Борис Изюмский - Алые погоны
Выкрики, смех сливались в сплошной гул, из которого иногда вырывалась отчетливо слышная фраза:
— Давайте — в штурм Берлина!
— Партизаны, ко мне! Кто пойдет в разведку?
— Кантемировцы, вперед на Карпаты!
В конце плаца стоял на вышке круглолицый офицер.
— Воспитатель моей роты капитан Беседа, — кивнул в его сторону Тутукин. Офицер на вышке внимательно всматривался в сугробы внизу. Заметив ползущую фигуру, крикнул:
— Гурыба — убит!..
Сделал полуоборот и опять вгляделся:
— Самсонов — убит!..
В это время по лестнице вскарабкался какой-то малыш и, торжествуя, воскликнул:
— Вы сами убиты!
Старшие суворовцы — доотказа затянутые ремнями, с безукоризненной складкой брюк — по два, по три прогуливались в дальней аллее. То встречаясь, то расходясь, они перебрасывались негромкими фразами, шутливо толкали друг друга в сугроб и не давали падать.
— Какие из них мои? — подумал Боканов.
Он и майор остановились у старой липы и, скрытые ею, могли наблюдать за происходящим вокруг. Почти рядом прошли двое, лет по одиннадцати.
— Мои, «мелкокалиберные», — прошептал Тутукин, — Дадико Мамуашвили, а тот, рыженький, Павлик Авилкин.
Мальчик с восточными огромными глазами говорил товарищу, обняв его:
— Я читал вчера стихотворение «Перчатка», там придворная дама есть — кокетка. Это кто? Я слово не пойму…
— Наверно, ведьма какая-нибудь, — не задумываясь, бросил Павлик, и они свернули в парк.
— Савва! — закричал от двери училища юноша с нежным лицом другому, пересекающему стадион, — тебе тоже клинья выпарывать?
— Тоже! — недовольно, ответил Савва, ускоряя шаг. — Пошли в мастерскую…
— Что за клинья? — недоуменно спросил у майора Боканов.
— В брюках, — улыбнулся Тутукин. — Любители матросского клёша делают сбоку в брюках вставки. А командир первой роты подполковник Русанов, как только заметит это нарушение формы, приказывает франтам отправляться в портняжную и выпарывать клинья.
По двору проходил бородатый мужчина в пенснэ и каракулевой шапке горбом. В левой руке он держал разбухший портфель, а правую то и дело прикладывал неумело к голове ладонью вперед, отвечая на приветствия воспитанников.
— Это кто? — с любопытством посмотрел Боканов.
….. — Наш преподаватель математики — Семен Герасимович Гаршев, великий знаток своего дела…
— Так в училище и штатские есть? — удивился Сергей Павлович.
— Есть… Гаршев — лучший математик в городе. Мы его, так сказать, отвоевали для себя.
— Воспитанник Самсонов! — вдруг зычно окликнул малыша майор.
Самсонов проворно подбежал и приложил руку в синей варежке к шапке:
— Воспитанник Самсонов! — вздернул он нос с черной точкой на самом кончике и благодушно растянул рот.
— Опустите руку и перестаньте улыбаться! Почему у вас такой неопрятный вид? Шинель в мелу… — майор приблизил свое лицо к воспитаннику. — Батю-юшки, шея грязная! — в чернилах!
Самсонов виновато помаргивал белесыми ресницами, переступая с ноги на ногу. Ему, кажется, хотелось что-то сказать в оправдание, но он не решался.
— Запомните, Самсонов, — медленно, выделяя каждое слово, сказал майор, — если вы когда-нибудь увидите меня неряшливо одетым, с оторванной или непочищенной пуговицей, можете быть таким неряшливым всегда? А сейчас даю вам десять минут — приведите себя в порядок. Ступайте!
— Слушаюсь, привести себя в порядок! — И Самсонов побежал, смешно перебирая ногами в длинных брюках.
— Одну минуту, — возвратил его Тутукин. — Вы знаете воспитанника Ковалева Владимира из первой роты?
— Так точно, знаю… Он мне рогатку сде… и поперхнулся, спохватившись, что сказал лишнее.
— Пришлите его ко мне, — приказал майор, — на выполнение этого приказания добавляю еще пять минут.
— Слушаюсь, прислать Волод… воспитанника Ковалева.
… Высокий худощавый Ковалев — юноша лет шестнадцати — подошел быстро, но не бегом, с достоинством придерживая клинок на бедре.
— Ваш, — шепнул Боканову Тутукин.
На правой руке у Ковалева, немного выше локтя, — красная повязка помощника дежурного по роте.
— В чем состоят ваши обязанности? — сухо спросил его майор.
