Софья Могилевская - Марка страны Гонделупы
— Да, — у Левы в глазах великодушие, — кого люблю, для того ничего не жаль.
— Лева… — начал было Петя. Но Лева сердито перебил:
— Раз говорят бери — значит, бери! Ну уж ладно… — Лева замялся. Уж ладно, если хочешь, так и быть, бери Гонделупу, а мне давай… — Было видно, что ему трудно выговорить последние слова. — Уж так и быть… шведскую серию.
— Шведскую серию???
Пете вторично показалось, что он оглох.
— И неси скорей, пока не передумал… Ох-ох-ох, как не хочется отдавать Гонделупу!
— Лева… — снова начал Петя.
— Неси скорей шведскую серию, а то, смотри, передумаю, — сердито говорил Лева.
— Лева, — не сдавался Петя, — я только спрошу у мамы…
— Что?! — громовым голосом вскричал Лева. — Спросишь у мамы? А клятва? Забыл?
— Сейчас принесу, — покорно сказал Петя и выбежал из комнаты.
— Не разорви… Осторожнее отклеивай! — вслед ему крикнул Лева.
Мама была занята обедом — можно было незаметно проскользнуть в комнату и вытащить из ящика альбом. Как самый последний воришка, боязливо озираясь, Петя содрал все марки любимой шведской серии, сунул их в карман и побежал к двери.
— Петя, куда же ты? — услыхал он мамин голос. — Скоро папа придет. Будем обедать.
— Я сейчас… Я у Левы позабыл портфель, — соврал Петя, захлопывая за собой дверь.
Он ужасно торопился к Леве, хотя ему так не хотелось отдавать шведскую серию и брать взамен марку никому не ведомой и к тому же пиратской страны.
Лева встретил его на пороге:
— Принес?
— Принес…
— Давай.
Петя протянул марки. Лева торопливо ссыпал их на стол, пересчитал: все, десять.
— Ох-ох-ох… Жалко Гонделупу! — принялся он вдруг кривляться. — Нет, не отдам, пожалуй…
У Пети радостно забилось сердце.
Но тут же сгребая в ящик стола Петину шведскую серию, Лева произнес последние и решительные слова:
— Ладно, бери. Но помни — никому ни слова!
Петя снова дома. Альбом раскрыт на том самом листе, где всего лишь несколько минут тому назад красовалась шведская серия. Теперь страница пуста, а в кармане неизвестная марка какой-то таинственной страны.
И никому нельзя о ней говорить: ни маме, ни папе, ни Вове, ни Кирилке, ни одному человеку в мире.
Глава пятнадцатая
Страшная ночь
Петя лежал с открытыми глазами и не мог уснуть. Лоб и щеки горели. Подушка вдруг стала твердой как камень. Одеяло все время сползало на пол.
Все получилось так неожиданно и так скверно…
Шведская серия, его гордость, гордость папы и мамы, теперь у Левы. А он владеет маркой неведомой пиратской страны, маркой, о существовании которой не смеет даже заикнуться.
Что ему теперь делать? Как быть дальше?
Вдруг мама скажет: «Петя, поедем сегодня в Швецию? Мы там давно не бывали…»
А он что?
Или папа попросит: «Покажи-ка мне, Петя, те марки, которые я тебе принес с завода».
А он что?
Что он им скажет? Сказать, что потерял? Хотел показать в школе ребятам, отклеил от альбома и потерял?
Может, они и поверят. Может, и ругать не будут. Но неужели он станет обманывать папу и маму? Нет, ни за что.
А если во всем признаться? Если сказать так: «У меня есть марка пиратской страны Гонделупы. Не спрашивайте, откуда я ее достал, — это тайна!» И дальше все по порядку: и что за эту марку ему пришлось отдать шведскую серию, он очень не хотел отдавать, но пришлось.
А клятва? Ведь он дал Леве страшную пиратскую клятву. А что, если действительно грянет гром, который убивает наповал?
Нельзя ему болтать о марке. Ни в коем случае.
Но откуда же сам Лева достал ее? Неужели прямо у пиратов? А потом, может, испугался этих самых пиратов да поскорее и отдал ее Пете?
А вдруг…
Петя с ужасом глядит на окно, прикрытое внутренней ставней. А если пираты уже у них в саду? Пришли, чтобы отнять свою марку. И только ждут, когда улягутся папа и мама, чтобы залезть в комнату…
Полосы света, неясного и дрожащего, ходят по стене, пробиваясь сквозь узкие щели ставен…
Так и есть! Это они: шарят маленьким ручным фонарем, выискивают, как лучше проникнуть в дом…
Петя холодеет от страха и натягивает на голову одеяло.
Под одеялом темно и душно. Ничего не слышно. Только сердце стучит: тук-тук… тук-тук-тук.
