Эдуард Шим - Мальчик в лесу
— Кабы знать, — сказал шофер. — Да вы не волнуйтесь, найду.
— Я бы не волновалась, если бы не опаздывала! Мне надо к полудню в Починок, у меня телефонный разговор с областью.
Шофер сдвинул бумажную шапочку на затылок, подумал.
— Вы вроде у лесхоза садились?
— Ну и что?
— Там же есть телефон.
— Телефон есть, связи нет! — ядовито сказала Вера Ивановна, понимая, что не выведет шофера из равновесия, и оттого еще больше злясь. — С утра не работает!
— Ну-к, это из-за грозы, — определил подошедший дядя Павел. — Нитку, видать, где-то повредило.
Шофер поинтересовался после некоторого раздумья:
— А разве была гроза?
— Да как же. Под утро набежала.
— Чего-то я не слышал.
— Дак без дождя, только дерева помотало. Сухая гроза.
— Ну и шебутное лето, — сказал шофер. — Вот в газете: и ливни везде, и наводнения, и грозы. Чего только нет. И каждый раз пишут: старики, мол, не упомнят.
— Все от солнечной активности, — произнес убежденно дядя Павел. — Я так полагаю. А ты как полагаешь, Витя?
Назревала дискуссия о погоде. Вера Ивановна заметила, как умылись и живенько заблестели глаза дяди Павла и как шофер скривил свою мальчишескую губу, выражая несогласие.
— Поймите же! — закричала Вера Ивановна, не стерпев. — У меня срочный, важнейший разговор! Специально прислали уведомление, я не могу, не имею права опаздывать!!
Шофер отвернулся.
— Да сейчас, — проговорил он недовольно. — Сыщу ремень, и поедем. Дядь Павел, а ты сгонял бы в деревню за водой.
— Сколько еще до Починка? Может, быстрее пешком дойти?
— Вряд ли. Тут километра четыре.
— Вот по этой дороге?
— Можно по этой.
— Нет, я не могу. Я пойду все-таки! — сказала Вера Ивановна и полезла в автобус за своей сумкой.
— Все одно нагоним вас.
— Тем лучше!
Она торопливо обогнула автобус и пошла вверх по холму, нагнувшись, увязая босоножками в рассыпчатой пыли. Наверное, шофер и дядя Павел смотрели ей вслед. Было слышно, как шофер безразлично спросил:
— А в Починке-то работает телефон?
Дядя Павел не ответил. Может быть, руками развел.
3Вера Ивановна тоже не была уверена, что в деревне Починок телефон действует. Не исключено, что связь оборвана где-то еще дальше и придется идти до Шихина, до Всполья… Еще утром Вера Ивановна приготовилась к этому. Она представила себе тоненькую ниточку провода, бегущую от одного серого столба к другому, через леса и холмы, из деревни в деревню. Может быть, очень долго придется путешествовать вдоль этой ниточки. С беспечной веселостью Вера Ивановна вспомнила стихи, читанные когда-то: «…по проволоке дама идет, как телеграмма…» Вот и она, Вера Ивановна, пойдет сегодня по проволоке, как телеграмма. Пойдет через леса и холмы, через луга и реки, из деревни в деревню. Слишком важный предстоит разговор. И ради того, чтобы он состоялся, Вера Ивановна готова идти за тридевять земель.
Сейчас ей опять вспомнились эти стихи: «…по проволоке дама идет, как телеграмма…» К сожалению, дама идет не по проволоке. Идет по глубокой пылище, черпая босоножками; ноги уже серые и мохнатые до колен, и голубая юбка становится плюшево-серой. А впереди еще лесная грязь, топи, ржавые болотины, вязкие черные колеи, будто налитые дегтем… Надо бы скинуть босоножки да пойти налегке, подоткнувши юбку повыше.
Когда-то Вера Ивановна бегала босиком, в детстве бегала, и до сих пор сохранилось у нее ощущение той сладкой легкости и свободы. Она помнила, как приятно пробивается между пальцами горячая пыль, взлетая фонтанчиками, как трава скользит по коленкам и щекочет… А что, в самом деле, разуться сейчас и пойти босиком!
Она сбросила босоножки, обтрясла их и швырнула в сумку. Давай-ка, Вера Ивановна, вспомни детство! И, боясь, что первые шаги выйдут неуверенными, зашагала нарочито твердо, крепко притоптывая пятками и совершенно не глядя под ноги. Какой-то сердитый азарт охватил ее, будто шла она сейчас наперегонки и уверена была, что выиграет. И от этого азарта, от уверенности она чувствовала себя очень молодой, здоровой, и хорошо это было чувствовать, — радости ощущалось не меньше, чем когда-то давным-давно от детской свободы и легкости.
