Юрий Третьяков - Рассказы
— Может, ты и атомную энергию можешь? — ехидно спросил Радик.
— Этого я не могу, а вот моторчик…
— Ну тогда и помалкивай!
Однако ребята заинтересовались, и все смотрели на Комарова.
— А как он будет работать? — спросил Войленко.
— Он будет работать от проводки! Там будет такой поршень… Он будет подавать воздух в резиновые такие…
— Итак, начинаем проверять, нет ли перекоса! — громко сказал Радик, но на него никто и внимания не обратил. Никому не было дела до того, как точно и умело, словно лист бумаги, изрезали они с Женькой цинк, — все думали только о моторчике, который, конечно, не сумеет сделать этот несчастный Комаров, только хвалится.
— А долго его придется делать? — спрашивал Войленко.
— Да что там его слушать! — зло сказал Женька. — Что он может сделать? Треплется только! «Моторчик, моторчик»… Слышите — первую смену отпустили! Значит, на сегодня работу прекращаем. Пошли, хватит его слушать! Он наговорит!
Уколы
В этот день даже классный руководитель Анна Ефимовна — грузная, седая и на вид очень строгая, — отметив в журнале, кого нет, некоторое время не приступала к проверке домашнего задания по арифметике, засмотревшись в окно на летящие снежинки.
Все в классе это сразу заметили и уставились в окна с таким интересом, будто видели снег в первый раз.
Один только Витька Крюков ерзал на парте взад-вперед и озирался по сторонам. В общем-то беспокоиться было уже поздно, от этого домашнее задание в тетрадке не явится.
Он был самый большой в классе, и лицо у него было большое, и рыжие веснушки большие, как кляксы.
Домашние задания ему выполнять было некогда. Он не успевал читать книги, причем никаких других книг не признавал, кроме военных приключений, и даже разговаривал особенным образом.
Если, скажем, ему надо было списать что-нибудь у Комарова, он выражался так:
— «Дай скопировать, — с презрением воскликнул капитан Витема, беря его за шиворот!»
Комаров, втянув голову и осторожно высвобождая воротник, отдавал со вздохом свою чистенькую тетрадочку, и Крюков поощрительно стукал его по спине:
— «Порядок, — заметил капитан Витема, идя обратно в свой кабинет».
Учить уроки он не любил, но получать единицы и двойки не любил еще больше. Поэтому ему часто приходилось прибегать к различным, как он говорил, военным хитростям. Сейчас, придав своему лицу болезненное, жалкое выражение, он поднял руку:
— Анна Ефимовна, можно выйти?
— Что случилось?
Анна Ефимовна отвела глаза от окна и внимательно взглянула на Крюкова.
— Меня… тошнит… — сдавленным голосом произнес Крюков, усиленно глотая слюну.
— Конечно, я могу это представить, — сказала Анна Ефимовна. — Когда человек не выучил урока, его всегда тошнит, а когда он все выучит, он чувствует себя великолепно, его не тошнит. Это каждый знает… Ты, конечно, читал книжку, как ловят всяких шпионов или там диверсантов, и теперь у тебя нет домашнего задания, и ты боишься, что тебя вызовут, так лучше выйти, погулять себе по коридору, чем так волноваться…
Класс захохотал, довольный, что сразу разоблачили пройдоху Крюкова, и как это здорово всегда у Анны Ефимовны получается: не поймешь, то ли она шутит, то ли всерьез говорит!
Но Крюкова смутить было трудно.
— Так, значит, можно, Анна Ефимовна?
Анна Ефимовна пожала плечами:
— Выйди… Только ненадолго, потому что спросить я тебя всегда успею, когда понадобится…
Крюков, не забывая держать у рта носовой платок, опрометью выскочил из класса.
Началась проверка домашнего задания.
Радик и Женька сидели на лучшем месте — возле самого окна, как и подобало людям авторитетным и уважаемым.
В окно можно было в любую минуту увидеть школьный двор.
Вот на крыльцо выскочил крошечный первачок, без пальто, в несуразно огромной шапке с торчащими, как у зайца, ушами, в огромных подшитых валенках. Подняв лицо вверх, он принялся ловить ртом снежинки, потом заметил ледяную дорожку, разбежался и лихо проехался по ней своими валенками, потом еще. Только нацелился проехаться в третий раз, как вышла няня — тетя Поля — и, взяв за руку, увела упирающегося первачка в школу.
Потом показался Крюков, тоже увидел дорожку, тоже немного покатался и побежал в подъезд, съежившись и тряся озябшими руками.
Минуты через две он ворвался в класс и шепотом сообщил:
— Уколы!
