Евгений Клюев - От шнурков до сердечка (сборник)
– Вот, – отвечал Балкончик и показывал узенькие карнизи-ки с обеих сторон.
– Тогда помаши ими! – требовал Горшок-с-Геранью.
– Пожалуйста! – говорил Балкончик и начинал пытаться сдвинуть карнизики с места.
– Эй-эй, поосторожнее, я вовсе не хотел бы развалиться! – ворчал Дом.
Балкончик утихомиривался, а Горшок-с-Геранью продолжал:
– Это было во-первых. А во-вторых, все птицы имеют перья. Где твои перья?
– Вот, – отвечал Балкончик и предъявлял завитушечки.
– Тогда почисти их! – распоряжался Горшок-с-Геранью, и Балкончик начинал пытаться дуть на завитушечки, но они от этого чище не становились.
И тогда всякому становилось понятно, что никакая он не замершая в воздухе неподвижная птичка такая, а просто-напросто Балкончик.
– Всё равно я улечу отсюда! – говорил он так тихо, что почти про себя, но его тем не менее тут же у-слы-ши-ва-ли.
– Тогда в стене образуется дырка и людям будет холодно жить, – предупреждал Дом.
Балкончику было жалко людей – и он терпел улетать.
Как-то осенью все люди взяли и выехали из дома, а дом взяли и обнесли лесами. Это означало, что в доме начинается ремонт. Тут-то Балкончик и решился…
– Настала осень! – сказал он во весь голос. – И теперь я улетаю отсюда в жаркие страны.
– Ну-ну! – усмехнулась Крайняя Колонна.
– Давай-давай! – подзадорил Горшок-с-Геранью.
– Эй-эй, поосторожнее! – предостерёг Дом.
– До встречи весной! – крикнул Балкончик.
Но все вокруг только расхохотались, потому что Балкончик так и остался на месте.
– Ужасно глупый Балкончик! – выразил общее мнение Горшок-с-Геранью, и все принялись обсуждать, в какой цвет выкрасить балкончиковы завитушечки после ремонта.
Однако Балкончик в мыслях своих уже размахивал узенькими карнизиками, устремляясь в небо. Там он присоединился к стае журавлей и полетел вместе с ними – последним в стае, за-мы-ка-ю-щим. И легонько трепетали на ветру его завитушечки.
А внизу всё ещё продолжали обсуждать, в какой цвет эти завитушечки красить…
Если вы спросите меня прямо, улетел Балкончик или нет, то я, пожалуй, и не отвечу. Ведь когда мы грезим, то совершенно непонятно, происходит ли что-нибудь из того, что происходит, или вовсе ничего не происходит из этого… кто знает!
Как говаривал мистер Миксер
Мистера Миксера давно не было на кухне, но память о нём жила… Да и кто ж такое забудет: он словно из воздуха тогда на кухонном столе возник – ни на кого не похожий, блестящий, элегантный!
– Мистер Миксер, – представился он с легким акцентом и, как бы вспомнив, добавил: – Британец… Я бы даже сказал, великобританец.
Добрая половина присутствовавших о Великобритании и не слышала никогда, а потому решила, что «великобританец» – это титул. Впрочем, как принято в хорошем обществе, никто ни о чём не спросил. Напротив, многие тут же сделали вид, что и они тоже… ну, конечно, не велико… но всё-таки хоть сколько-нибудь британцы.
– Как добрались? – просто чтобы поддержать разговор, спросила самая светская из кухонных дам – Маленькая-Вилочка-для-Лимона, блеснув двумя очаровательными зубками.
– О, благодарю Вас, прекрасно, – с готовностью отвечал мистер Миксер. – Я ехал в коробке первого класса, а это гораздо лучше, чем коробка второго или третьего класса.
Мало кто понял, что он имел в виду, но переспрашивать опять не посмели.
– Чем же, простите за нескромный вопрос, Вы намерены заниматься у нас? – поинтересовался Кухонный Нож.
– Ах, – беспечно отозвался мистер Миксер, – да, в общем, ничем особенно!.. Разве что иногда – изредка, под настроение – взбивать крем.
– Какое утончённое занятие! – воскликнула Маленькая-Вилочка-для-Лимона.
– Пожалуй, – поскромничал мистер Миксер.
Крем он взбивал действительно редко: крем ведь далеко не каждый день нужен в хозяйстве. Зато каждый день мистер Миксер говорил какие-нибудь умные вещи – оказалось, что это его любимое занятие. Так, например, когда утром в кухне раздвигались шторы, мистер Миксер резонно заявлял: «Солнце уже встало». И с этим трудно было не согласиться: шторы действительно раздвигают после того, как встаёт солнце. Или, скажем, позднее, когда часы били двенадцать раз, мистер Миксер со знанием дела отмечал: «Полдень». Это тоже было чистой правдой: в полдень часы действительно бьют ровно двенадцать раз. При виде ножа, разрезающего хлеб, он говорил: «Хлеб надо резать тонко», при виде птички, усевшейся на подоконник: «Птички тоже устают» – и так далее, далее, далее…
Получалось, что мистер Миксер всегда бывал прав, а поскольку всегда правы только мудрецы, его и стали считать мудрецом. И записывать каждое его слово. И никогда ему не возражать.
