Луис Фитцью - Шпионка Гарриет
Тут из комнаты послышался звук, будто упало что-то тяжелое.
— Гарриет? Ты что, свалилась?
Еле слышный голос с облегчением произнес:
— Я его нашла. Завалился за кровать, — тут девочка появилась, крепко держа зеленый блокнот.
— У тебя их, наверно, сотни, — сказал Спорти, пока они бежали вниз.
— Нет, только четырнадцать. Это номер четырнадцатый. Откуда у меня возьмутся сотни? Я начала работать, когда мне исполнилось восемь, а сейчас только одиннадцать. У меня бы даже не было так много, если бы поначалу я столько всего не писала, так что один мой ежедневный маршрут занял целый блокнот.
— Ты каждый день следишь за одними и теми же людьми?
— Ага. В этом году у меня там семья Дей Санти, Малыш Джо Карри, семья Робинсонов, Гаррисон Витерс и еще один новый человек, миссис Пламбер. С миссис Пламбер труднее всего, поскольку приходится подглядывать через щелку в подъемнике для посуды.
— Можно мне как-нибудь пойти с тобой?
— Да нет, дурачок. Шпионы не ходят с друзьями. Если нас будет двое, нас смогут застукать. Почему бы тебе не завести свой собственный маршрут?
— Иногда я гляжу в окно и наблюдаю, что происходит в окне напротив.
— И что там происходит?
— Да ничего. Мужчина возвращается домой и опускает занавески.
— Не слишком интересно.
— Да уж, не слишком.
Оле-Голли ждала их у двери, постукивая каблуком по брусчатке. Они отправились по Восемьдесят Шестой улице, сели в автобус, затем вошли в метро. Они уселись в вагоне рядком, Оле-Голли, Гарриет, а за ней Спорти. Оле-Голли смотрела прямо перед собой, Гарриет с бешеной скоростью записывала что-то в блокнот.
— Что ты там пишешь? — спросил Спорти.
— Описываю людей, которые сидят напротив.
— А зачем?
— Ну, Спорти, — Гарриет просто из себя вышла, — пойми, я их увидела и хочу запомнить. — Она снова уставилась в блокнот и продолжала писать:
ЧЕЛОВЕК В БЕЛЫХ НОСКАХ, НОГИ ТОЛСТЫЕ. ЖЕНЩИНА С КОСЫМ ГЛАЗОМ И ДЛИННЫМ НОСОМ. ОТВРАТИТЕЛЬНЫЙ МАЛЕНЬКИЙ МАЛЬЧИК С ТОЛСТОЙ МАМАШЕЙ. У НЕЕ СВЕТЛЫЕ ВОЛОСЫ, И ОНА ВСЕ ВРЕМЯ ВЫТИРАЕТ ЕМУ НОС. СМЕШНАЯ ДАМА, ПОХОЖА НА УЧИТЕЛЬНИЦУ И ЧИТАЕТ. НЕ ДУМАЮ, ЧТОБЫ МНЕ ХОТЕЛОСЬ БЫ ЖИТЬ ТАМ, ГДЕ ВСЕ ОНИ ЖИВУТ, И ДЕЛАТЬ ТО, ЧТО ОНИ ДЕЛАЮТ. ГОТОВА ПОКЛЯСТЬСЯ, ЧТО МАЛЬЧИШКА ВСЕ ВРЕМЯ РЕВЕТ, А ЖЕНЩИНА С КОСЫМ ГЛАЗОМ СТРАШНО НЕ ЛЮБИТ ГЛЯДЕТЬ НА СЕБЯ В ЗЕРКАЛО.
Оле-Голли повернулась к ним и сказала:
— Мы едем в Фар-Рокавей[2]. Это еще три остановки. Я хочу, чтобы ты, Гарриет, увидела как живет моя семья.
Гарриет прямо остолбенела от удивления. Она взглянула на Оле-Голли, но та уже снова смотрела в окно. Девочка продолжала писать.
