Шалва Амонашвили - Педагогические притчи (сборник)
Вновь началась вакханалия.
«Что же с ними происходит?!» – ужаснулся Орфей. Сердце его опять потянулось к арфе, и в пространстве разлились тревожные звуки, зовущие к милосердию, умиротворению, доброте.
И опять произошло чудо.
Иноземцы не выдержали силы и чистоты звуков арфы Орфея и опять испарились. Толпа вначале недоумевала, а потом каждый вернул себе едва не утраченную человечность, совесть, стыдливость, благородство. Вернул каждый и искреннюю радость и доброту. Тучи над площадью рассеялись, и солнце улыбнулось всем.
Многие, заслушавшись, собрались вокруг Орфея.
– Кто он?
– Как прекрасно он играет!
А Орфей играл и смотрел на них. Сердце его наполнялось счастьем от любви к людям.
Так продолжалось очень долго.
«Может, хватит?» – подумал наконец он, и руки его остановились. Однако глаза тут же заметили, как лица опять начали меняться – вот-вот в их сердцах вновь возобладает злоба и разнузданное веселье.
И в это мгновение пришло к нему озарение от самого Великого Орфея, легенды о котором дарил ему брат-дедушка. «Музыка твоя есть Истина! – услышал Орфей. – И тебе придется играть для людей до тех пор, пока каждый из них сам не станет музыкой».
Молодой Орфей закрыл глаза, чтобы ничто внешнее не мешало его вдохновению, и стал извлекать из своего сердца, из струн арфы звуки чистой, божественной и великой любви.
Так сидел он на площади, погруженный в Музыку для людей, и не чувствовал, что проходят не дни, не недели, не месяцы, а годы. В глазах его погас солнечный свет, но горел Свет Божественный.
Он не мог видеть, что происходило вокруг. А вокруг изменилось все. Люди жили счастливо, не думая о счастье и даже не зная, что такое зло. Они жили в изобилии, не думая о собственности и не зная, что такое богатство. Они любили друг друга, не думая о любви и не зная, что такое ненависть.
Светился каждый человек, каждый дом, каждое дерево.
Из земли сами вырастали цветы, как звуки музыки, как стихи, как песни, как улыбки.
Люди молодели.
Каждое утро собирались они на площади и поклонялись человеку, не зная, кто он, почему играет на арфе, не переставая ни на минуту, почему тут сидит и почему они сами преклоняются перед ним.
Кто-то сказал: «Построим ему высокую башню на этой площади. Пусть играет там, раз так любит играть».
Сказано – сделано: построили великолепную башню, и Орфей даже не почувствовал, как осторожно подняли люди чудака-музыканта, чтобы не прервать его игру на арфе.
Опять проходили годы. С высокой башни все лились и лились чарующие звуки, а вниз спускалась длинная борода играющего. Приходили к башне с детьми и отдавали почести бороде чудо-музыканта.
Так продолжается в том городке и по сей день. Голос свыше пока не говорит Орфею, что играть на арфе больше не надо, ибо люди уже сами стали музыкой.
О том, что зовут этого Музыканта Орфей, и о тайне его Музыки знает только один человек. Сидит он сейчас на камне перед башней, слушает и грустно размышляет.
О чем?
О том, что некому ему рассказать правду о своем брате-внуке, – кто его поймет и кто поверит?
Грустит еще и о том, что поселений, где звучит какофония, на Земле тысячи, а Орфей всего один.
Твоя красота в твоей доброте
Мальчик взрослел. Потому часто смотрел в зеркало и злился:
– Какой я некрасивый!
Дедушка услышал слова эти и сказал внуку:
– Твоя красота в твоей доброте!
Мальчик поверил дедушке и начал делать добро – всем, везде, повсюду…
Он так увлекся этим, что совсем позабыл, как он некрасив.
Шло время.
Стал он молодым человеком.
Однажды, будучи на вечеринке, он услышал, как шепчутся две красивые девушки, украдкой глядя на него:
– Какой он обаятельный! – сказала одна.
– Лицо его светится внутренней красотой! – сказала другая.
А молодой человек вспомнил дедушку.
«Спасибо тебе, мудрый дедушка!» – подумал он.
Улыбка в треугольном письме
С детства живет во мне Улыбка, которая стала моим добрым путеводителем, амулетом и воспитателем.
Улыбку эту я получил по почте, в треугольном письме.
Улыбка была написана на сером клочке бумаги.
Прислал ее мне отец с фронта, куда он ушел воевать с фашистами.
Было это хмурым декабрьским утром 1942 года, и было мне тогда десять лет.
Вокруг были холод, голод, нищета, страх и война.
Отец написал мне всего несколько слов, видимо, спешил.
