Джанни Родари - Жил-был дважды барон Ламберто, или Чудеса острова Сан-Джулио
— Брелок для ключей в форме острова Сан-Джулио.
— Тише! — призывает барон. — Послушаем Дельфину.
— Благодарю вас, синьор барон, — с лёгким поклоном отвечает она. — Итак, я предлагаю моим пятерым товарищам последний раз бесплатно показать синьору барону наше мастерство. Ведь он, если разобраться, так ни разу и не видел, как мы работаем, как произносим его имя. И теперь мы сделаем это все вместе. Готовы?
И даже не глядя на своих растерявшихся товарищей, Дельфина начинает:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
Вскоре набирается смелости и присоединяется к ней синьор Армандо:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
Затем подхватывают и остальные, и вот они все говорят уже хором:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
«Красивые голоса, прекрасное произношение!» — думает мажордом Ансельмо. Он очень доволен. Ведь это он выбрал в своё время этих шестерых из сотен желающих поступить на службу к барону Ламберто.
Барон слушает с лёгкой улыбкой, которая точно оса шевелится в уголке его рта. Затем улыбка исчезает. Её сменяет удивление.
Двадцать четыре генеральных директора, минуту назад лишь с любопытством наблюдавшие эту сцену, теперь поражены.
Дельфина ускоряет темп, отбивая ритм рукой по колену и жестом и взглядом побуждая своих товарищей говорить всё быстрее:
— Ламберто, Ламберто, Ламберто...
С тем опытом, что у них за плечами, они быстро переходят от шестидесяти слов в минуту к восьмидесяти, к ста, к ста двадцати... Когда же произносят двести слов в минуту, то становятся похожи на шестерых сорвавшихся с цепи, ругающихся дьяволов:
— Ламбертоламбертоламбертолам...
На глазах у присутствующих, всё более изумляющихся, барон Ламберто-Ренато начинает молодеть, молодеет и продолжает молодеть дальше.
Теперь ему можно дать лет двадцать пять. Это юноша, который мог бы принять участие в студенческих спортивных играх, или молодой актёр, который мог бы играть на сцене красавцев любовников.
А Дельфина и её товарищи всё продолжают выстреливать его имя со скоростью автомата:
— Ламбертоламбертоламбертоламберто...
Когда барон достигает семнадцати лет, он становится таким щупленьким, что одежда повисает на нём мешком, к тому же он теперь меньше ростом.
— Хватит! Остановитесь! — пугается Ансельмо.
Двадцать четыре директора, открыв от изумления рот, не могут вымолвить ни слова. Ламберто похож на ребёнка, который надел отцовский костюм, — рукава до колен, брюки гармошкой. С лица исчезли следы бороды. Сейчас ему лет пятнадцать...
— Ламбертоламбертоламбертоламбер...
— Хватит, ради бога!
Ламберто выглядит удивлённым. Он явно не понимает, что происходит... Он выпрастывает руки из рукавов, и трогает свои щеки...
Теперь ему уже лет тринадцать, не больше...
И тут Дельфина умолкает, жестом показывая товарищам, что можно остановиться.
Наступает необыкновенная тишина.
Вдруг Ансельмо срывается с места, куда-то убегает и почти сразу возвращается с хорошеньким детским костюмчиком.
— Синьорино[3], не хотите ли переодеться? Это костюм, который вам подарили в тысяча девятьсот...
Вернее, в тысяча восемьсот девяносто шестом году. Он немного старомодный, но такой славный. Пойдёмте, синьорино, пойдёмте сюда...
Пока Ансельмо переодевает Ламберто в соседней комнате, все слышат чьё-то всхлипывание. Это рыдает секретарь по имени Ренато.
— Я думал, — говорит он Дельфине сквозь слёзы, — что вы больше не обладаете никакой властью над жизнью синьора барона! Увы, моя карьера окончена!
— Ну, ну, — утешает его Дельфина, — не расстраивайтесь, вы же так молоды, у вас впереди ещё вся жизнь...
— Скажите мне хотя бы, в чём я ошибся?
— В том, — терпеливо, как ребёнку, объясняет Дельфина, — что создали теорию, но не позаботились проверить её на опыте.
— Но ведь синьор барон действительно прекрасно чувствовал себя и тогда, когда никто не произносил его имени!
— Вполне возможно, что ещё сказывался эффект похорон, когда столько людей бесплатно произносили его имя. Во всяком случае, я решила проверить. И, кроме того, мне захотелось узнать, что получится, если в этом эксперименте изменить скорость. Теперь вам всё ясно?
— Конечно, — вздыхает Ренато, — у вас просто научный склад ума. Не хотите ли вы выйти за меня замуж?
— Нет, разумеется.
— Почему?