ЭТО ПРОСТО НЕВЕРОЯТНО. У ОЛЕ-ГОЛЛИ ЕСТЬ СЕМЬЯ? Я НИКОГДА ОБ ЭТОМ НЕ ДУМАЛА. У ОЛЕ-ГОЛЛИ ЕСТЬ МАМА И ПАПА? ОНА ДЛЯ ЭТОГО СЛИШКОМ СТАРАЯ. ОНА НИКОГДА О НИХ РАНЬШЕ НЕ ГОВОРИЛА. А Я С НЕЙ ЗНАКОМА С ТЕХ ПОР, КАК РОДИЛАСЬ. ОНА НЕ ПОЛУЧАЕТ НИКАКИХ ПИСЕМ. ПОДУМАЙ ОБ ЭТОМ. ЭТО МОЖЕТ БЫТЬ ВАЖНО.
Они доехали до нужной остановки, и Оле-Голли вывела их из метро.
— Похоже, мы рядом с океаном, — сказал Спорти, идя по тротуару. Легкий, быстро стихнувший ветерок донес до них соленый морской запах.
— Несомненно, — быстро ответила Оле-Голли. Гарриет чувствовала, что в няне что-то переменилось. Она и двигалась быстрее, и голову выше держала.
Они шли по улице, ведущей к океану. Дома, выстроенные из желтоватого кирпича с кое-где разбросанными вкраплениями коричневого, отступали вглубь от тротуара. Перед каждым была небольшая зеленая лужайка. Не слишком красиво, подумала Гарриет, но, может, им так нравится. Все лучше, чем эти сплошные коричневые дома на Манхеттене.
Оле-Голли шла все быстрее и глядела суровей обычного, будто сомневалась, стоило ли приходить сюда. Внезапно она свернула к какому-то большому многоквартирному дому. Не оборачиваясь и не говоря ни слова, она направилась прямо к двери. Спорти и Гарриет последовали за ней вверх по ступенькам к входной двери, а потом через широкий коридор прямо к черному ходу.
«Она с ума сошла», — подумала Гарриет. Девочка и мальчик молча переглянулись. Тут они внезапно поняли, куда Оле-Голли направляется — к маленькому домику, окруженному крошечным садиком, разбитым во дворе большого дома. Дети остановились, не зная, что делать. Маленький домик был похож на деревенский, вроде тех, какие Гарриет видела, когда они летом жили на даче. Некрашеные стены были сероватого цвета сплавной древесины, крыша — темно-серая.
— Входите, цыплятки, пора выпить чашку чая, — замахала им с обветшалого крылечка вдруг развеселившаяся Оле-Голли.
Гарриет и Спорти побежали было к домику, но вдруг опять замерли на месте. Дверь внезапно отворилась, и на крыльце показалась огромная женщина, больше всех, кого Гарриет доводилось видеть раньше.
— Ну, смотри-тка, кто пришел, — наклонилась она, — смотри-тка на этих пострельцов. — Толстое лицо задвигалось в приветливой улыбке, обнажив беззубые десны, и она разразилась пронзительным раскатистым смехом.
Гарриет и Спорти так и стояли, разинув рты от изумления. Толстая дама возвышалась горой, руки в боки, цветастое ситцевое платье и огромная мешковатая кофта. Наверно, самая большая кофта в мире, пришло в голову Гарриет, и башмаки, наверно, самые здоровые. Удивительные башмаки. Длиннющие, черные, разношенные башмаки на шнурках, высокие, до середины икры, они с трудом сходились на толстых лодыжках, где из-под переплетенных шнурков виднелись белые носки. У Гарриет просто руки зачесались описать все это в блокноте.
— Откуда-тка ты взяла таких мальцов? — могучий голос разнесся по всему двору. — Это что, девчонка Велшей? А это ее братишка?
Спорти хихикнул.
