Евгения Ярцева - Принцесса льда
…Маша занесла было ногу на лед, Сергей Васильевич задержал ее у бортика:
– Да, самое главное: в августе ты едешь на спортивные сборы в Финляндию с группой из школ олимпийского резерва. Деньги надо сдать заранее, до десятого мая. Тысячу восемьсот девяносто евро. Плюс справки, это на диспансеризации будет. Загранпаспорт у тебя есть?
– Нет, – ошарашенно проговорила Маша. В глазах снова все завертелось и поплыло, солнечное сплетение сжалось, вокруг него начал вращаться полый цилиндр, стремительно набирающий обороты.
Вероника громко фыркнула.
– Нет загранпаспорта?! – изумился Сергей Васильевич. – Срочно делай! Узнавай, где твой ОВИР, завтра же фотографируйся и пиши заявление! У меня список документов с собой, – он похлопал по карманам. – Нет, в другом пиджаке. Неважно, в Интернете найдешь, там все есть. Ну, за работу!
Каталась Маша заторможенно, как заводная кукла, руки-ноги сами по себе совершали заученные движения. Цилиндр вращался все быстрей, все неистовей. «Шшух, шшух, шшух», – отдавалось в ушах, будто из нее огромным насосом выкачивали жизненные силы. К горлу подступала дурнота, вспухая, как закипающее молоко. Сергей Васильевич что-то объяснял, Маша не понимала и не слышала его слов. Порывалась признаться, что ни на коньки с костюмом, ни тем более на Финляндию денег у нее нет и не будет. Уже подъехала к бортику, за которым он сидел, открыла рот, собираясь заговорить, Сергей Васильевич поднял на нее глаза… и Маша сделала вид, что зевает.
– Что-то ты сегодня сонная, – сказал он. – Ступай-ка домой пораньше. Перед соревнованием важно чувствовать себя отдохнувшей.
На улице шел сильный дождь. Он беспрепятственно лил в сумку с коньками: когда Маша укладывала вещи, на сумке разошлась молния. Не замечая холодных капель, которые стекали по лбу и струились за шиворот, Маша думала об одном: добраться до дому, сесть на кровать в темной комнате и унять наконец это бешеное вращение…
Она отперла дверь. Не успела удивиться тому, что в квартире горит свет, как из комнаты в коридор резко шагнула мама.
– Кажется, нам надо серьезно поговорить, – произнесла она роковую фразу сегодняшнего дня. Лицо ее пылало, а голос был ледяным.
И тут ее взгляд упал на спортивную сумку, из которой торчали лезвия коньков.
Маша уже с каким-то равнодушием уронила сумку на пол и прислонилась плечом к стене. Не было сил ни оправдываться, ни удивляться тому, что именно сегодня мама неожиданно пришла с работы раньше.
– Так вот оно что… – заговорила мама тихо-тихо. – Я-то думаю, в чем дело. Почему мне звонят из школы и, не жалея красок, расписывают ее подвиги. Прогулы, долги по всем предметам. Так расписывают, что меня чуть инфаркт не хватил. Отпрашиваюсь с работы, бегу домой, а ее – ни слуху ни духу… А дело-то вот в чем… – Ее голос сорвался в крик, точно вулкан вырвался наружу: – Она с коньками куда-то шастает! Втихую! Да как ты смеешь! Тратить! Время! На какие-то коньки! Учиться бросила! Из школы ее вот-вот исключат! Живет во вранье, и хоть бы глазом моргнула!
Никогда прежде мама так не кричала. Маша видела и слышала ее как будто издалека. И собственный голос тоже показался далеким и чужим.
– Потому что ты мне не разрешила. – Она говорила без интонации и ничего не чувствовала – ни волнения, ни страха, ни стыда от разоблачения. – А я не могу не кататься. Я не могу без коньков.
– А учебу бросить она может! Лучшая школа Москвы! И все коту под хвост!
– Я пропускала, потому что к соревнованиям готовилась.
– К соревнованиям?! Ты кем себя возомнила, великой фигуристкой? Таких, которые научились прыгать и крутиться на льду, тысячи! Или ты воображаешь, что станешь разъезжать по миру? Деньги лопатой грести?
Невозможно было сейчас объяснять, что она стала прогульщицей и вруньей не ради поездок, денег и званий.
– Я буду учиться, только коньки не могу бросить. Я у Сергея Волкова занимаюсь.
– Да хоть у президента, хоть у Господа Бога! Ты что, не понимаешь, что можешь из школы вылететь? Уже почти вылетела!
– Понимаю, – прошептала Маша, глядя в пол.
– С понедельника придется брать отпуск за свой счет. И контролировать каждый твой шаг! – И мама захлопнула за собой дверь комнаты.
Дождь громко колотил по подоконнику.
Маша лежала на кровати и остановившимся взглядом смотрела в темноту.
