохнет…
Антон приоткрыл дверь:
— Зоя, зайди-ка!
В полуоткрытую дверь просунулось раскрасневшееся лицо с бойкими глазами и крутым лбом. Две тоненькие косички спадали на плечи невысокой девушки.
— Здравствуйте, мальчики! Что же вы завтракать не идете? Сегодня тушеное мясо с макаронами и какао. Будет вам нагоняй от Поли за опоздание!
Зубарев изящным движением запер черного короля среди его же пешек и в предвкушении интересного разговора повернулся вместе с табуретом к двери. Сеня Мишарин, ероша волосы, безнадежно поник над своим разгромленным войском.
— Зойка! — раздраженно проскрипел Антон. — Когда же это кончится? Ты опять в первом часу легла!
Лицо Зои словно окаменело, стало злым.
— А тебе что, кислятина? — вызывающе ответила она.
Кеша улыбнулся. И верно, у Антона всегда какое-то недовольное, кислое лицо.
Зубарев вкрадчиво вмешался:
— А вы не грубите, Зоя Вихрева. С вами взрослые разговаривают. Нехорошо! Примерная девочка, с косичками…
У Зои задрожали губы. Она готова была ответить новой дерзостью, но Антон опередил ее:
— Режим нарушаешь! Вот на комсомольском собрании отчитаем тебя! Заладила в клуб бегать!
Зоя встряхнула головой — косички разлетелись в стороны — и убежала, хлопнув дверью.
Тиня Ойкин шлепнул книгой по табуретке:
— Ну чего привязались! Пришла с песней — ушла со слезами. Не так надо!
— Ладно, Малыш, — примирительно сказал Антон, — после разберемся… Ваня, — обратился он к Гладких, — ты весь день лежать будешь?
— Мне нездоровится, — вздохнул тот. — Опешить некуда.
— Не мешай Ванюше, — съязвил Трофим, — он мировые проблемы решает… вместо алгебры…
Тогда Трещенко обратился к Зубареву:
— Ладно, Трофим Иванович, пошли в столовую. Не в моих правилах к завтраку опаздывать.
Он еще раз у самой двери притопнул ногой, испытывая сапог.
Ребята разошлись. В комнате остался только Ванюша Гладких. Он попрежнему лежал на койке, мечтательно устремив глаза на лобастую сопку, видневшуюся в интернатском окне.
2. Новый учитель
— …Тебе удобней: ты секретарь комсомольской организации.
Поля Бирюлина растерянно водила кончиком карандаша по ладони.
Ребята окружили ее, требуя, чтобы она зашла в учительскую. Поля не знала, на что решиться:
— Нет, нет, пусть лучше дежурный… Я же не могу так просто, без предлога…
