Энн Файн - Нотсо Хотсо.
— Ты доказывал нам, что ты помесь овчарки и ретривера, — насмешничает он. — Ты никогда не признавался, что ты стопроцентный линь. Линёк!
Теперь я начинаю волноваться — выворачиваюсь назад, пробуя разглядеть те участки себя, что я расцарапывал.
— Ведь не может же быть всё так безнадёжно плохо!
— Ага, мечтать не вредно!
— Не с твоим везением!
— Похоже, в твои таинственные отбивные кто-то что-то подмешал.
И тут появляется запыхавшийся Старина Найджел, целые десять минут, хрипя и пошатываясь, он добирался до нас по парку со скоростью зимы, меняющейся на весну.
— Ой-ёй! — дрожащим голосом выдохнул он. Он уставился на меня слезящимися глазами. — Ты выглядишь даже хуже, чем я себя чувствую. Я полагаю, ты не протянешь дольше меня.
Поговорим о панике. Я развернулся и чухнул домой так, что не чувствовал под лапами земли.
3. Зеркало, Зеркало на Стене
Так, теперь я намерен основательно изучить свои бока и спину. Конечно, с тех пор как началось отслаивание кожи, Моя Домовитая Леди не впускала меня в свою миленькую, всю в розовых рюшечках-оборочках спальню с зеркалом от пола до потолка. Но именно туда я медленно продвигаюсь ползком, когда она не смотрит. (Приходится осторожничать. В прошлый раз, когда она поймала меня, слоняющегося возле двери, она пригрозила: «Попробуй только зайти сюда, пока с тебя сыпется на ковры эта дрянь, Энтони, и я зажарю тебя на шампуре!» И я поверил ей.)
Хотя, «крался» — было более точным словом. Я благополучно пробрался под кровать. Затем вылез из-под неё с другой стороны, туда, где было зеркало.
О, ужас! О, ужас! Представьте только холёного и блестящего меня, вертящего задом, чтобы рассмотреть то, что когда-то было безупречной шкурой, и обнаружить…
Чесотку!
Местами мой зад был совсем ободранным. Если бы я был ковриком, то Вы бы выбросили меня не задумываясь. Я был потрясён. Я пью рыбий жир. Я достаточно времени провожу на свежем воздухе. Я делаю физические упражнения. (Фактически, из всех окрестных собак, вероятно, я единственный, кто следит за своим здоровьем и не имеет вредных привычек.)
Это было несправедливо. Я выглядел ужасно. И если бы я был не там, где мне меньше всего было позволено быть, я бы задрал голову и завыл.
А так как я был именно в самом запретном месте, то я только захныкал.
И как раз в этот момент вошла она. Я не стал ждать неминуемого разноса. (Что-то вроде «Энтони! Разве я непредупреждала тебя, что если ты только войдёшь сюда… бла-бла-ди-бла…»). Поджав хвост между лап, я стал пробираться к двери. Видит бог, я не раб гламурности. Наш мир — это мир дворняжки, и помесь, такая как я, слишком хорошо знает, что суждения по внешности могут слишком легко привести к…
Подождите минутку! Что это было?
Мисс Только-Покажись-В-Моей-Комнате-И-Я-Зажарю-Тебя-На-Шампуре бросилась на колени около меня. Её руки обнимали меня за шею, и в её глазах стояли настоящие слёзы.
— О, Энтони! Бедолажка! Ты страдаешь, да? Ты на самом деле плачешь. О, дорогуша.
И вдруг она уже говорит по телефону.
— Нет! — говорит она помощнику ветеринара. — Четверг неподходит. Бедное создание в агонии. Меня не волнует, сколько людей ожидает у Вас в приёмной. Это — срочно, и я везу его немедленно.
Следующее, что я помню, так это то, что я стою, весь дрожащий, на диагностическом столе, и Делия Мэссингпоул Б.В.Н., Ч.К.К.В. (для тех, кто у ветеринаров не лечится, поясняю — Бакалавр Ветеринарных Наук, Член Королевской Коллегии Ветеринаров) пялится на меня через маленькое увеличительное стекло.
— Да, очень скверно. Должно сильно зудеть.
И это после пяти лет ветеринарной школы? Да такое я мог бы ей сказать бесплатно! Но я только стоял там, тихонько осыпаясь, пока она осматривала дальше.
Затем я отключился. Я не был в состоянии выслушивать детали, так что по сей день я не совсем уверен, сказала ли она, что это была чесоточная имитация чесотки с экземой лёгкой степени, или чесоточная экзема со слабым налётом чесотки, или все эти болезни разом. Я только помню, что старался высоко держать голову и размышлять о внутренней красоте.
Внезапно мисс Мэссингпоул протягивает гигантскую баночку с какой-то жёлтой кремообразной дрянью:
— Это должно помочь.