Ковалев смутился, не понимая еще, в чем дело, но смело посмотрел на Тутукина серыми глазами. Немного запинаясь, он перечислил свои обязанности.
— Обязанности вы знаете, — так же сухо бросил Тутукин, — и тем хуже, что не выполняете их. У вас в комнате отдыха бумажки валяются, мне пришлось их подбирать. А в углу — еще до сих пор на полу кусок раздавленного мела. Неужели вы не в состоянии сами поддерживать порядок?
— Я только… — начал было Ковалев.
— Обеспечьте чистоту! — резко приказал офицер, и Боканов подумал, что этот маленький майор, пожалуй, не так добродушен, как это кажется на первый взгляд.
В широко распахнувшиеся ворота училища въехала голубая машина. Сигарообразный кузов ее сидел так низко, что, казалось, скользил без колес по снегу.
Из машины вышел, слегка прихрамывая, генерал в темно-серой шинели.
— Училище, смиррно! — удивительно зычным голосом подал команду Тутукин и побежал к генералу с докладом…
* * *В 16.00 капитан Боканов постучал в дверь кабинета начальника училища.
— Войдите!
В какую-то долю секунды Боканов успел мысленно отметить о генерале: «Тоже из гвардии» и сдержанным голосом представился. Генерал приподнялся с кресла.
Среднего роста, поджарый, с талией юношески тонкой и гибкой и совершенно еще темными, коротко подстриженными усами, он показался Боканову совсем иным, чем тогда, когда Сергей Павлович видел его издали, у машины, — проще и моложе, хотя лицо его и было того нездорового зеленовато-бледного цвета, какое приобретает оно у людей после изнурительной и долгой болезни…
— Очень рад, — приветливо протянул, генерал тонкую, сухощавую руку, — Полуэктов… Познакомьтесь. — мой заместитель по политической части, — указал он на смуглолицего, широкоплечего полковника, с огромными надбровными дугами.
— Полковник Зорин, — привставая, слегка наклонил тот курчаво-пепельную голову.
— Присаживайтесь, — кивнул генерал Боканову на кресло неподалеку и внимательно поглядел на капитана.
— Давно из Действующей?
— Месяц назад.
— В какой дивизии воевали?
Боканов назвал дивизию и её командира.
Полуэктов снова внимательно посмотрел на капитана:
— Пединститут когда окончили?
— В тридцать шестом… потом четыре года в ленинградской школе химию преподавал.
— Ну, ну, — словно успокаиваясь, закивал генерал, — у нас тут работы край непочатый…
— Работы не боюсь! — вырвалось у Боканова. — А вот боязно — справлюсь ли? Все-таки долго был оторван от детей.
— Справитесь! — уверенно сказал генерал и потянулся за портсигаром. — Правда, нехорошо, Степан Иванович, — повернулся он к полковнику, — что не в начале года воспитателя меняем, но мера эта — архинеобходимая. Да, кстати, вы уже где-нибудь обосновались? — вновь обратился к Боканову генерал.
— Нет еще.
— Тогда зайдите сейчас к моему помощнику по хозяйственной части — полковнику Светову, он о вас позаботится…
* * *На следующий день капитан Боканов шел тихими коридорами училища рядом с бритоголовым, слегка сутулящимся начальником учебного отдела и, сердясь на себя, мысленно убеждал: «Ну, чего трусишь? Такие же мальчишки, какие были у тебя несколько лет назад, только на этих форма…»
Был вечерний час, в расписаниях училища именуемый казенно-сухо «самоподготовкой», а на самом деле — час приготовления домашних уроков.
При входе офицеров в класс, кряжистый широкогрудый воспитанник, сидевший на первой парте, крикнул ломающимся баском, словно что-то неожиданно нашел.:
— Встать! Смир-рно! — И, отбивая шаг, остановился недалеко от начальника учебного отдела Ломжина, расправил плечи:
— Товарищ полковник, первое отделение первой роты в количестве двадцати пяти человек на самоподготовке; отсутствующих нет. Старший воспитанник Лыков Василий.
— Здравствуйте, товарищи воспитанники! — поздоровался Ломжин.
— Здравия желаем, товарищ полковник! — отрывисто и громко раздалось в ответ, и эта рьяность неприятно, удивила Боканова. Шевельнулась мысль о муштре и солдатиках. Несколько позже, когда Сергей Павлович глубже вошел во внутренний мир училища и самих воспитанников, он убедился в необоснованности своих опасений, увидел, что ребятам даже доставляет удовольствие браво и оглушительно отвечать на приветствие, привычкой становятся требования строя и команд, и все это легко и охотно перенимается ими у офицеров. Жизнь училища с вечерними поверками, часовым у знамени, маршем под оркестр, с бесчисленным множеством чисто военных особенностей становилась их жизнью, такой же естественной, как звонок в школе.
