Николай Кузьмин - Где найдёшь, где потеряешь (Повести)
— Не упрямый, а трусливый. К тому же дурак. Разыгрывает показную порядочность, потому что кишка тонка.
Но нет, Игорь не струсил. И дураком, то есть неудачным психологом, оказался, скорее, сам Саша Донец. В тот вечер, когда во всех подробностях приобщил ребят к своему секрету, Игорь высказался прямо: все это бред и мерзость, он не желает участвовать и не советует никому. Мало того, что не советует, он даже категорически против подобной мысли. А ежели новоявленные гангстеры не откажутся от гнусной затеи, то он, Игорь, найдет способ им помешать.
— В милицию побежишь? — спросил тогда Саша с презрением.
— Не побегу, — ответил на это Игорь, — можешь не волноваться. Но ваша банда… Лучше не пытайся. И Борьку лучше не тронь!
Тут Борька почему-то обиделся, уперся:
— Не надо за меня! За меня не решай, не нуждаюсь. Подумаешь какой сознательный верзила! У меня своя голова на плечах.
— Нет у тебя головы. Тыква! Бестолковка!
— А у тебя-то? Вдолбили прописную мораль!..
В конце концов они поругались, расстались озлобленными и убежденными в тупости друг друга. Дома Игорь долго ворочался в постели, все не мог уснуть. Неужели угон действительно состоится? Неужели Сашка не выдумал, правду рассказал? Этот закулисный делец, телефонная связь, посредники, деньги… Если так, то история скверная. Почему Борька не понимает? Ну, а что при таком положении должен делать он, Игорь? Как помешать, как ему правильно поступить?
А Борька действительно не верил Донцу до последнего момента. Он не верил и не понимал того, в чем участвовал сам. Все казалось эффектной кинокартиной про то, как щуплый, но мужественный подросток вступил в гангстерский синдикат и геройствовал напропалую. Воображением грабил он банки, купался в роскоши, залечивал раны, полученные в рукопашных, и Таньку Смирнову влюблял в себя до умопомрачения. О, какая то была жизнь! Полная приключений, деятельности, риска… Это тебе не школа, не дачная праздность под присмотром родителей. Это такое!.. И почти реально, почти наяву. Ибо где-то существовал грозный шеф, имелись вещественные отмычки, был налицо партнер, планы, пароли, тайна…
Странно, однако ни разу не пришло Борьке в голову, что будущий поступок — банальная кража, потеря совести и чести, беда для кого-то и материнское горе в придачу. Возможные последствия, предусмотренное законом возмездие тем более не касались Борькиного ума. Ведь кодексы и тюрьмы придуманы для злодеев, а себя он таким не представлял. Одного боялся уязвленный своей физической хилостью мальчишка — неспособности. Он боялся стать посмешищем у Донца, трусом для себя самого. Поэтому его решение было бездумно бесповоротным. Главное — испытать свою волю, утвердиться в ощущении, что ты отважный малый. Ну и все остальное тоже отметина в обыденной жизни, как ни верти.
Но пока жизнь текла заурядно и скучно. Воскресным утром выбежал Борька из дому и долго слонялся по дворам, не зная, чем себя развлечь. Увидел малолетнюю сестренку Игоря, спросил, как там его товарищ, что делает, когда выскочит гулять?
— А он не выскочит, — радостно сообщила Марина. — Он с папой на озеро поехал. Он там поймает во-о-от таких рыб!..
Известие огорчило Борьку: почему Лось не пригласил с собой? Однако поразмыслить на эту тему не довелось, ибо его окликнули:
— Эй! Эй, ты! Эй, ковбой!..
— Привет! — крикнул Борька, подбегая к Донцу, который звал, не выходя из своей парадной. — Ты чего прячешься? Чего ты такой?
— Мастер звонил, — сказал Саша, озираясь по сторонам.
Его самоуверенная обычно физиономия была сейчас нелепо растерянной, встревоженной. Длиннющие волосы не причесаны даже.
— Мастер? — не в миг уразумел Борька. — Какой мастер?
— Да ты!.. Да ты что? — Саша вытаращил глаза. — Говорю тебе, вот только что звонил мастер. Тот! Ну, тот, не понимаешь? Велел брать колымагу сегодня. Дошло?
— Так ведь сегодня — воскресенье. До пятницы отложили.
— Отложили, отложили! — передразнил Донец взвинченно. — Говорит, обстоятельства изменились. К тому же он точно знает, что машина на месте. Приказано брать.
Они смолкли, как-то настороженно вперились взорами в злополучные «Жигули». Машина, действительно, стояла во дворе, хотя три дня до этого отсутствовала, к общему благу. А теперь вот — на месте. Стоит, черт бы ее побрал! И заказчик уже позвонил…
— Ну так что? — спросил наконец Борька, не очень вдумываясь.