Маленькой-Вилочкой-для-Лимона было подсчитано, что всего мистер Миксер произнёс около ста тысяч слов, – конечно, он произнёс бы и гораздо больше, если бы однажды, лениво взбивая крем, не сломался. Никто не смог починить его: Мистер Миксер прибыл из Великобритании и потому был устроен как-то совсем особенно. Долгое время он молчал, а потом и вовсе исчез из поля зрения неизвестно куда.
Но слова мистера Миксера повторяли на кухне постоянно: «Как говаривал мистер Миксер, свет надо гасить перед сном», «Как говаривал мистер Миксер, от сквозняка бывает простуда», «Как говаривал мистер Миксер…», «Как говаривал мистер Миксер…»
А однажды на кухне появился странный предмет, состоявший из тонюсенькой длинной палочки, поросшей белобрысыми волосиками. Предмет звали Ёршиком – и предназначен он был для совсем прозаичного дела: мыть бутылки.
– Кто это – мистер Миксер? – спросил Ёршик уже на следующий день, наслушавшись всяческих премудростей.
Маленькая-Вилочка-для-Лимона, блеснув двумя очаровательными зубками, с изумлением уставилась на Ёршика – так, словно впервые увидела:
– Как?! Вы не знаете, кто такой мистер Миксер?
– Нет, – признался Ёршик, и от смущения белобрысые его волосики поднялись дыбом.
– Что же Вы тогда вообще знаете-то? – воскликнула Вилочка, горько усмехнулась и со вздохом пояснила: – Мистер Миксер – гений. Это ему принадлежат все те мудрые слова, которые Вам иногда выпадает счастье услышать.
Ёршик растерялся: по правде сказать, он не мог припомнить, чтобы на кухне – хотя бы и иногда – произносились какие-нибудь особенно мудрые слова.
– Больше всего, – неожиданно встрял Кухонный Нож, – мне нравятся вот эти изречения мистера Миксера. – И он с благоговением процитировал: – «Сахаром подслащивают чай», «Дверь запирают на ключ». «Веником подметают пол».
Неожиданно для всех Ёршик прыснул, смутился и сказал в своё оправдание:
– Хотите, я наговорю вам сотню таких?
– Сотню? – презрительно переспросила Маленькая-Вилочка-для-Лимона. – Да знаете ли Вы, что мистер Миксер оставил нам несколько сотен тысяч столь же прекрасных слов! И все они, между прочим, записаны.
Не в силах подавить душивший его смех, бедный Ёршик с головой нырнул в неожиданно возникшую рядом с ним бутылку из-под кефира… а «кефир – это полезный молочный продукт», как говаривал мистер Миксер!
Легчайшее пока
Ой, сколько носовых платков было на пристани: целое столпотворение носовых платков! Все они были тяжёлыми – одни больше, другие меньше: это зависело от того, сколько в них наплакали. В некоторые, кстати, наплакали столько, что хозяева едва удерживали их в руках. Кое-кто пытался выжимать свои платки прямо в открытое море, но платки тут же намокали снова.
Это было время Большого Прощания: громадный корабль отплывал от пристани. А какие слова летели с берега на борт!.. Даже «Я люблю тебя» один раз пролетело – огромной белой птицей с размахом крыльев метра в два. Другие птицы были не такими большими. Была птица «Я скоро приеду к тебе!», была птица «Береги себя…», была птица «Обязательно напиши, когда прибудешь!»… каких только птиц не было! А была и совсем маленькая птичка – легчайшая птичка из породы «Пока!» – Пока!
Легчайшее Пока почти растворилось в этой бесконечной стае: ему казалось, что его не видно ни с борта корабля, ни с берега. Растерявшись от такого скопления птиц, Легчайшее Пока даже вдруг забыло, куда ему лететь… неужели туда же, куда и всем остальным птицам? Оно оглянулось на берег – и не смогло найти того, кто отправил его в полёт: куда хватало глаз, белели носовые платки – и очертания их владельцев терялись на берегу.
Легчайшее Пока, уворачиваясь от крупных птиц, на секунду задумалось: «Не долететь ведь!» Тем более что корабль уже отплыл от берега – и догнать его не оставалось никаких надежд. Хорошо им, крупным птицам с большими крыльями: два взмаха – и ты на корабле! А потом… их ни с кем не перепутаешь: они-то уж точно знают своё назначение. Вот та, самая большая – «Я люблю тебя!» – летит к капитану: он стоит на капитанском мостике, и золотые пуговицы блестят на его кителе. Такого не потеряешь из виду: выше капитана на корабле никого нет. А вот эта серая птица – «Береги себя…» – явно направляется в сторону боцмана: он уже и объятья распростёр… ещё бы: приятно, когда о тебе на таком расстоянии заботятся.