Леди Лавандовой Комнаты снимает крышку и нюхает:
— Пахнет не очень приятно.
Чё-оорт! Ну, надо же. Вещица-то не предназначается для принятия твоей ванны. Или для твоего лица. Это вообще-то для моей задницы. И раз она поможет, как думает Ветеринар Мэссингпоул, то для меня она — первосортная.
Мисс Намусоришь-На-Мои-Коврики-И-Я-Убью-Тебя всё ещё смотрит с сомнением:
— Как же это на него намазывать?
«Я буду сидеть не двигаясь, — мысленно обещаю я. — Я буду сидеть неподвижно.»
Но она не об этом беспокоится.
— Эта штука такая липкая, я никогда не вымою её из-под ногтей.
О, моя ты дорогая! Надеюсь, Вы понимаете, что я чуть не свалился со стола, от такой её искренней тревоги и печали обо мне. О боже! Может быть, она скорее заберёт меня домой и позволит мне расцарапать себя дополногооблысеня, чем рискнёт коснуться одним из своих совершенных Перламутровых коготков противной, дурно пахнущей жёлтой дряни.
— У меня идея, — сказала Главнокомандующая Мэссингпоул. — Мы побреем его.
Эй, на чьей она стороне?
Я вытаращился.
И миссис Т. тоже:
— Побрить его?
— Да. Это превосходная идея. (Я замираю от ужаса. Она включает бритву.) Мы сбреем всю оставшуюся шерсть. И тогда крем будет лучше втираться. Проблема уйдет быстрее. А вся его шерсть отрастёт достаточно скоро.
О, конечно! Чудненький план!
Для неё.Я поворачиваю голову к той самой леди, которая когда-то вызволила меня из клетки; которая когда-то решила, что я буду полезным для её семейства; которая купила мне мою первую настоящую собачью постель и мою ярко-красную пластиковую миску; которая подходила пятнадцатьраз в мою первую ночь, чтобы утешить и успокоить меня.
Она любит меня. Я знаю это. Но угадайте, что эта пронырливая изменница сказала Мяснику Мэссингпоул?
— Отлично. Приступим!
4. Поговорим О Жестокости
Они были безжалостны, эти леди. Я думаю, что никогда ещё так не сражался, и не помню, чтобы я когда-либо так быстро проигрывал.
Поговорим о жестокости. Миледи Мэссингпоул орудовала бритвой как герой фильма ужасов, который Вам ещё не разрешают смотреть, и при этом она угрожала мне анестезией, если я не прекращу извиваться!
А Королева Ручки-в-Креме придавила меня к столу локтями. (Я и сам тщательно забочусь о своих лапах, как всякий щенок, но её паранойя о совершенных ноготках уже не лезет ни в какие ворота).
Брррр.
Брррр.
Брррррррр.
БРРРРРРРРРРРР.
Я, конечно, надеюсь, что никто никогда и в половину не будет так жесток с Вами. Когда они закончили, пол медицинского кабинета стал похож на пол парикмахерской, девицы с блестящими черепами снова в моде.
И я был голый. Моя кожа была как у общипанного цыплёнка.
Они прервались для малюсенькой дискуссии о том, где остановиться.
— Хвост бреем полностью?
— Да, я оставлю только чуточку на самом кончике.
— А что насчёт головы?
Круэлла Мэссингпоул осматривает мою голову в поисках той заразы (неважно как она называется), которая довела меня до такого позора.
— Выше шеи всё чисто. Так что можно оставить голову, и посмотрим, как он пойдёт.
Посмотрим, как он пойдёт? Возможно, она имеет в виду, посмотрим, с какого утёса он бросится. Или посмотрим, как со всей этой свалившей его дрянью, он доберётся до своей подстилки и тихонечко будет чахнуть и угасать.
Посмотрим, как он пойдёт, в самом деле! Он пойдёт точно так, как вы и ожидали, что он пойдет.
Чертовски быстро!
В мои планы не входило позволить всяким любопытствующим в приёмной таращиться на весенний писк моды «ретривер а-ля полуфабрикат, разогреть в микроволновке». Нет уж, гррраждане! Как только она закончила втирать эту противную бурду в моё бедное обритое тело и сняла меня со стола, я рванул прочь.
Захватив абсолютно врасплох Маньячку Мэссингпоул, я крутанулся, нырнул у неё между ног и помчался на выход знакомой дорогой мимо всех её полок с чудненькими Он-Даже-Не-Заметит-Как-Иголка-Войдёт-В-Него шприцами (Мечтать не вредно! Мы не все такие полумёртвые, как Старина Найджел), мимо рядов клеток, набитых хмурыми, озабоченно вылизывающимися кошаками, прямым ходом через заднюю дверь на автостоянку.
