Геннадий Михасенко - В союзе с Аристотелем
Вера Сергеевна неожиданно перебила, мол, простите, конечно, но о своих соседях она привыкла узнавать не с чужих слов, а при личном общении, и это, поверьте, гораздо лучше, а вот она, Гайворонская, показывает себя с худшей стороны.
Василиса Андреевна крайне смутилась, накричала что-то на Юрку и, сказав, ну что ж, мол, как хотите, удалилась с огорода. Так возникла эта отчужденность, бросившая тень и на мужчин. Только мальчишки были неразлучны.
— Ну, как дела? — спросил Аркадий Юрку, когда все цепочкой возвращались домой.
— Хорошо.
— А в школе?
— И в школе.
— Сейчас покажешь мне дневничок. Я ведь теперь как-никак за тебя отвечаю перед Галиной Владимировной.
— Пожалуйста.
У ворот Василий Егорович предложил Гайворонским зайти к нему. У него-де где-то завалялись «остатки былой роскоши» — пол-литра. Аркадий сказал, что не хочет, а Петр Иванович уверил, что придет тотчас, только сменит штаны.
— Так-с… Где тут двойки? — проговорил Аркадий, принимая от брата дневник и начиная листать его. — Четверка… Четверка… Тройка. Ага-а, сейчас и до двоек доберемся.
— Не доберешься. Двоек нету.
— А это что?
— Где?
— Вот.
— Это тройка.
— Допустим. Так… А это?
— Тоже тройка.
— Нет, брат, третья тройка — это уже двойка, так сказать потенциальная.
— Нам таких не ставят. Раз тройка, значит, тройка.
— Ставят, только вы не догадываетесь. Потенциально означает: сегодня — тройка, завтра — тройка, а послезавтра — двойка… А это что? Опять тройка. Ну, братец, так дело не пойдет. Что, тебе времени не хватает?
— А ты перелистни еще раз, — сказал Юрка.
— Да что тут перелистывать — сплошная посредственность… У, пятерка. Ну, это заблудшая овца.
— А сегодня четверку получил, только в дневник не поставили.
— Все равно худо. Придется поговорить с учительницей, посоветоваться… Нет-нет, ты меня не разубеждай. Сказано — сделано.
Но Юрка не собирался ни в чем разубеждать брата. Он чувствовал, что новая встреча Аркадия с Галиной Владимировной, как и первая, ничем особенным ему не грозит. За собой мальчишка знал одну правду: он не ленился, старался учиться, ему нравился этот неспешный процесс познания, это путешествие, как говорила Галина Владимировна. К тому же он понимал, что все его мальчишеское благополучие или, если хотите, счастье зависит именно от того, как он учится: хорошо — живи по личным планам, плохо — тебя моментально опутают всякими присмотрами, проверками, нотациями, и чудо-жизнь превратится в каторгу. Но, как Юрка ни старался, троек в дневнике оказывалось больше, чем хотелось бы. Успокаивала мальчишку единственная спасительная мысль о том, что лучше твердая тройка, чем шаткая пятерка, а все пятерки Юрка считал шаткими. Получать их — все равно что ходить по канату: покачнулся — и слетел. Когда же он сам зарабатывал «отлично», от всей этой теории оставались только щепки, затем она опять срасталась и делала свое дело — помогала Юрке жить.
Вернулся чуть захмелевший Петр Иванович. Проверил, чем заняты сыновья, пожелал каждому отдельно спокойной ночи и удалился в темную горницу, откуда Юрка услышал его бормотание о том, что Василий хороший мужик и что надо бы им, бабам, наладить меж собой контакты, хватит сердиться.
Когда Юрка ложился, родители уже спали. Петр Иванович дышал шумно. «Наверное, устал, — подумал мальчишка. — Вон как мышцы вздувались». И ему вдруг явилась мысль, что хорошо бы завтра до прихода мужчин с работы покопать колодец и приятно поразить их. Валерка будет не против.
Да, Валерка был не против. И сразу после школы мальчишки взялись за дело. С трудом притащили от Терениных толстую широкую плаху и надвинули ее на яму. Потом принесли ведро с веревкой и лопату. Яма была уже глубокой. Дно представлялось подозрительным. Не скопилось ли за ночь воды по пояс? Бросили лопату — не хлюпнуло.
— Давай я первым. Через десять, нет, лучше через пятнадцать ведер поменяемся.
Юрка лег животом на плаху, сполз, поболтал ногами, отцепился и плюхнулся в грязь.
— Елки-и-и!..
Валерка спустил ведро.
— Куда ты мне на голову ставишь?! В сторону отведи… Вот. Полное накладывать?
— Клади.
Юрка наворотил даже с шапкой и скомандовал:
— Пошел!
Но ведро присосало.
— Ты сам, что ли, прицепился? — спросил с натугой Валерка.
— Я не бешеный. Сейчас… Ну, взяли!
Ведро пошло вверх. Но при третьем перехвате веревка проскользнула в руке, ведро дернуло, и Валерка чуть не нырнул вниз.
