Александр Дорофеев - Путь самурая, или Человек-волна
Не раз по велению отца Сяку Кэн для укрепления отваги отправлялся глубокой ночью на кладбище. Впрочем, для него это не было серьёзным испытанием. Покойники тихо лежат под землёй — эка невидаль! А злых духов и нечистой силы Сяку Кэн совершенно не боялся. Тому была причина. Он не верил в них и в прошлой своей жизни.
Другое дело, когда папа посылал его на места казней, где валялись в пыли и крови лохматые головы преступников. Сердце, как пойманная в силки перепёлка, так часто билось, словно взмахивало крыльями, и в груди становилось очень ветрено и студёно. Однако Сяку Кэн утихомиривал сердце, и оно постепенно успокаивалось, будто море после шторма, — лишь редкие волны набегали. Лёгкие и обречённые — была волна, и вот уже нету, а за ней новая…
Каждый год в пятый день пятого месяца по лунному календарю отмечали праздник мальчиков. По всему дому раздвигали стенки-сёдзи, расписанные пейзажами, и выставляли кукол, одетых в самурайские доспехи, а вокруг — мечи, луки, стрелы, знамёна. Играть ими не разрешалось, но и просто посмотреть было одно наслаждение. Перед Сяку Кэном отодвигалась, как стенки дома, некая завеса, и чётче проступало его будущее, сверкающее, как меч, и всё же едва уловимое, как полёт оперённой стрелы.
Вскоре подошло время идти в школу при буддийском монастыре, где учили читать, писать и считать на счётах-соробане.
Но главное, конечно, владеть своим духом и телом. Дух и тело настоящего самурая страшнее для врага, чем меч или пика! Будущие самураи обучались плаванию и верховой езде. Преодолевали глубокие пропасти, используя вместо моста лианы. Со связанными руками и ногами перебирались через стремительные горные реки.
«Настоящий самурай, — втолковывали учителя, — Спокоен, как лес! Неподвижен, как гора! Холоден, как туман! Быстр, как ветер, в принятии решений! И яростен в атаке, как огонь! Только тогда его примут в сообщество воинов-буси!»
Сяку Кэну всё это было очень интересно. Да вот какое дело — он очень изменился за последнее время! До того, что ни малейшего желания стать воином в себе не ощущал, как ни прислушивался. Сам удивлялся и часто размышлял, добираясь от дома до монастыря, почему так?
А дорога, кстати, была не близкой.
Сначала мимо пруда, обсаженного плакучими ивами, в котором никогда не иссякала вода, не было лягушек и водорослей, зато кишела рыба, отборные карпы — самураи среди рыбьего племени, упорные и бесстрашные. К ним относились с почтением, потому что видели в них мужественную добродетель. Карп из цветной ткани колыхался на бамбуковом шесте над каждым домом, где жил мальчик самурайского сословия.
У Сяку Кэна был даже один знакомый карп по имени Сёму, названный так в честь старинного императора. Он важно выглядывал из пруда, таращил глаза и беззвучно шевелил губами, желая доброго пути.
Дальше дорога поднималась на холмы через светлую бамбуковую рощу и уходила в густую тень стройных вечнозелёных криптомерий, пихт и кипарисовиков. Под ними было необычайно тихо. Опавшая хвоя заглушала шаги. Из полумрака на лесную тропу то и дело выглядывали с тайным участием в каменных глазах древние изваяния Будды.
Наконец, становился слышен соловьиный водопад.
Особенно зимой, когда камни покрывались тонкой наледью, звук падающих на них струй напоминал звонкие соловьиные трели.
И вслед за этим показывались красные пагоды монастыря.
Весной его стены окутывали лёгкой дымкой цветы сакуры. А осенью алел клен, и зацветала индийская сирень.
Сяку Кэн вместе с другими учениками из монастырской школы не раз пытался взобраться по стволу сирени, но напрасно — настолько он гладкий и скользкий, даже обезьяне не одолеть. Один лишь приятель Ушиваки, всем на зависть, залезал на самую макушку.
В ранний час Зайца, ещё до восхода солнца, провожая сына в школу, мама Тосико первая выходила из дому, высекала огонь и бросала щепотку соли на землю, чтобы отогнать злых духов. А затем спрашивала:
— Сяку Кэн-тян, не забыл ли ты взять с собой Дзидзо?
Это была небольшая деревянная фигурка защитника малолетних и покровителя путешественников. Дзидзо всегда заботился о Сяку Кэне. И на кладбище, и на месте казней.
Мама это знала, но всё равно долго глядела вслед, покуда ещё виднелась круглая голова сына с длинными прядями волос, связанными на макушке. Они колебались в такт шагам, и казалось издали, будто это маленькая райская птичка взмахивает крыльями, одиноко порхая над пустынной дорогой, мимо пруда, полного карпами, скрываясь в светлой бамбуковой роще.
