Ирина Костевич - Предатели
Мама не договаривает.
— Я… я приду скоро. — Тетя Надя почти выбегает из комнаты.
— Это сколько же лет прошло с тех пор? Тридцать три? — гадает мама.
Вспоминаю свой магазин «Бугорок», оживленные улицы города, прощальный вечер, идиотское позорище, то есть Леху… Это было ПОЗАВЧЕРА.
Глава 22
Все утро я маялась от скуки и развлекала маму. Которой было не до меня. Ее болезнь и не думала отступать. Мама стонала, потом извинялась, опять стонала. И была непривычно раздражительной. Борька, покрутившись возле нас, не нашел лучшего занятия, как прилепиться к младшему Михаилу. Внезапно оказавшемуся учителем истории. И они в другой комнате о чем-то там историческом бубнили на два голоса.
Мама с тоской поглядывала на окно — даже к нему она не могла подойти. Толку-то, что приехала туда, где прошло ее счастливое детство? Сейчас она лишена возможности видеть поселок точно так же, как если бы находилась за две тысячи километров отсюда.
Нас она никуда не отпускала. Если на улицу, то только до туалета — и сразу обратно. Да честно если, и не хотелось никуда идти. К тому же ближе к обеду не по-детски ливануло. Первая гроза.
Светки все не было, тетя Надя с утра убежала торговать в своем круглосуточном ларьке, а со двора доносилась ожесточенная возня Михаила — не только историка, но и владельца «свинского хозяйства». Лиза? Не знаю, где была. А Борька, потеряв в лице Михаила собеседника, утешился найденной книгой. Прислонясь спиной к теплой батарее, он время от времени лупил себя кулаком то по коленке, то по полу, и заливался брутальным смехом.
— Даррелла, что ли, нашел? — интересуется мамо.
— «Традиционную корейскую кухню!» — отвечает ее сын.
— А гиенимся так чего? — Заглядываю в текст.
— Тоядикогивандяккук! А, не, вон еще: тоядикогикочикуи! Поняла?
— Поняла. Твой разум тебя окончательно покинул.
— Сама ты! Я тебе нормально по-корейски говорю: «суп с фрикадельками из свинины и тубу» и «шашлык из свинины с вином»!
— Ну, про свинину это ты Свете будешь рассказывать — она оценит, ручаюсь. А что еще за «тубу» такое?
Борька шуршит страницами:
— Нашел! «Тубу или дубу — корейское блюдо из соевых бобов, приготовленное путем прокисания столовым уксусом или рассолом от кимчхи…»
— А что такое «кимчхи»?
— Да иди ты! Издевается! Мам, будто она «кимчхи» не знает!
И тут мама, потеряв терпение, прогоняет Борьку вон.
* * *Я долго боялась подойти к Лизе, это непросто — видеть в стареющей тетеньке ребенка. А уж общаться соответственно ее умственному развитию — вообще ужас. Но, набравшись смелости, попросила у нее каких-нибудь лоскутков или тряпочек, и ножницы с иголкой.
— А, махорчики! — обрадовалась Лиза. — Давай шить!
— Я умею бегемотиков, хотите… хочешь, бегемотика подарю тебе? Бегемотов знаешь, да?
Лиза куда-то убежала так, что половицы затряслись. Разрумянившись и громко дыша, принесла мне яркий аляпистый журнальчик. Детский. Совсем новый. Наверное, выпрашивает у своей мамы до сих пор.
Показывает на картинку: серый бегемот с тупой мордой и пустыми глазами.
— Вот!
Радуется, улыбается.
— А читать ты умеешь?
С готовностью читает по слогам:
«Я ве-се-лый бе-ге-мо-тик,
По-па есть, и есть жи-во-тик».
Еще и волнуется, бедняга. Да уж, если детские журналы таким напичканы, что тут удивляться падению уровня вкуса у взрослых. Отсюда и начинается…
— Молодец, Лизонька! Я тебе знаешь, какого бегемотика сошью! Лучше этого в тыщу раз!
Но она смотрит растерянно и капризно:
— Этот хороший. Мне такой нужен! Такой!
Глаза у нее становятся блестящими, а губы мелко дрожат. Сейчас эта здоровая тетя еще рев поднимет. Я пугаюсь. И на все согласна.
— Ладно-ладно, Лизонька! Я тебе такого же сделаю! Как назовешь его?
— Плюшка! Полинка!
Да уж. Чем дальше, тем страшнее.
— Ты тогда, Лизонька, пока иди, тряпочки поищи.
— Махорчики!
— А, ну да.
Лиза послушно уходит. Развлеклась я, называется.
— Ты б сама почитала, — устало советует из своего угла мама.
Надо же, какие все умные… А чего тут читать? Книжек — раз-два и обчелся. Да еще такой набор, что на каждом «блошином рынке» у дедов-бабусек лежит на старых покрывалах. Ну, в самом деле, не корейскую же кулинарию изучать? Тем более что даже она занята. Может, поспать опять?
Но в дом заходит Михаил.