— Ничего и луку мешок, — согнав с лица мрачную тень, расхрабрился Донец. — Сегодня так сегодня. Нам без разницы. — И подначил: — Или ты на попятную? Может, боишься, раскаиваешься, а, ковбой?
— Кто, я? — тоже напыжился Борька. — Ты меня с кем-то путаешь, Сашенька! Если сказал — железно. Уж я-то не подведу.
— Тогда подгребай к одиннадцати, самое время.
— Будь спокоен. Как штык!..
В назначенный час оба сидели на скамейке и демонстрировали словесно свою решимость и отвагу. Не трогаясь с места, Саша настойчиво твердил:
— Сделаем. Ерунда! Чего не сделать? Одно удовольствие…
— Конечно, — поддакивал Борька, весь дрожа.
И через полчаса:
— Запросто провернем. Вот покурим и приступим.
— Четко! Пусть только на первом этаже погасят свет.
Свет погас на первом и на втором, и еще по многим ячейкам шестиэтажного улья, но мальчишки все не могли отклеиться от скамейки, находили причины повременить. В глубине души Саша чувствовал: будь он тут один на один с автомобилем, никогда не осмелился бы к нему подступить. Однако рядом ерзал свидетель, и поэтому Саша выдавил в конце концов:
— Ну, ладно… Ну, все… Ну, встали! Выруби фонарь. Послушай в парадной. Потом стой под аркой. Встали, пошли!
Минута — вечность, вечность безвременья и страха. В голове пусто, в душе катастрофа, ураган. Ключи от машины… Спящие окна… Запоздалый прохожий… Отмычки, отмычки… Бесшумная дверца, зажигание, тормоза… Тихой мышью скользят «Жигули» под уклон… Господи, пронеси!.. Как дрожат руки… Но вот еще одно мгновение и…
По ночному городу в гиблом соответствии с фильмами, столь милыми Борькиной фантазии, мчит краденый автомобиль с двумя гангстерами на борту. Ленинградские улицы возникают, разворачиваются красочной перспективой в лобовом стекле. Навстречу бешено летят дома, огни, витрины, перекрестки. Шарахаются пешие простофили, не подозревая, какая необыкновенная машина промелькнула перед носом у них. Здорово! До чего здорово, казалось бы… А между тем ошеломленному Борьке ничего такого на ум не идет. Он беспрестанно оглядывается назад. Его бьет противная дрожь. Во рту сухо, как в пустыне Гоби, а по спине — Арктика, сплошной лед.
— Вот так надо, — внезапно произносит Саша. — Что, ковбой?
— Никто не гонится, — не узнавая голоса, Борька шипит. Расправив судорожно спружиненное тело, повторяет смелее: — Никто не догоняет. Нет… Никто… Удалось. Неужто удалось? — И вдруг орет: — Сашка! Сашуля чертов! Мы жмем, мы едем, слышишь ты?
Да, он ликует теперь. Он в безмятежном восторге и не скрывает этого, потому что сознает себя могучим, незаурядным с данной минуты. О, если бы все узнали! Эх, если б можно было похвастать, рассказать… Но ладно. Зато он сам теперь уверен. Он выдержал испытание. Он — личность, настоящий мужчина, дерзкий, отважный человек!
— Па-пара-папам, — заводит Борька нечто мотивное. — Удалось, провернули, па-пара-папам!..
— Удалось, — хмыкает Саша, разыгрывая невозмутимость бывалого. — А ты как думал, мальчонка? Это лишь на экране вылавливают и догоняют в два счета. А в жизни… Пусть попробуют нас.
Борька, несколько стихая, вторит:
— А правда, пусть попробуют. Да где им! Проворонили, тю-тю, — затем добавляет нелепо: — Жаль, нет погони. Может, еще будет, а?
— Знаешь, кто хуже дурака? — Саша уже способен насмехаться. — Дурак с воображением, вот кто. Тебе и перестрелку подать?
— А чего? Было б у нас оружие… Была бы чужая полиция… Где-нибудь в Чикаго, Сингапуре…
С этими словами он оборачивается, выпячивает ступенькой челюсть и открывает из пальца смертельную пальбу:
— Кх, кх! Пиу, пиу, пиу!.. Бенц! Шеф, дай газу. Заруливай в трущобы. Кх, кх!..
«Жигули» быстро несутся по набережной Фонтанки, сворачивают на мост, еще раз сворачивают и едут в обратную сторону — как велел Живоглот. Вот завершен условленный круг, и опять мелькают те же дома, те же повороты, перекрестки. Задержки перед светофорами ущемляют самоуверенность, портят настроение. Борька уже не дурачится. И у Саши больше нет охоты притворяться прожженным дельцом. Так они катят и катят, снова подавленные, настороженные, мчатся голову очертя в неизвестность свою.
— Сколько нам колесить? — не выдерживает Борька.
— До посинения, — зло отзывается Донец.