Она успела пройти, наверное, с километр, когда сзади вдруг послышалось тарахтенье, треск и захлебывающийся рев. Это автобус нагонял ее. Автобус прямо-таки подпрыгивал, брыкался резиновыми лапами, он почему-то скособочился, помятая крыша лихо сидела набекрень. Черный, коптящий дым стелился позади, затопляя дорогу.
— Эй, гражданка! — кричал шофер, высовываясь из кабины. — Гражданка!..
Бумажная шапочка на шофере тоже была сбита набекрень и запачкана маслом. Шофер затормозил резко, толкнул изнутри дверь и вывалился на обочину.
— Догнали!.. — произнес он, отдуваясь, подмигивая Вере Ивановне и смеясь мальчишескими своими глазами. — Рекорд скорости!.. Мы вот чего хотели сказать… Дядя Павел надоумил — тут короткая дорога есть в Починок. Вон, глядите: где каменья навалены, там просек начинается. Видите? По этому просеку совсем близко дойти. Через час на почте будете!
— А я… я там не заблужусь? — немного растерянно спросила Вера Ивановна, улыбаясь в ответ ему.
— Да это же просек! — с ликованием в голосе объяснил шофер. — Не хуже любой дороги, там на телегах ездят! И репера в каждом квартале торчат. Ну, столбики такие с цифрами. У второго столбика повернете направо, и останется только речку перейти вброд. Ну, разуться придется… — Он посмотрел на ноги Веры Ивановны. — А-а, вы уже разулись! Тем лучше. Перейдете речку, а на том берегу Починок видать. Понятно?
— Спасибо, — сказала Вера Ивановна, смутясь отчего-то. — Я… Я вам очень благодарна… А то, понимаете, опаздываю, боюсь… Такой срочный вызов, а я телефона не найду… Обидно.
— Вот мы и подумали, — оживленно подхватил шофер, — надо, мол, подсказать человеку. Довезем неизвестно когда, может, вообще сядем как бобики, а тут простой выход имеется. Рационализация!
— Спасибо.
— Не за что, — ответил шофер. — На здоровье.
Они помолчали, потому что все уже было сказано, а расходиться было вроде неловко. Шофер снял свою бумажную шапочку и начал затирать масляные пятна.
— Ну, а мы как-нибудь… — сказал он. — На вашей веревочке.
Проплыли мимо Веры Ивановны лица пассажиров, еле различимые за пыльными стеклами, обдало кислым дымом. Автобус запылил дальше, опять медленно и натужно взбираясь на холмики, дребезжа и трясясь на каждом ухабе. Крыша у него выправилась, он опять сделался смирным и дряхлым стариком.
А Вера Ивановна свернула на просеку. Она увидела неожиданно прямой и просторный путь, великолепный путь, настоящий лесной проспект. Две черно-зеленых стены, аккуратных и даже нарядных, тянулись далеко-далеко, сбегаясь в одну точку, а залитое светом полотно казалось удивительно ровным от покрывающей его травы. «Да тут на чем угодно можно ездить, — подумала Вера Ивановна, — смотрите, красота какая!»
У пересечения с дорогой виднелся свежий, медового цвета столбик, торчащий на кучке земли, как на клумбе. «Репер», — догадалась Вера Ивановна, прочла на затеске цифры «32–32» и усмехнулась. Недавно, полмесяца назад, ей исполнилось тридцать два года.
Она быстро пошла, почти побежала по просеке и еще долго слышала где-то сбоку задыхающийся рокот и дребезжание автобуса. Затем все смолкло.
Глава вторая
Тимофей нынче поздно проснулся, в седьмом часу. И сразу понял, что не выспался, и сделался сердит.
Вчера у них в избе было гулянье. К вечеру вынесли на двор кровати, столы да стулья, всю посуду вынесли, оголили обе половины. И после работы пришла деревенская неженатая молодежь, гармонь принесли, два транзистора. Набились в избу — курице некуда клюнуть.
Играли музыку и все такое прочее; тех парней и девок, что женихаются, запирали в летней половине избы. Обычай такой. Ночью в летней-то пристройке холодно, а у парня с девкой теплую одежду отбирают. И дают один полушубок на двоих: чтоб приучались добром делиться, сообща невзгоды переносить… Тимофею, между прочим, интересно стало, что там делают запертые; он исподтишка в окно заглядывал, подслушать старался. Только ничего не узнал. Едва парня с девкой вталкивали в темную, гулкую от пустоты половину избы, тотчас замирало все, парень с девкой будто в колодец проваливались. И только изредка ширкала спичка и дышал, подрагивал красный уголек папироски.
Уж так заведено, что гуляют во всех избах по очереди. Сегодня у одних, завтра у соседей. Летом еще ничего, терпимо для хозяев, а осенью бабы ругаются, потому что после гулянья избу не отмоешь. Когда пляшут, грязь дорожную до того в доски вобьют — топором стесывай.
Сестра Панька поднялась раньше Тимофея, убиралась в избе.
