Лидия Чарская - Царевна Лизанька
— А ты не призналась ей, кто к ней в гости собирается?
— Сохрани Господи! Не вовсе сдурела твоя Маврутка, царевна моя милостивая, чтоб открыться. Просто, сказала им только, что дворцового плотника две дочки больно хотят поглядеть на ихнее слободское веселье. Небось, они тебя и в глаза то не видали, царевна, так и не признают ни-за-что…
— Вот умница, Маврута, — обрадовалась Лизанька, — стало быть все налажено у тебя?
— У меня то все налажено, а у тебя то налажено, царевна — бойко отвечала маленькая затейница. — Ты сама то рассуди — пол-дела лишь сделано, главное же лишь впереди. Где разрешение то нам с тобой в рыбацкую слободу отправляться, ну-ка?
— Ну, об этом то я не больно пекусь, Маврушенька. Сама ведь ты знаешь, что государь-родитель нам с Аннушкой при надежных людях да с мамками гулять по берегу и в яликах кататься по реке дозволяет… А мамку то мы всегда на бережку остаться уговорить сумеем, пока сами с девушками слободскими играть и резвиться станем. Только бы моя Лискина Андреевна с нами увязалась, а не кто другой. Она у нас добрая да и поспать часок другой любит. Так вот, может, и уговорим ее соснуть на бережку, а нет — в ялике, а пока спит она, мы это дело и оборудуем с тобою.
И царевна Лизанька даже на месте запрыгала и в ладоши захлопала от удовольствия, что обстоятельства так хорошо и приятно складывались в её пользу. Давно уже лелеяла эту мечту царевна Лизанька: — переодеться в простое крестьянское платье и в сопровождении проказницы Мавруты Шепелевой отправиться куда-нибудь поблизости в слободку к крестьянам или рыбакам и посмотреть на их праздник, на игры и забавы. Иные праздники и забавы она хорошо знает. Уже третий год посещает царевна Лизанька вместе с сестрою Аннушкою дворцовые сборища государя-отца, называемые ассамблеями. Обе царевны танцуют на этих ассамблеях наравне со взрослыми, богато и пышно убранные в нарядные робы и залитые с головы до ног драгоценностями. Царевна Лизанька особенно любит эти ассамблеи. И то сказать: в танцах она, Лизанька — первая искусница. Никто лучше её не сумеет пройтись в польском или же в немецком минуэте, а то и в английской кадрили. Её природная ловкость и грация невольно бросались в глаза, и маленькая царевна Лизанька бывала едва-ли не всегда первою царицею бала.
Но то были дворцовые сборища, правда, далеко не пышные и не стеснительные, на которые гостеприимные хозяева приглашали, наравне с вельможами, их женами и детьми, и простых голландских и немецких ремесленников, по-долгу живавших в Санкт-Петербурхе, с их семьями. Но все же то были званные вечера со всевозможными церемониями и строгим соблюдением придворного этикета.
А здесь, то-ли дело было бы повеселиться на воле, на свободе, так, как душа просить… А главное, никто не будет знать, что она царевна, дочь первого европейского государя-императора, никто не станет докучать ей лестью и комплиментами. Будет она одета как простая крестьянская девушка из рыбацкой слободы и ничем не станет отличаться от других девушек.
Ах! как весело это будет! Как занятно!
И, охваченная бурно налетевшим на нее порывом радости, царевна Лизанька схватила в объятия Мавруту и закружилась с нею по садовой лужайке, забыв в этот миг, казалось, обо всем в мире, что не касалось их веселой затеи.
Но вот, снова послышался знакомый голос madame Латур-Лануа из окошка.
— Благоволите вернуться на урок, ваше высочество, мы тотчас же приступим к чтению, пять минут уже прошло.
Ах, уж эти уроки! Это чтение! Как, скоро, однако, промчались эти несколько минут свободы!..
Опять сидит на уроке французского языка царевна Лизанька. На этот раз она усердно читает какие-то старинные французские письма, собранные в одну толстую рукопись.
Сейчас madame Латур-Лануа не имеет повода быть недовольною своей маленькой ученицей.
Кратковременное пребывание в саду сослужило службу царевне: она учится много радивее, много прилежнее на этот раз.
И только синие глазки Лизаньки, нет-нет да блеснут лукаво и радостно, да от времени до времени счастливая улыбка проползает по её румяным губам.
Но вот послышались знакомые тяжелые шаги за дверью и не успели опомниться учительница с ученицею, как на пороге уже появилась статная, высокая, на целую голову выше обычного рослого человека, фигура царя Петра Алексеевича.