— Потому что нет.
— А, понимаю...
Но вот возвращается мажордом Ансельмо. Он ведёт за руку синьора Ламберто. Теперь это растерянный, смущённый ребёнок, который останавливается, не зная что делать, и смотрит на окружающих так, словно видит их впервые. При взгляде на Дельфину робкая улыбка появляется у него на лице.
— Дельфина, — говорит он, — будь моей мамой!
— Только этого не хватало! — восклицает Дельфина. — Сначала хотел жениться на мне, а теперь хочет, чтобы я стала его матерью. Видно, ему всё время надо цепляться за меня, чтобы держаться на ногах.
Ламберто, похоже, вот-вот расплачется. Но тут генеральный директор сингапурского банка, уже успевший посовещаться с коллегами, берёт слово и заявляет:
— Синьор барон... Вернее... Гм... Гм... Синьорино... Положение, на наш взгляд, в корне изменилось. Вы уже не в том возрасте, чтобы возглавлять двадцать четыре банка в Италии, Швейцарии, Гонконге, Сингапуре и других городах... Нужно назначить вам опекуна, потому что вы несовершеннолетний. Мы позаботимся об этом на ближайшем совещании генеральных директоров... А пока нам пришла неплохая идея... Ваш юный и привлекательный облик... Нам кажется, вы словно созданы радовать публику. Нужно снять рекламный фильм для телевидения, в котором будет фигурировать сейф банка Ламберто и вы... Сейчас придумаем... Вы будете забираться в сейф и, улыбаясь, говорить: «В нём я чувствую себя так же спокойно и уверенно, как в своей детской!» Вы согласны?
Ламберто смотрит на Ансельмо, на Дельфину, ожидая от них совета. Но Дельфина молчит. Он сам должен принять решение. Он сжимает кулаки и стискивает зубы... Некоторое время раздумывает, затем встаёт и твёрдо заявляет:
— И не подумаю! Моим опекуном будет Ансельмо. Он привык слушаться меня. А не кто-нибудь из вас, старые банковские хрычи! А я... Я буду учиться...
Его лицо освещается улыбкой. Наконец-то Ламберто улыбается весело и открыто. И принимается бегать и прыгать по комнате. Как ребенок.
— Я хочу стать циркачом! — заявляет он. — Это моя давняя детская мечта! И теперь у меня впереди целая жизнь, чтобы осуществить её!
— Вот умница! — растроганно восклицает синьора Дзанци.
— Это глупо, это невозможно и просто неприлично! — возражает директор сингапурского банка.
— Это вы дураки, неприличны и противны! — отвечает ему Ламберто.
— Молодец! — кричит синьора Мерло.
Директора банков говорят все наперебой.
Дельфина и её товарищи тоже говорят все сразу. И Ансельмо тоже что-то объясняет, пока Ламберто танцует, кричит и показывает синьору из Сингапура язык.
— Я стану акробатом, стану летать на трапеции, жонглировать, ходить по канату, укрощать львов, придумывать клоунады, играть на трубе и барабане, буду дрессировать моржей, слонов, собак, блох, двугорбых верблюдов...
Он будет!.. Он будет!.. Что он будет делать? Это никому не известно. Зато Дельфина теперь вполне довольна подарком, который преподнесла ему.
Как раз в этот момент синьор Джакомини, который просто так, чтобы не терять времени понапрасну, забросил удочку из окна, вытаскивает рыбу с килограмм весом.
— Кто сказал, — радостно восклицает он, — что это мёртвое озеро! Ансельмо, готовь сковородку, давай жарить. А кто вздумает ругать озеро Орта, будет иметь дело со мной!
Эпилог
Сказки обычно заканчиваются тем, что юноша или девушка после множества разных приключений становится принцем или принцессой, женится или выходит замуж и устраивает пышную свадьбу.
Эта же сказка началась с того, что девяносточетырёхлетний старик после разных приключений превращается в подростка. Не заденет ли это читателя? Не думаю, потому что тому есть очень славное объяснение.
Озеро Орта, на котором находится остров Сан— Джулио, где жил барон Ламберто, не похоже на другие пьемонтские и ломбардские озёра. У него, как говорится, своя голова на плечах.
Это большой оригинал, который вместо того чтобы отправлять свои воды на юг, как послушно делают Лаго Маджоре, Комо и Гарда, шлет их на север, словно хочет подарить горе Монте Роза, а не Адриатическому морю.
Если приедете в Оменью и встанете на главной площади, то увидите, что река, вытекающая из озера, направляется прямо в сторону Альп. Это не бог весть какая большая река, но и не мелкая речушка. Она называется Ниголья.
Жители Оменьи очень гордятся этой своей непокорной рекой, даже стишок придумали:
