Ганс Фаллада - Фридолин, нахальный барсук
При этих словах Мушка вздрогнула, но ничего не сказала.
Позднее, перемывая в кухне посуду, мать сказала дочери, вытиравшей тарелки, (вытирать посуду — тоже одна из Мушкиных страстей), итак, мать сказала:
— Сегодня за обедом ты была невежлива с папой, я к этому не привыкла, Мушка!
— Ах, мамочка, — отвечала Мушка, — вежливость, это, конечно, замечательная штука, и я хочу быть очень-очень вежливой. Но когда речь идет о моем Фридолине, я уже не могу думать о вежливости, я думаю только о том, что они хотят его убить, вот почему я так говорю. Это само собой так получается.
На это мать ничего не ответила, и они продолжали молча мыть и вытирать посуду.
Глава седьмая
Когда папа Дитцен вспоминал ту раннюю осень и войну, начатую со столь широковещательных заявлений, то всякий раз вынужден был признаваться себе, что эта кампания потерпела полный провал. Провал?… Однако провал можно преодолеть, его даже можно использовать как побудительную причину для новых, еще больших усилий — но тут не было ничего подобного! Вся война ушла в песок, целыми неделями никто и не вспоминал про барсука Фридолина, а едва пришла зима, о нем и вовсе думать забыли все, кроме Мушки.
Разумеется, первая запланированная экспедиция к барсучьей норе состоялась, несмотря на то, а может быть, именно потому, что Мушка теперь в войне не участвовала, и несмотря на возникшее опасение, что она своей прогулкой спугнула барсука, то есть что он попросту удрал и теперь его ищи-свищи.
К тому же выяснилось, что Тедди хоть и старалась вовсю, но рыла землю совсем неталантливо: то и дело замуровывалась. Сперва песок и камни так и летели, тучи пыли закрывали солнце. Затем Тедди исчезала в норе, но уже через несколько минут начинала крутить задом, словно штопором — она уже стремилась не столько достать барсука, сколько выбраться назад, на воздух.
Отдохнув несколько минут, подбадриваемая хозяевами, она с новым рвением принималась за дело, и вновь все заканчивалось неудачей. В конце концов ее уже никакой хитростью нельзя было заманить в нору. Тедди, вся в грязи, разгоряченная, кинулась к озеру и долго-долго купалась, желая освежиться. Сколько ни свистели и ни кричали хозяева, ничего не помогало.
Тогда мужчины, отец и Ули, сами пустились на поиски запасных выходов, которые, согласно Брему должны были где-то быть. Тут следует признать, что между… соратниками не было ни единства, ни дружеского расположения. Отец с явной иронией отказался от дубинок, изготовленных сыном, и вдобавок еще насмешливо осведомился, не целесообразнее ли взять с собой, к примеру, телеграфные столбы или средних размеров дуб? Сын же остался при своем мнении — для мощного удара нужна и дубинка помощнее. Не говоря ни слова, отец взял с собой сломанную подпорку для гороха, а сын упрямо схватил собственноручно изготовленную дубинку. Вот так они, вооруженные до зубов, молча пришли на поле брани.
Этот разлад не мог пойти на пользу военной операции. Очень неохотно они взялись искать запасные выходы, но ни одного не обнаружили, ни того, что был спрятан среди камней и травы на самом берегу озера, ни скрытого в кустах бузины на середине склона, ни того, что был наверху, у края поля, под хворостом.
— Ах, довольно заниматься этой чепухой! — заговорил отец, тем самым нарушив наконец более чем получасовое молчание.
— Тедди вообще ни на что не годится, — отозвался сын.
— Тут ты безусловно прав, — сказал отец почти уже дружелюбно и по дороге домой то и дело отпускал горькие замечания об этой вконец испорченной женщинами собаке, непослушной, без чувства собственного достоинства, которая не умеет толком ходить на поводке, не годится в сторожа, а готова немедленно подружиться с любым бродягой, к тому же, несмотря на все увещевания и колотушки, гоняет гусей, и так далее, и тому подобное, до самого дома.
Тедди, угодливо виляя хвостом, бежала рядом, гордо неся в зубах камешек. Так как сын во всем соглашался с отцом, разлад между ними был полностью преодолен. В неудачах экспедиции виновата оказалась одна только Тедди, и вообще барсучья нора скорее всего не барсучья, а выдрина, о чем свидетельствует отсутствие запасных выходов. На этом военная кампания, по крайней мере осенне-зимняя, была почти завершена.
Оставалось только поставить капкан — как человек основательный и любящий порядок, отец конечно же неукоснительно выполнял намеченную программу. Он достал из чердачного тайника капкан и в присутствии Ули и Мушки принялся устанавливать его в дыре под забором. Зрители, естественно, нервировали отца. Капкан был очень грязный и ржавый, но пружины оказались еще хоть куда, в этом отец убедился, растянув их. Обе стальные дужки с железными ржавыми зубьями выглядели устрашающе. Он много раз пытался, но поставить капкан ему все никак не удавалось.
— Проклятое старье! — выругался отец вполголоса, делая пятую попытку. И с горечью добавил, указывая на опасность, которой подвергался сам — Тому, чьи кости сюда попадут, будет не до смеха!
Сын решил уточнить:
— Ты думаешь, папа, ногу этот капкан может начисто оттяпать?
— Вряд ли! — сказал отец и сделал шестую попытку. — Но кости уж точно переломает, можешь не сомневаться, Ули!
Мушка думала о славном, мирном Фридолине, о том, каково ему будет с переломанными костями, без всякого ухода… Если ткнуть палкой в этот капкан, он захлопнется и никакой барсук в него уже не попадется, размышляла она. Затем, бросив взгляд на взбешенное лицо отца, она решила пока воздержаться от этой акции помощи барсуку.
— Я как-то читал, — опять начал Ули, — что такие капканы нельзя трогать голыми руками, звери могут учуять.
— Может, мне для Мушкиного Фридолина еще и лайковые перчатки надеть? — спросил отец, но уже не так сердито, потому что он наконец-то установил капкан. — Нет уж, благодарю покорно! Впрочем, эта штука так воняет крысиным дерьмом и ржавчиной, что барсуку нипочем не учуять, что я к нему прикасался.
И вот капкан задвинут в лаз и прикреплен к проволочной ограде.
— Так! — сказал отец. — Пусть только этот барсук явится! — Он задумался. — К сожалению, мне придется днем убирать эту штуку отсюда, а на ночь снова ставить, а то Ахим или еще кто-нибудь в него непременно угодит. Мало мне других забот!
Итак, за ужином всем было торжественно объявлено, что теперь на ночь будет ставиться капкан на барсука, и пусть все знают, чем это может кончиться. Впрочем, в ближайшее время проделкам этого ворюги будет положен конец — несмотря на всех Мушек!
Но случилось так, что в последующие трое суток ворюга ни днем, ни ночью не покидал своей норы. Да, Фридолин был до того расстроен этим новым нарушением покоя, новым повреждением своего жилища, что решил: голод голодом, а я из норы больше не выйду. Он был зол на весь мир. Если даже в этом захолустье нет покоя, то он лучше умрет с голоду, и вот тогда мир увидит, каково ему без Фридолина! Хорошенький, должно быть, будет мир без барсука!
Таким образом, и мягкосердечная Мушка, и кровожадный отец, проверяя по утрам капкан, видели, что никто в него не попался. Но новых дыр в заборе тоже не было, и совсем уже спелая кукуруза стояла нетронутая.
— Ага! — с торжеством сказал отец в кругу семьи. — Этот негодяй заметил, что мы объявили ему войну, и перестал нас обкрадывать! Его счастье! Иначе мой капкан сделал бы из него котлету! И в воскресенье мы лакомились бы барсучатиной!
«Умница Фридолин! — подумала Мушка. — Как здорово, что ты такой внимательный, и не попадаешься в этот старый мерзкий капкан! А мы прекрасно обойдемся без барсучьего жаркого!»
Она обдумывала новую прогулку к норе, чтобы еще разок взглянуть, как жарится на солнышке ее маленький друг. Но, во-первых, отец запретил ей прогулки к барсучьей норе, а во-вторых, сейчас, к началу осени, у матери столько хлопот с вареньями и соленьями, что Мушка непременно должна помогать ей, следовательно, у нее и впрямь нет времени на прогулки. И она отложила прогулки на потом.
На четвертую ночь голод пересилил презрение Фридолина к ненормальному миру. И он возобновил свои походы за провизией. Но теперь он стал осторожнее, теперь он всего боялся и в поисках пропитания не покидал Лесного острова. Но и там было достаточно пищи, чтобы утолить голод, хотя при этом надо было тратить куда больше усилий, и конечно, тут он не находил таких деликатесов, как Сладкий Воск или молодая морковка.
Позднее, когда все вокруг его норы стало спокойно и, казалось, воцарился прежний мир, он опять стал хаживать прежней дорожкой на огород Дитценов и на кукурузное поле. Но теперь он бывал там нерегулярно, самое большее раз в три или четыре ночи. С таким упорством выставляемый на него капкан он, конечно, сразу учуял, его передернуло от этой адской вони, и он тут же прорыл новую дыру под забором.