И показал пальцами, как вкалывают иглу и нажимают поршень шприца.
В классе началось беспокойство, движение и говор.
— В чем дело, Крюков? — спросила Анна Ефимовна. — Что там стряслось такое?
— Врачи пришли! — паническим голосом объявил Крюков. — Уколы делать! Уже пятый «А» повели!
— Могу себе представить, как это вам страшно! — покачала головой Анна Ефимовна. — Вы так боитесь всякой боли, что просто ужас! Вчера Иванов и Войленко, когда вышли из школы, так колотили друг друга об лед, катались по земле и сцеплялись руками и ногами, что я думала, они больше не встанут, а они поднялись и пошли, как ни в чем не бывало.
— Это мы не дрались, — объяснил довольный Войленко. — Вы не думайте, Анна Ефимовна. Это спортивная борьба… Называется—самбо.
— Разведчики и шпионы так всегда дерутся, — добавил Крюков с глубоким знанием предмета. — Шпионы дерутся хуже, поэтому их и ловят… Об этом есть в книжке…
— Я не знаю, как это называется, — перебила его Анна Ефимовна. — Я это говорю затем, что все вы такие чахлые, как мимозы… В прошлом году я как-то посмотрела в окно, оно выходит у меня прямо на снежную гору, пусть прогульщики примут это к сведению, — и что я увидела? Я увидела, что гора вся черная от детворы, они там спозаранок кишат, как муравьи. Я удивилась: в честь чего сегодня такое небывалое оживление? Оказывается, занятия в школах отменены по случаю сильного мороза, чтоб кто-нибудь не замерз по дороге в школу…
— Я ухо отморозил, — сказал Крюков.
— Это очень жалко. Но все-таки давайте прекратим переговариваться, ничего ужасного нет, всем делают уколы, и никто еще от этого не умер. Будем продолжать урок. Пусть к доске выйдет Крюков. После прогулки он, наверное, чувствует себя лучше и решит нам вот эту задачку…
Застигнутый врасплох, Крюков побрел к доске…
На перемене все любопытные столпились возле учительской, где находились врачи, и, когда открывалась дверь, жадно заглядывали внутрь. Там виднелись белые халаты, на столе бесшумно вздрагивало синее пламя, сверкали какие-то металлические предметы, пахло лекарствами.
От всего этого Радику и Женьке стало совсем не по себе, хоть и немало в своей жизни износили они всевозможных ран, ушибов, порезов и царапин и могли считаться по этой части людьми привычными.
Ученики пятого «А», которым укол уже сделали, горделиво прохаживались тут же и на вопросы пренебрежительно отвечали:
— А! Чепуха!
Як Яклич, ковыляя по коридору, покрикивал на толпившихся ребят:
— Расступись-ка! Что за базар? Не паникуй! Всем хватит!
А Комаров опять был в центре внимания. Пожалуй, и болезни не было, которой бы он не болел на зависть лентяям, обладавшим прямо-таки железным здоровьем. Он болел иногда по месяцу и все равно получал пятерки. Всех врачей он называл по имени-отчеству.
Сейчас Комаров стоял, окруженный ребятами, и хвалился самым бессовестным образом:
— Прививку от тифа мне делать не будут! Я им уже болел в позапрошлом году. Теперь у меня уже получился иммунитет.
— Что-о?
— А это значит, что я больше не заболею, потому что уже болел.
— Ишь ты… — завидовали слушатели.
— Глянь, расхвалился… — кивая на Комарова, сказал Радик Женьке.
— Здорово нахальный этот Комар, — согласился Женька. — Везде он суется, все знает.
— А если я болел? — спросил он у Комарова. — И мне не будут.
— И тебе… А почему же…
— Как же… — начал припоминать Женька. — То ли в прошлом, то ли в позапрошлом году чем-то болел… Еще горло у меня было завязано…
— Значит, у тебя была ангина!
— Вспомнил: она! — обрадовался Женька. — Но я тоже много кое-чем болел, будь уверен! Это сейчас почему-то перестал, а маленький — только и дела: коклюш там или еще что. Я даже свинкой болел! Может, скажешь, и у тебя свинка была?
— Не была, — сознался припертый к стенке Комаров.
— То-то! — торжествовал Женька. — А у меня была!
— А мышиным тифом ты болел? — спросил Комарова Радик.
— А скажешь, ты болел?
— Я хоть и не болел, но зато мой брат болел! Да вон он сам. Может подтвердить!
Среди любопытных находилось несколько первачков во главе с младшим братом Радика Сашкой, который хоть и учился каких-то три месяца, но уже обзавелся в своем классе авторитетом и огромным количеством товарищей.