— Не могу, — выдохнул он. — Сейчас отпущу.
— Эй-ей-ей!
— Юрка, отходи!
Юрка испуганно дернул ногу и вытянул ее из грязи, но без сапога.
— Ой! — крикнул Валерка, и тотчас ведро плюхнулось в жижу.
Были у Юрки чистые штаны, и не стало чистых штанов. Не стало и сапога — его ведром вбило в грязь.
— Елки! — сказал Юрка. — Не мог удержать! Что мне теперь, босиком тут сидеть?.. Подтяни-ка чуть-чуть.
Юрка выудил сапог из-под ведра. Голенище сжалось гармошкой, замазалось. Мальчишка с трудом обулся и сказал:
— Лучше через десять ведер переменимся.
Он убрал лопатой изрядную часть грязи. Лишь тогда Валерка осилил груз и, согнувшись дугой, поволок ведро в сторону. Юрка осторожно, точно боясь укуса, обшарил сумрачные стенки колодца. На уровне груди они были еще сухие, но ниже появлялась осклизлость. Сапоги наполовину утонули в густом месиве, и, кажется, постепенно их всасывало глубже. Если так стоять долго, то можно погрузиться по горло, как в трясину. Юрка вздрогнул.
— Эй, Валерка, ты чего долго?
— Сейчас.
Валерка мучился, потому что грязь не вываливалась. Он и катал ведро, и лупил по бокам пятками, наконец перевернул вверх дном и несколько раз стукнул по дну каблуком сапога. Безрезультатно. Не зная, что дальше делать, он сдвинул к локтю рукава и руками стал выгребать холодные липкие комки.
Дело наладилось. Но от рук загрязнилась веревка и заскользила. Поэтому ведро, прежде чем попасть на помост, частенько устремлялось вниз и замирало перед Юркиным носом.
Через десять ведер мальчишки поменялись местами. Юрка сразу же понял, что наверху работать интереснее. Только веревка вот предательски скользит. Была бы цепь — хватался бы за звенья. Юрке пришла в голову мысль. Он задержал ведро и принялся навязывать на веревке узлы через полметра.
— Чего ты там? — спросил Валерка, подняв лицо.
Юрка случайно спихнул с плахи ошметок грязи. Ошметок упал Валерке на лоб и прилип.
— Ладно-ладно, — проговорил Валерка, — я тебе тоже закачу.
Юрка не услышал друга и, кончив дело, столкнул ведро в колодец.
Вытаскивать стало удобнее.
Они менялись местами снова и снова.
Перебрасывая руки от узла к узлу, Юрка чувствовал прямо наслаждение. Он представлял себе, что, налегая на весла, четкими взмахами гребет на шлюпке.
Поясница заныла неожиданно. Юрка сморщился, прогнулся — позвонки хрустнули. И сразу исчезли и шлюпка и весла, осталось только грязное, с помятыми боками ведро. Желание работать улетучилось моментально, словно его и не было.
— Валерка, хватит!
— Почему?
— Хватит. Надоело.
— Тебе осталось последнее ведро.
— Все. Я сматываю удочки.
Юрку сейчас не заставила бы никакая сила вытянуть еще ведро, ни какая сила. Пусть бы отец посадил его на сто киловатт-часов, на тысячу, он бы рукой даже не шевельнул. Вот до чего вдруг опостылела эта работа!
Когда Валерка выбрался на плаху, Юрка спросил:
— По-твоему, заметно нашу работу?
Валерка заглянул вниз, потом осмотрел кучки вынутого грунта, раскинутого где попало, и пожал плечами.
— Да-а, — вздохнул Юрка. — Нужно было нашу землю отдельно класть, чтобы виднее было. Ну ничего. Смотри, какие у меня руки.
— А у меня?
— А сапоги?.. Сразу видно, что работали. Давай ходить в грязных сапогах.
— Давай.
Подошла Василиса Андреевна и, радостная, стала хвалить ребят с оханьем и аханьем. Заглянула в колодец, ничего там не увидела и вроде как в удивлении всплеснула руками, а затем пригласила мальчишек в дом — пить чай с вареньем.
Польщенные, они слегка растерялись, но вторичного приглашения ждать не стали. Когда Василиса Андреевна поставила перед ними банку, повязанную тряпицей с буквой «г», что означало — «глубничное», Юрка вдруг подумал, что происходит что-то особенное, что-то небывалое до сих пор. Их с Валеркой угощают, их кормят не потому, что они проголодались и хотят есть, а потому, что они заслужили, заработали… Мурашки зашевелились у Юрки на лопатках. Он почувствовал, что в него входит странное ощущение собственной значимости. Получается, он не просто Юрка Гайворонский, умеющий делать клетки, таскать из соседских огородов подсолнухи и кидаться на уроках галошами, не просто бесшабашная голова, но еще и человек, могущий сделать что-то нужное, за что люди и угостить его не прочь.
