Мони Нильсон-Брэнстрем - Цацики и его семья
— Спроси их о папе Ловце Каракатиц, — повторял он снова и снова.
Когда же Мамаша наконец выполнила его просьбу, Мария хлопнула в ладоши и затараторила еще быстрее. А потом вышла из таверны.
— Что она сказала? — спросил Цацики, нетерпеливо дергая Мамашу за рукав. — И почему она так разозлилась?
— Твой папа Ловец Каракатиц по-прежнему живет здесь, в деревне. Он придет вечером. Но она говорит, что это я виновата, что Янис так и не женился и не подарил ей внуков.
— А как же я? — хихикнул Цацики.
— Да, если б она знала, — ответила Мамаша. — Надо было мне написать ей и обо всем рассказать…
— Да ладно, мы же уже здесь, — сказал Цацики. — Она добрая, только вот щиплется.
— Это потому, что ты ей нравишься.
— Странно, — удивился Цацики, — если бы я ущипнул Пера Хаммара, думаю, мне бы не поздоровилось!
Бабушка Мария вернулась с пачкой фотографий. Она показывала их Мамаше, а Мамаша передавала Цацики. На фотографиях была запечатлена семья — мама, папа, девочка лет десяти-одиннадцати и малыш. Все нарядно одетые, с немного неестественными улыбками.
— Кто это? — спросил Цацики.
— Твои двоюродные брат и сестра, — сказала Мамаша.
До сих пор у всех его одноклассников были двоюродные братья и сестры, а у него — нет. Цацики завидовал им, потому что когда у тебя много родственников, то и подарков на день рождения и Рождество тебе дарят гораздо больше. Он снова взглянул на фотографии и повнимательнее рассмотрел девочку. Она была симпатичная, с длинными темными косичками.
И вдруг Цацики прямо-таки вскипел от негодования. Бабушка, дедушка, двоюродные брат и сестра — а Мамаша и словом ему не обмолвилась! В глазах его заблестели слезы, и он даже слегка пихнул Мамашу в бок.
— Почему ты ничего мне не рассказывала?
— Прости, мне и в голову не приходило, — пыталась защититься Мамаша. — Они живут в Канаде. Я с ними даже не знакома.
— В Канаде?
— Да, многие из этой деревни уехали в Канаду.
Мамаша повернулась к Марии и о чем-то спросила ее. Мария затарахтела в ответ. Мамаша кивнула и улыбнулась Цацики.
— Они скоро приедут.
— Когда? Сегодня?
— Нет, — засмеялась Мамаша. — Недели через две.
Папа Ловец каракатиц
Цацики сидел в гавани и смотрел, как рыбаки, расставив сети на ночь, возвращаются в порт.
Он ел мороженое. Четвертое за последние несколько часов. Стоило ему лишь покоситься на холодильник, как бабушка Мария выдавала ему новую порцию.
Мысли путались в его голове, ему было не по себе, и он до сих пор злился. Вот взять, скажем, Пера Хаммара — он знал своих бабушек, дедушек, кузин и кузенов всю жизнь. Все они жили в Стокгольме и говорили по-шведски. Когда же Цацики, наконец, как все нормальные люди, обзавелся родственниками, оказалось, что одни говорят на непонятном ему языке, а другие и вовсе живут в Канаде.
О Канаде Цацики знал только то, что там играют в хоккей — они с Пером Хаммаром собирали карточки с фотографиями игроков.
Теперь же у него в Канаде появились родственники. Цацики чувствовал себя обманутым. Мамаша столько всего от него утаила.
На пляж пришли какие-то дети. Они с любопытством поглядывали на Цацики. Дети стали играть — бороться и кидать друг друга в воду, так что брызги долетали даже до Цацики. Ему очень хотелось поиграть с ними, но он обещал маме не купаться без взрослых.
Один мальчик подарил ему красивую ракушку, которую сам достал со дна.
— Эфхаристо, — сказал Цацики. По-гречески это означало «спасибо». Мамаша научила его нескольким греческим словам.
В ответ мальчик стал что-то оживленно объяснять, но Цацики только грустно пожал плечами, и мальчик сдался. Вскоре дети ушли.
Вдруг Цацики заметил в море оранжевую точку. Когда она приблизилась, стало понятно, что это буек — такие привязывают к себе подводные охотники, чтобы их видели проходящие мимо суда. Цацики напряженно следил за буйком взглядом. Вскоре уже видна была черная трубка, потом показалась голова, и вот на берег вышел человек в ластах.
Он снял маску и ласты. Его мокрое тело блестело. В руке он держал подводное ружье, а на поясе, на крюке, висели пять больших каракатиц.
Мужчина снял добычу с крюка и стал бить каракатиц о большой камень — Цацики знал от Мамаши, что так из них извлекают чернила.