— Извините, а у Вас почитать можно что-нибудь? — спрашиваю.
Михаил теряется.
— Ну, в общем, да… А… мама просила обед приготовить… ты уже все? Сделала?
— Обед? Надо было?
Как это называется — немая сцена, да?
И я иду «готовить обед».
Сварю картошку. Уж это я умею. Только… ненавижу её чистить! И здесь нет горячей воды.
— Бо-орька-а!
Тетя Надя с нами, как я погляжу, не стесняется. Прибежала на перерыв, обозвала меня «здоровой лошадью, а ни фига в голове нет», живо дочистила всю эту нереальную гору картошки, маме помогла, чего там ей надо было. Пока варилось, на улице по хозяйству поделала что-то, на стол накрыла, маме отнесла, поели мы все.
— На ужин макароны с мясом сготовь. Да побольше, еще два рта приедут! И… — она оценивающе на меня посмотрела, — лучше уж прямо сейчас начинай! Умеешь, вообще?
Буркнув, что еще и не то умею, со скрежетом табуретным вылезаю из-за тумбы, заменяющей здесь стол.
— А посуду кто за тобой мыть будет?!! Слуг нет! — несется мне вслед. — Будь ты моя дочь, каждый день мокрой тряпкой получала б, да по заднему месту!
— Свою воспитывайте! — кажется, она не услышала. Ухожу. Пусть Борька моет посуду — все равно ему делать нечего. А я так не могу.
Стою в больших и грязных калошах под дождем, прячусь от взгляда тети Нади. Вот наша «спасительница» бодро прошлепала по лужам во дворе, хлопнула калиткой. Ушла. Наконец-то.
— Мам, а как мясо с макаронами готовить?
И опять выходит, что требуется это бесконечное «начистить», «нарезать соломкой». Да, но сперва «разморозить». Лезу в холодильник. И вскоре все, кто в доме может ходить, сбегаются на мой истошный визг.
Кошка! В морозилке лежала дохлая кошка! Еще и ободранная, без шкуры. Мех только на лапках.
— Это кролик, — кротко вздохнув, уточнил Михаил. — Сам разделаю, не трогай.
Последнее мог бы и не говорить. Я до этой гадости даже не дотронусь!
Лиза тут еще привязалась «давай, шей бегемотика мне!» Сошью, сошью, Лиза. Только лук с морковкой почищу.
— Таня, попить принеси! — зовет мама.
— Танька, где моя книжка? — орет Борис.
Что-то мне перестала нравиться эта востребованность…
За ужином вернувшийся со Светкой дядя Миша ел да нахваливал «мое» блюдо. Светка, бурно жестикулируя, рассказывала, как ей дали порулить БелАЗом в карьере в обмен на двадцать минут игры на айфоне. Кричала в азарте «нереально!», размахивая надкушенной ногой несчастного кролика. Мама от крольчатины отказалась: «Православным нельзя». Я не ела — чай пила, и то не хотелось. Завтра надо отсюда свалить куда-нибудь. Желательно, на целый день. Теперь пусть Светка попарится в этом аду.
Глава 23
Еще с вечера я уговорила Михаила-младшего отвести меня в школьную библиотеку.
Хотелось остаться, наконец, одной. Подумать. А то, может, там на мое счастье и Интернет подключен. Пороюсь в свое удовольствие. Мама просила почту ее проверить.
Лиза мне и с утра успела про бегемотика напомнить. Подкараулила. Светка дрыхла, а мама, проснувшись, перекрестила свою дщерь слабой рукой. Лежала бы уж себе спокойно!
Братца в этот ранний час дома не было. Отправился чуть ли не ночью «щуку смотреть» с дядей Мишей. Что они имели в виду под этим «смотреть», я не поняла.
Никогда еще не проводила так мерзко каникулы. Да, мечтала о легендарной брусчатке Калининграда-Кенигсберга, по которой буду гордо вышагивать в ближайшие два года. А вот иду-плыву в грязном месиве под названием «дорога» в каком-то поселке у черта на рогах. Внимание: говорю «черт» — родители дружно крестятся. «Черт-черт-черт» — три синхронных крестных знамения и, как минимум, один подзатыльник. Стыдно за них бывает. Но ничего, я ведь потом все равно уеду в Питер и буду жить там одна…
Только бы отсюда поскорее выбраться. Да еще эти чужие резиновые сапоги. Весьма гармонируют со здешней средой: обшарпанными домиками, щербатыми заборами. Идем мимо двухэтажек. Под отвалившимися кусками штукатурки видны рейки. Дома старые-престарые, но грубые оконные рамы и двери в подъезды покрашены свежей синей красочкой.
Михаил, оглянувшись, кивнул на второй этаж:
— Вот, если тебе интересно, здесь они жили.
— Кто еще?
— Ну, мама твоя с сестрой и родителями.
— А.
Если очень честно — то мне неинтересно. Что было, то прошло. А домик все равно отстойный. Как и весь поселок. Зря мама нас сюда притащила.