Чистая земля
В монастырь входили через Большие южные ворота. Гулко стучали деревянные сандалии-гэта по мощёной дорожке, вдоль которой стояли каменные фонари. Вечером в них зажигали свечи, и фонари напоминали толстых светлоголовых карликов.
Чтобы пройти к Залу мечтаний, где с учениками занимался бритый и толстый монах-бонза, надо было миновать высоченную пятиярусную пагоду, украшенную позолоченными хвостами огромных рыб.
Сяку Кэн знал, что каждый ярус обозначает одно из пяти веществ, составляющих весь окружающий мир, — дерево, огонь, землю, железо и воду. А, кроме того, есть две могущественных силы, Инь и Ян, которые, сталкиваясь, дают всему движение и жизнь. Об этом тысячи лет назад говорил Будда.
Вот он и сам, пришедший с запада, сидит, скрестив ноги, на троне- лотосе.
Будду не беспокоят мирские тревоги и заботы. И жестом правой своей руки он призывает всех — не надо бояться. Смерть не страшна. По сути дела её нет, а есть цепочка перерождений. Душа человека приходит вновь и вновь в этот мир, чтобы стать лучше, освободиться и уйти, наконец, в Чистую землю, где нет никаких страданий.
Гигантский бронзовый Будда так просветлён и спокоен, как карпов пруд и бамбуковая роща. Глаз мудрости во лбу больше человеческой головы. Палец на руке длиннее папиного лука. А ноздри, как пещеры.
Однажды приятель Ушиваки каким-то непостижимым образом взобрался наверх, спрятался в ноздре, да и заснул. Может, он хотел проснуться уже в Чистой земле. Долго его искали, пока не услышали, как похрапывает Будда.
— Нама Амида буцу! — воскликнули бонзы, преклонив колена и ударив в медные гонги, — О, Будда Амида!
Ушиваки пробудился, но не мог спуститься. То голову свешивал из ноздри, то ноги. Пришлось монахам составлять две лестницы, чтобы достать его.
С тех пор Ушиваки только так и называли — Ноздря. Впрочем, он не обижался. У самого Ушиваки ноздри были хоть куда! Он запросто мог засунуть в одну целых три пальца.
— Не то чтобы я не мог спуститься, а просто Будда меня не отпускал, — рассказывал Ушиваки. — Когда я там спал, то понял, что всё в нашем мире едино. А сам Будда Амида — это бесконечный свет и бесконечная жизнь. Всякий, кто верит в него и исполняет заветы, после смерти возродится в Чистой земле, где вечное блаженство. Моя мама давно дожидается там меня и моих братьев.
Они возвращались из школы. Уже взошла луна и наполнила лес серебристым сиянием.
Лесные духи якши шуршали в кустах и папоротниках.
Сяку Кэн взглянул на луну и сказал:
— Там побывали люди.
— Конечно, — ответил Ноздря. — Думаю, именно там находится Чистая земля.
— Эх, совсем не в этом дело! — огорчился Сяку Кэн. — Я точно вижу, как они прилетели туда на железном корабле, толкаемые огнём. Немножко побродили и вернулись обратно на Землю.
— Вот это вздор! — воскликнул Ноздря. — Железный корабль не только летать, но и плавать не сможет. Сказал бы — деревянный!
Они как раз вошли в прозрачную бамбуковую рощу, шелестевшую под лёгким ветерком. Казалось, она парит в небе. И два оленя, едва перебирая ногами, бесшумно летели среди тонких стволов. Ноздря опустился перед ними на колени. Он всегда поклонялся им, потому что олени — родственники белого единорога, украшавшего фамильный герб семьи Ушиваки.
Всё было, как во сне.
И Сяку Кэн вдруг ясно увидел за рощей огромный город, где дома намного выше пятиярусной пагоды, цветные многоместные повозки стремительно мчатся по гладким, как стальные мечи, улицам, а под ними — глубокие, залитые дневным светом пещеры, в которых снуют туда-сюда, свистя и грохоча, длиннющие кареты, и множество людей повсюду.
«Неужели это Чистая земля, куда мы попадём после смерти?!» — подумал Сяку Кэн.
И невольно заговорил на языке того города, как на родном, отчего Ноздря, засунув всю пятерню в нос, буквально остолбенел.
Да и как тут было не напугаться, когда приятель Сяку Кэн бормочет что-то, вроде заклинаний, будто настоящий колдун? К тому же на берегу карпова пруда сидит лиса с таким задумчивым видом, словно собралась рыбу ловить, а удочку забыла. А кто не знает о лисьих чарах!? Лисий дух запросто вселяется в человека, делая его одержимым, если не совсем безумным.
— Прочь! — заорал Ноздря, — Изыди!