А вдруг это вовсе не сердце? Вдруг это пираты барабанят пальцами по окну: «Эй, ты, открой! Открой немедленно…» И самый страшный из них, одноногий, совсем как тот Билли Бонс, что в «Острове сокровищ», стянет с него одеяло и крикнет: «У тебя марка с черной печатью? Ха-ха-ха! Теперь ты будешь служить нам всю жизнь, до самой смерти!» И все другие тоже засмеются зловещим смехом, как полагается настоящим пиратам. Потом они заткнут ему рот полотенцем и поволокут с собой в пиратскую страну Гонделупу.
Ох, как страшно! Как страшно…
Но почему не слышно голосов мамы и папы? Дома ли они? А вдруг ушли и оставили Петю совсем одного?
Петя осторожно высовывается из-под одеяла и прислушивается. Ну чего он выдумывает? И папа и мама сейчас дома. Из соседней комнаты слышен голос папы и мамин негромкий смех.
И Петя ясно представляет себе, как они сидят вдвоем. Папа в качалке читает газету, а мамочка в своем любимом уголке подле печки… И оба они даже не подозревают, что их Петя владеет ужасной маркой, из-за которой может произойти неизвестно что.
Необходимо ее уничтожить, эту марку. Скатать в бумажный шарик, положить в рот, проглотить и запить водой. Как он до этого раньше не додумался!
Стараясь не смотреть на окошко, за которым на ветру качается уличный фонарь (если это только фонарь, а не что-нибудь другое), и отвертываясь от стены, по которой ходят-бродят полосы света от этого фонаря (а может быть, и не от этого), Петя вылезает из-под одеяла. После теплоты постели ему сразу становится зябко, и весь он покрывается пупырышками «гусиной кожи».
Где же тапочки? Без тапочек мама не велит ходить по полу. А за маркой нужно перебежать через всю комнату, она в столе, на самом дне ящика, под красками и открытками.
На четвереньках Петя лезет под кровать за тапочками. Кажется, здесь… Отодвигает мешающий ему стул.
И вдруг за спиной — шаги. Совершенно незнакомый шепот произносит:
— Петя, где ты?
Петя замирает. Из-под кровати торчат его босые пятки.
Пираты! Они! Влезли в окно и сейчас схватят его…
— Петя, да где же ты? — слышит он тревожный голос.
Ох! Да ведь это мама.
— Я здесь, — отвечает Петя и вместе с тапочками пятится назад.
— Что с тобой? Почему ты не спишь? Зачем тебе тапочки?
Он стоит перед мамой, босиком, в длинной ночной сорочке, в каждой руке у него по тапочке.
— Что с тобой, Петя?
— Сам не знаю, — жалобно отвечает Петя и кладет тапочки на пол.
В самом деле, что с ним? Зачем ему вдруг понадобились тапочки?
Он снова лезет под одеяло, сразу согревается и успокаивается. Теперь, когда рядом мама, чего ему бояться?
— Я сейчас буду спать, — говорит он.
Ему очень хочется, чтобы мама посидела возле него, пока он уснет. И даже чтобы положила свою руку на его плечо, как делала, когда он был маленький. Но просить об этом стыдно. Ведь он — первоклассник!
— Спи, мальчик, — говорит мама, целует его в лоб и уходит.
Теперь не страшно, и можно бы уснуть. Но Пете все равно не спится. Он прислушивается к голосам в соседней комнате. Мама что-то тихо рассказывает папе. Наверно, про него. И вдруг Петино сердце сжимается от стыда и раскаяния. Как он мог так сделать! Обмануть их! Потихоньку стащить общие марки и выменять у Левы. Пусть на редчайшую и на красивейшую… Но потихоньку!..
Петя начинает всхлипывать. Он плачет в подушку, и понемногу весь угол наволочки становится мокрым от его слез.
Душа у него разрывается от жалости к самому себе. Ему хочется, чтобы его плач услыхала мама, чтобы пришла и пожалела. Разве он виноват, что так получилось? Он до сих пор ничего не может понять: ведь он же не просил у Левы марку. А марка у него.
И Петя начинает плакать чуточку громче. Если мама сейчас придет, он все ей расскажет. Пусть его убивает гром. Пусть! Он все равно расскажет…
Но никто не приходит. А по радио играет тихая приятная музыка, и Петя потихоньку успокаивается. Мокрые ресницы его смыкаются, и он засыпает.
И когда мама все-таки зашла взглянуть на сына, он уже крепко спал, изредка во сне всхлипывая и вздыхая.
Она наклонилась над ним, и рука ее почувствовала влажную от слез подушку.
Что с ним, он плакал?
Да, и ресницы мокрые. Минуту она стоит возле Петиной кровати, удивленная и слегка встревоженная. Потом возвращается в соседнюю комнату и снова садится в свое кресло у печки. Берет Петин чулок. Дыра такая, будто кто-то нарочно выгрыз всю пятку. Как только Петя ухитряется так рвать чулки?