— Здорово, Лизута, здравствуйте madame Лануа. Бог в помочь, — прозвучал могучий бас императора… — Занимаетесь? Ну добро, добро… Ученье — хорошее дело! За одного грамотея десяток темных людей дать можно, на мой смек, а ты что на это скажешь, Лизута? Согласна? Так-ли? — шутливо спросил государь дочку, все время милостиво улыбаясь, и после короткой паузы неожиданно прибавил:
— А ну-ка, Лизок, отличись-ка на радость родителю, прочти-ка мне малую толику да переведи, что обозначать должны сии листы, — обратился царь через минуту к дочери, указывая ей на толстую рукописную тетрадку. Царевна Лизанька вся вспыхнула от смущения, услыша это. Смутилась не менее её и госпожа Латур-Лануа. Жутко показалось им обеим выступить с чтением на суд государя. «А что, если напутает что-либо царевна и осрамит меня перед императором?» — думала со страхом француженка. Но она тут же успокоилась вполне, видя с каким уверенным видом положила перед собою французский текст Лизанька и каким твердым звонким голосом прочла первые фразы. За первыми последовали и следующие.
Бойко и правильно читала царевна, точно и верно переводя каждую строчку. И чем дальше шло чтение, тем мягче улыбались строгие уста её отца-императора… Наконец, тяжелая рабочая рука Петра I, покрытая мозолями рука Саардамского плотника, под видом которого он жил и работал в Голландии на корабельных верфях, опустилась на белокурую головку дочери, и он произнес, любовно глядя на усердно выговаривающую французские фразы девочку:
— Учись, Лизута, учись со всею радивостью. Как счастливы вы, дети, что вас с молодых лет воспитывают и приучают к чтению полезных книг. Если бы меня также учили бы в детстве, я бы теперь за это охотно дал отрубить себе палец с правой руки.
Государь взял на колени дочь и долго гладил ее по белокуро-рыжеватой головке:
— Ай да, Лизута! Молодец ты у меня, не посрамила фатера. И впредь так же продолжай, мой свет, учиться.
Царевна Лизанька только радостно поблескивала своими синими глазками на все эти речи, да кошечкой ластилась к державному отцу.
В белокурой головке её уже в это время бродила отважная мысль:
«Что, если отпроситься ей тотчас же у батюшки на завтрашнюю прогулку? Небось, в добром, светлом настроении сегодня государь, и отказа, надо думать, не будет».
И, действительно, отказа не было царевне, Лизаньке в её просьбе. Услышав от дочери о том, что ей хочется прокатиться завтрашний вечер в ялике до рыбацкой слободы, Петр ударил в ладоши и приказал вошедшему денщику заготовить свою любимую яхту.
— Ах, нет, нет, батюшка, только не яхту, не надобно её вовсе, а то смотреть будут люди и скажут: «вот-де плывет в яхте царевна». А мы с Маврутой как раз иное порешили! — вдруг неожиданно шепотом заявила она на ухо государю.
— А что-ж вы порешили, затейницы? — все больше и больше оживлялся государь Петр Алексеевич, заразившись невольно настроением своей веселой дочурки.
Хоть и ходили слухи, что любит больше царь старшую царевну, серьезную молчаливую Анну, похожую на него чертами лица, но то были лишь пустые вздорные слухи: мудрому царю одинаково дороги были обе дочери.
Узнав «тайну» Лизаньки, Петр весело рассмеялся:
— Ай да, Лизута! Изрядно придумано. Надоело быть царевной, хочу быть простой рыбачкой, — так что ли и в песне поется? Ин, будь по-твоему. Поезжайте с Богом в ялике. Лискине Андреевне я сам накажу, чтобы с гребцами ждала поблизости, а к самым хороводам за вами не увязывалась… Уж коли ты меня своей ученостью, дочка, нынче потешила, — и я перед тобой в долгу не останусь!
И поцеловав прильнувшую к нему обрадованную Лизаньку, Петр спустил ее с колен, милостиво кивнул француженке и пошел отдать приказание по поводу завтрашней прогулки.
А осчастливленная отцом Лизанька, запрыгала и вьюном завертелась по комнате.
ГЛАВА III
Царевна-крестьяночка
Быстро и плавно скользить старый ялик по сонной поверхности красавицы-реки. Еще недавно река эта молчаливо струилась между глухими и дикими берегами сурового финского края… Но вот появился, как могучий витязь из сказки, великий царь, и на месте вязких финских болот вырос большой торговый город Петербург, молодая столица русского государства. Оживились берега суровой сонной реки, разукрасились домами и церквами.
Вдоль её берегов и скользил теперь ялик, не привлекая ничьих любопытных взоров и быстро-быстро подвигаясь вперед под дружными взмахами весел гребцов. Два дюжих дворцовых гайдука из царевниной свиты, переодетые в простое рыбацкое платье, дружно налегали на весла. На корме спокойно устроилась добрая и покладистая мамка Лискина Андреевна, уже дремавшая, кстати сказать, от мерного покачивания лодки. А сама царевна Лизанька, сидя на лавочке подле своей неизменной Мавруты, глаз не могла оторвать от реки. Любо ей в этот чудный майский вечер… Золотыми стрелами солнечных лучей позлащены её хрустальные воды… Прохладный ветерок рябит поверхность красавицы-Невы… А там, впереди, огромный огненный шар солнца любуется своим изображением в её глубокой пучине.