У Цацики засосало под ложечкой. У рыбака были такие же черные глаза, как у него самого, и такие же черные усы, как у дедушки Димитриса. Не столь буйные и роскошные, но все равно очень стильные.
Цацики встал и медленно-медленно подошел к рыбаку. Сердце колотилось в груди, а коленки немного дрожали, словно в них налили лимонаду. Цацики остановился, восхищенно рассматривая ружье, которое рыбак бросил на песке.
Почувствовав присутствие Цацики, рыбак поднял голову.
— Ясу, — сказал он и дружелюбно улыбнулся.
— Ясу, — смущенно прошептал Цацики папе Ловцу Каракатиц.
Теперь он ни капельки не сомневался, что это он. Иначе просто быть не могло.
Ловец Каракатиц стал что-то говорить по-гречески. Цацики снова пожал плечами в знак того, что он не понимает.
— English? — спросил папа Ловец Каракатиц.
— No, Sweden, — прошептал Цацики. Дескать, он приехал не из Англии, а из Швеции.
Цацики показалось, будто папа Ловец Каракатиц как-то особенно пристально посмотрел на него, когда услышал слово «Швеция», правда, потом снова занялся своими каракатицами — стал опять колотить их о камень и полоскать в море.
Вот ведь какая удивительная штука жизнь, — подумал Цацики, невольно улыбнувшись. Папа Ловец Каракатиц — такой же чудак, как и все здесь. Вот он стоит, всего в метре от своего родного сына, и ничегошеньки не подозревает.
— Цацики! Цацики! — на всю гавань раздался голос Мамаши. — Ты где?
— Здесь! Я здесь! — крикнул Цацики и помахал рукой.
Рыбак замер, услышав Мамашин голос, а увидев ее, прямо-таки побледнел, несмотря на свой загар. Цацики бросился спасать каракатиц, чтобы их не смыло волной обратно в море.
Папа Ловец Каракатиц и Мамаша стояли, изумленно глядя друг на друга.
— Ясу, Янис, — наконец, произнесла Мамаша и радостно улыбнулась.
Рыбак не улыбнулся в ответ и ничего не ответил.
Цацики нервно захихикал. Он не понимал, весело ему или грустно. Смеяться ему или плакать.
— Микри горгона, — наконец выговорил Ловец Каракатиц, — микри горгона!
— Что он говорит? — спросил Цацики.
— Маленькая русалка, — ответила Мамаша, улыбаясь. — Так он меня когда-то называл.
— Что за глупости, — фыркнул Цацики. Он и не думал, что его папа такой дурачок.
Ловец Каракатиц сделал шаг навстречу Мамаше, потом еще один. Потом обнял ее. Цацики казалось, что он обнимал и целовал ее целую вечность.
Папам можно целовать мам, это всем известно, но Цацики начал уже опасаться, что Ловец Каракатиц проглотит его Мамашу. Но в конце концов Мамаша высвободилась из его объятий, оправила платье и положила руку на плечи Цацики.
— Это мой сын. Его зовут Цацики.
У Цацики дыхание перехватило. Это мгновение в его жизни было не менее важным, чем то, когда он появился на свет.
— А это Янис, — сказала Мамаша и наклонилась к Цацики. — Твой папа, — прошептала она ему на ухо.
— А то я не знал, — рассмеялся Цацики.
Калле мера
Греческое выражение «калле мера» не имело никакого отношения к шведскому имени Калле, а означало попросту «доброе утро». Всего за один день Цацики выучился говорить по-гречески «привет», «доброе утро», «спокойной ночи», «спасибо», «мороженое» и «маленькая русалка». Скоро он наверняка заговорит так же хорошо, как Мамаша. А все это потому, что его папа — грек.
Мамаша спала как убитая, натянув простыню на голову. В Греции одеялами не накрываются, только простынями, но даже без одеяла все равно жарко.
Накануне вечером в честь их приезда устроили праздник. Цацики танцевал со своим дедушкой, с папой Ловцом Каракатиц и с другими мужчинами из деревни. Это был строго мужской танец и напоминал он смесь «Маленьких лягушат», которых танцуют в Швеции в день летнего равноденствия, и брейк-данса. Все бешено аплодировали, особенно бабушка Мария и Мамаша. Потом Цацики уснул на составленных рядом стульях. Да, путешествие в Грецию оказалось не из легких.
Будить Мамашу Цацики не стал. Он надел плавки, маску, трубку и ласты. Сегодня они с Мамашей и Ловцом Каракатиц будут нырять. Так обещал Янис.
Было уже так жарко, что Цацики немного запыхался. Спотыкаясь и путаясь в ластах, он спустился по лестнице в таверну. Бабушка Мария уже готовила завтрак.
— Калле мера, — не вынимая трубки изо рта, загробным голосом сказал Цацики. От страха Мария едва не лишилась чувств.