Прежний мир, который обещал желанное будущее, повернулся к ней спиной. Значит, она пожелала того, на что не имела права. Не было смысла бороться. Тонна непреодолимых препятствий громоздилась на чаше весов со словом «нет». На противоположной, со словом «да», не было ничего. «Шшух, шшух, шшух», – монотонно бухало в ушах. Цилиндр продолжал вращаться по инерции. Маше казалось, что отныне он будет вращаться всегда, как бесполезный вечный двигатель – выкачивать из нее было уже нечего. Даже неприкосновенный запас, который помогал ей жить над пропастью, был израсходован до последней капли. Внутри стало пусто, голо и сухо, как в пустыне, где тысячу лет не выпадали дожди, где никогда не было и не будет жизни. Слова «не могу без коньков» превратились в бессмысленный звук. Маша больше не понимала, ради чего вела двойную жизнь, зачем ей фигурное катание и завтрашний «Хрустальный конек».
Она рывком встала с кровати, включила свет. Распахнула шкаф, выдернула из-под джинсов и свитеров старый школьный рюкзак и перевернула его вверх дном. Содержимое шлепнулось на пол. Звонко стукнулась о паркет и отскочила в сторону стеклянная танцовщица.
Маша подняла фигурку бесчувственными пальцами. Странно, танцовщица не разбилась. Она оказалась неожиданно прочной, несмотря на внешнюю хрупкость, и по-прежнему выезжала из «тройки», раскинув руки и вдохновенно приподняв голову.
Маша безучастно смотрела на танцовщицу. И тут до ее ушей донеслась знакомая музыка. Радио соседки за стеной играло «Море» Дебюсси, под которое Маша танцевала в тот день, когда получила танцовщицу в подарок. Когда ей кричали «браво» незнакомые люди, а Гоша пожелал стать олимпийской чемпионкой. Когда она читала «Войну и мир», восторженно ходила по комнате и осмелилась поверить в невозможное. И получила в ответ отчетливое, несомненное «да».
Цилиндр вокруг солнечного сплетения замедлял и замедлял обороты и наконец остановился. Закончилась и музыка – соседка выключила радио. Пальцы вдруг обрели чувствительность, ощутили вес и тепло нагретой в ладони танцовщицы. Весы дрогнули, и невесомая стеклянная фигурка медленно перевесила тонну на чаше со словом «нет»… А прежний мир развернулся на сто восемьдесят градусов, будто сделал «тройку назад-наружу», и оказался с Машей лицом к лицу, глаза в глаза. «Да, я все еще здесь, – сказало ей будущее. – И никуда не денусь».
Маша не спеша подобрала с пола вещи, уложила их обратно в рюкзак. Бережно застегнула молнию. Поставила будильник на полвосьмого, легла и почти сразу заснула.
Глава 16 Боевое крещение
Рано утром Маша, одетая для улицы, с рюкзаком на плече, прокралась к входной двери. Маму не предупреждала, что уходит. Та, конечно, сочтет это новым враньем. Но вранью было оправдание: мама с ней не разговаривала. Маша осторожно отворила дверь, та все же малость скрипнула. Мама выглянула из своей комнаты, нарушила обет молчания:
– Куда это ты?
Маша молниеносно выскочила на площадку, захлопнув за собой дверь, сбежала по лестнице и припустила к метро в спринтерском темпе – на случай, если мама вздумает за ней погнаться.
Ехать нужно было в Одинцово. Маршрут у Маши был записан: от метро «Парк Победы» на автобусе до остановки «Улица маршала Жукова». По схеме, которую Сергей Васильевич нарисовал от руки, она быстро нашла «Центр хоккея и фигурного катания» – массивное сине-белое здание с отделкой горчичного цвета.
Она приехала за час до ледовой разминки. Сергей Васильевич уже был здесь. В новом темно-синем костюме он и сам показался Маше каким-то новым – непривычно торжественным и импозантным. Он проводил Машу в раздевалку для участников.
– Помнишь, как настраиваться? Переодевайся, готовься. На чужие выступления не смотри. Главное, приказывай себе: «Спокойствие, только спокойствие!» Вспоминай, что много раз катала программу целиком на тренировках.
И ушел по каким-то своим делам.
Около получаса Маша разминалась в вестибюле, как учил Сергей Васильевич. Растянула мышцы. Побегала семенящим шагом, попрыгала, высоко подскакивая. Сделала упражнения на равновесие: повращала головой и туловищем с открытыми, потом с закрытыми глазами и замерла вертикально, открыв глаза и глядя прямо перед собой. Несколько раз подпрыгнула закрыв глаза, приземляясь и выпрямляясь так, чтобы нисколечко не качнуться. Равновесие удерживалось, в отличие от спокойствия, которое потихоньку улетучивалось. Чтобы отвлечься, Маша пропевала про себя музыку и представляла, что катает программу. Имитировала движения ног руками, головой и туловищем работала в полную силу. Спокойствия не прибавлялось. Сердце беспомощно билось где-то под горлом. Маша повторила программу еще раз. «Спокойно! Без паники! Ну-ка!» – мысленно приказывала она себе голосом Сергея Васильевича.