— Нет, он мой муж, — прокричала в ответ Гарриет.
Оле-Голли повернулась к ней и мрачно сказала:
— Не воображай о себе слишком много, девочка, не так уж это остроумно.
Толстуха засмеялась, лицо ее снова задвигалось. Гарриет подумалось, что оно похоже на тесто, из которого сейчас испекут большой круглый каравай. Ей хотелось поделиться своими наблюдениями со Спорти, но Оле-Голли уже вела всех в дом. Им пришлось протискиваться мимо толстого живота хозяйки, которая довольно-таки глупо продолжала стоять в дверях.
Оле-Голли направилась прямо к плите и зажгла конфорку под чайником. Потом повернулась к детям и очень по-деловому представила:
— Это моя мать, миссис Голли. Мама — можешь уже закрыть дверь, мама. Это Гарриет Велш.
— Гарриет М. Велш, — поправила девочка.
— Ты прекрасно знаешь, что у тебя нет второго имени, но если тебе так угодно, Гарриет М. Велш. А это Спорти. Как твоя фамилия, Спорти?
— Рок. Саймон Рок.
— Саймон, Саймон, ха-ха-ха, — пропела Гарриет, которой вдруг захотелось сказать какую-нибудь гадость.
— Нечего над чужим именем насмехаться, — повернулась к девочке Оле-Голли. В такие минуты Гарриет всегда знала, что та имеет в виду.
— Я больше не буду, — быстро сказала она.
— Так-то лучше, — Оле-Голли снова улыбнулась. — Теперь пора попить чайку.
— Ну до чего же она миленькая! — Гарриет поняла, что миссис Голли еще не переварила знакомство. Она по-прежнему возвышалась горой, руки-окорока опущены по бокам огромного тела.
— Садись, мама, — мягко сказала Оле-Голли, и миссис Голли села.
Гарриет и Спорти переглянулись. Одна и та же мысль пришла им в голову одновременно. Эта толстая леди не слишком сообразительна.
Миссис Голли села слева от Гарриет. Она склонилась над девочкой и заглянула ей прямо в лицо. Гарриет показалось, что она в зоопарке.
— Ну, Гарриет, оглядись кругом, — сурово сказала Оле-Голли, разливая чай. — Я тебя сюда привела, потому что ты никогда еще не видела такого жилья. Видела ли ты когда-нибудь дом, где только одна кровать, один стол, четыре стула и ванна на кухне?
Гарриет пришлось отодвинуть стул в надежде что-нибудь увидеть. Загораживая полкомнаты, миссис Голли склонялась над девочкой, продолжая ее разглядывать. Комната и впрямь была очень странная. Маленький обветшалый коврик лежал у плиты. «У Гаррисона Витерса тоже только одна комната», — подумала про себя Гарриет. Но промолчала, поскольку ей не хотелось, чтобы Оле-Голли знала, что она подглядывает за Гаррисоном Витерсом через чердачное окошко.
— Не думаю, что ты такое видела, — продолжала Оле-Голли. — Хорошенько оглядись вокруг. И пейте чай, дети. Можете добавить молока и сахара, если я мало положила.
— Я не пью чая, — застенчиво пробормотал Спорти.
— Что ты такое говоришь? — Оле-Голли уставилась на мальчика.
— Я говорю, что никогда не пью чая.
— Ты хочешь сказать, что никогда не пробовал чая?
— Нет, — слегка испуганно пробормотал Спорти.
Гарриет взглянула на Оле-Голли. На лице у няни появилось то особое выражение, которое означало, что сейчас последует цитата.
— «При известных обстоятельствах нет ничего приятнее часа, посвященного церемонии, именуемой английским вечерним чаепитием», — твердо и вместе с тем раздумчиво произнесла Оле-Голли, а затем, удовлетворенно откинувшись на спинку стула, снова взглянула на Спорти. Тот ответил ей непонимающим взглядом.