«Я верю в тебя, сынок, я люблю тебя» – и все.
Это было его последнее письмо, я получил его, когда отца уже не было в живых, он погиб на фронте.
Я часто представляю себе, как он улыбался и писал эти слова, которые превратились в Улыбку.
Улыбка веры и любви отца с тех пор живет во мне.
Она защищает меня от злобы и зависти.
Она не позволяет мне стать злобным и завистливым.
Вот такая Улыбка отца, присланная с фронта, живет во мне.
Улыбка эта стала моим наставником.
Человек и мечта
Человек и Мечта подружились.
– Давай погонимся за Синей Птицей, – сказала Мечта.
– Давай… – сказал Человек.
В погоне за Синей Птицей неожиданно для себя они воспарили над бездной.
Человек испугался.
– Я упаду в бездну… Хочу обратно! – закричал он.
Мечта встревожилась:
– Не думай о падении, думай о Синей Птице!
– Но я же упаду…
– Держись за меня!
В мгновение ока Человек должен решить: продолжать отчаиваться или, держась за Мечту, лететь дальше.
И как он решит?
И что лучше: жить, будто находясь в прыжке над бездной, или жить, не отрывая ног от земли?
А потом?
У этой притчи есть свой автор, но я не знаю, кто он. Мне притчу рассказал один учитель, которому ее тоже кто-то рассказал. Я же пересказываю вам и, по всей вероятности, в весьма измененном виде.
Сын порадовал отца:
– Отец, я поступил в университет!..
– Это хорошо, – сказал отец, – и что будет дальше?
– Дальше – буду учиться лучше всех… – отвечает сын.
– А дальше что?
– Дальше – получу диплом, стану первоклассным специалистом…
– А потом?
– Найду хорошую работу с хорошей зарплатой, устроюсь в жизни, выйду в люди…
– А потом? – допытывался отец.
– Построю себе дом… Будет машина… Буду путешествовать…
– И что потом?
– Женюсь на красивой девушке, будут дети… Буду радоваться жизни…
– А потом?
– А потом… Постарею, отец… Выйду на пенсию…
– А потом?
– Что потом, отец?.. Потом умру…
– И что будет дальше?
– Похоронят…
– А потом?
– А что потом?! – удивился сын. – Потом все…
– И вся жизнь ради того, чтобы потом пышно похоронили? – возмутился отец. – Зачем тебе эта жизнь, если не будешь думать, что будет потом, когда она кончится!
Божья благодать
Посадил крестьянин лозу виноградную и закрепил рядом палку.
Обвилась лоза вокруг палки и начала расти.
– Ты – моя мама, я люблю тебя…
– Ты – моя дочь, расти счастливой…
– Ты – моя надежда…
– Ты – моя гордость…
Так они шептались днём и ночью.
Лоза всё крепче прижималась к маме-палке, а та радовалась её цепким щупальцам.
Но однажды сказала мама:
– Дочь моя, гниёт моё основание, я скоро упаду…
Встревожилась лоза:
– Держись, мама, если ты упадёшь, я погибну, а скоро должна начать цвести…
Взмолилась мама Господу:
– Дай мне устоять ещё немножко…
И начала лоза цвести.
Вскоре появились солнечные гроздья.
Мама была счастлива, глядя на радость дочери.
Но тяжесть всё наполняющихся кистей отнимала у неё последние силы.
– Дочь моя, я уже не в силах держаться, ухожу из жизни, береги себя и детей своих…
Воскликнула лоза со слезами на глазах:
– Не оставляй нас, мама, без твоей опоры мы все погибнем…
Тогда взмолилась ещё раз мама Господу:
– Сделай меня вечной надеждой для моих детей…
…Пришёл крестьянин собирать виноград.
Взглянул на лозу и глазам своим не поверил: опоры нигде не было, а лоза тянулась всё выше и выше, обвивая своими щупальцами воздух.
Но взор крестьянина не мог видеть Божью Благодать: лозу поддерживал не воздух, а любовь матери, что одаривала её обилием урожая.
В школе совы
Птицы отдали своих птенцов в школу Совы.
Сова в безлунную ночь усадила учеников на ветку и приступила подготавливать их к жизни.
Она дала им ЗУНы[1] об основах наук гадания по звёздам, о философии одиночества в дупле, о зверином порядке ночного леса.
Потом провела ЕГЭ, выдала всем аттестаты зрелости и сказала: «Живите!» Сама же срочно залезла в дупло, ибо наступило утро и взошло Солнце.
Выпускники оглянулись: нет на небе звёзд, нет одиночества, нет ночного леса. Как жить?
Они закричали Сове в дупле:
– Ты нас готовила для ночной жизни в лесу, а мы – птицы света. Как же теперь нам жить?
