Гавриил Левинзон - Мы вернёмся на Землю
А теперь ко мне подлизывается коммерческий директор: трёшницу давал, вот ракетки купил. Но не могу же я его полюбить за это: я же помню, каким он был на пляже — злым, несправедливым.
— Ты меня ещё полюбишь, — сказал коммерческий директор. — А эту вещицу ты помнишь?
Он протянул мне коробочку, сам снял крышку. В коробочке был секундомер.
— Ты, может, думаешь, что я к тебе подлизываюсь? — спросил коммерческий директор. — Какой мне смысл? Я хочу, чтобы мы были друзьями. А ну не дури…
Он пересел на другой стул, поближе ко мне, и стал объяснять, как обращаться с секундомером. Он называл его «хронометр». Два раза он дотронулся до моей руки. Что такое? Я слушал, кивал. Я включил секундомер, завёл его. Коммерческий директор сказал:
— Не усердствуй, дружок, пружина может лопнуть.
Потом он заказал мандариновый сок. Секундомер в коробочке лежал возле меня, ракетки Мила переложила ко мне на колени. Вот как получилось.
Неужели я смогу полюбить коммерческого директора? А что? Теперь он ко мне хорошо относится. Теперь можно и забыть о том, что он плохой человек, — не думать об этом, и всё. Получай себе подарки…
За что любить людей? Я всегда думал, что людей надо любить за то, что они хорошие, честные. Я на маму сердился из-за того, что она недолюбливает нашу соседку Кононову. Мама говорит, что Кононова гордячка. И пусть! Разве можно человека не любить за то, что он гордый. Если он негодяй — другое дело. Но у мамы уж так получается: если человек ей угодит или поможет в чём-нибудь, она его любит. Нет, я таким не буду. Не стану любить плохого человека, хотя он мне и подарил ракетки и секундомер. Сейчас встану и уйду. Только вот неловко выйдет. Лучше уж я подарки возьму, а дома в Милину комнату отнесу.
— А теперь в кино? — спросил коммерческий директор.
Я сказал, что не могу.
— Это почему же? — Мила нахмурилась.
Я стал что-то врать про тренировку. Я запутался. Мила и коммерческий директор заметили.
— Воображаешь? — сказала Мила. — Мы с тобой возимся, а ты ведёшь себя по-свински. Валентин это делает ради меня… Но хватит, чёрт с тобой!
Коммерческий директор сказал:
— Ну-ну, не надо сердиться.
Он сам положил секундомер мне в карман, ракетки вложил мне в руку.
— Тренировки не следует пропускать, — сказал он.
И я ушёл.
Дома я отнёс подарки в Милину комнату. Мама их там сразу обнаружила, принесла в мою комнату и бросила на диван.
— Не понимаю, что тебе надо, — сказала мама. — Человек так к тебе относится!..
Я вспомнил, что мама одно время не любила папиного заместителя Мищенко. Она говорила о нём: «неприятный», «чёрствый», «себе на уме». Но вот летом Мищенко помог достать для папы путёвку в санаторий, и мама стала говорить о нём по-другому: «А он оказался прекрасным человеком!» Два раза Мищенко был у нас в гостях. Мама с ним и его женой очень любезна. А папа говорит о Мищенко, что он хороший специалист. А «себе на уме», «неприятным», «чёрствым» Мищенко уже перестал быть.
А если бы не помог достать папе путёвку? Нет, я таким, как мама, не буду.
Я вспомнил, что злюсь на Лапушкина из-за того, что Лапушкин недавно, когда пришёл в класс перед уроками, со всеми ребятами поздоровался за руку, а со мной нет. А я всё равно его буду любить! Ведь он же хороший парень! Я решил пойти к Лапушкину.
Лапушкин встретил меня не очень-то радостно. Мы посидели на диване, поговорили о футболе. Лапушкин никак не мог понять, зачем я к нему пришёл. Он спросил:
— Может, тебе десять копеек нужны; которые мне одолжил?
Я ответил:
— Что ты! Я просто так зашёл.
Но всё равно у нас разговора не получилось. Я попрощался с Лапушкиным за руку. Он сказал:
— Ну, бывай! Мне нравится, что ты не мелочный.
Я улыбался, когда шёл от Лапушкина. Как хорошо, что я его люблю бескорыстно! Просто так, за то, что он хороший парень.
А потом я увидел, как на Манечку Аб напали два четвероклассника: они дёргали её за косы, ставили ей подножки. Манечка вопила, отбивалась, но четвероклассники были увёртливые — Манечка зря руками размахивала. Я подскочил, дал одному по шее, а другой сам отбежал.
Манечка была растрёпана, платье её на плече было порвано, чулки гармошкой — бедняга. Я вспомнил, что Манечкин отец бросил их с матерью. И вот какой у Манечки вид…
По-моему, всякого человека нужно любить, если у него случилось несчастье.
В прошлом году в нашем классе учился Герка Сомов. Его никто не любил: он был ябедой и подлизой. На меня он раз наябедничал Ольге Гавриловне. Я его терпеть не мог. Но весной у Герки умер отец, и все в классе к нему после этого хорошо относились.
Я с ним, наверно, с неделю делился завтраками, а потом перестал: как-то забылось, что у него умер отец. Зря я перестал с ним делиться завтраками.
Я улыбнулся Манечке.
— Не бойся, — сказал я, — больше они тебя не тронут.
Я подошёл к ней поближе, но Манечка отскочила.
— Не подходи! — завизжала она. — Я знаю, что ты задумал!
— Манечка, — сказал я, — да чего ты боишься? Я же тебя выручил.
— Не подходи, — сказала Манечка Аб, — знаю я тебя!..
Она перешла на другую сторону улицы. Так мы и шли: я по одной стороне, а Манечка Аб — по другой. Как же мне ей доказать, что я её люблю? Я вспомнил, что Манечка вчера не могла ответить по географии. Если б кто-нибудь другой не ответил, Ольга Гавриловна двойку бы поставила, но Манечке Аб учителя прощают: она туповатая.
Я решил пойти к Манечке и позаниматься с ней географией.
Ну и переполошилась же Манечка, когда увидела, что я захожу в её парадное!
— Что тебе надо, Водовоз? — закричала она. — Наговаривать идёшь, да?
— Да не бойся, Манечка, — сказал я. — Я к тебе с пионерским поручением.
Мне открыла Манечкина мать. Я соврал, что пришёл по поручению звена заниматься с Манечкой.
— А она что не идёт? — спросила Манечкина мать.
— Она боится, — ответил я.
Манечкина мать вышла на лестницу.
— Иди, иди, не оглядывайся! — сказала она Манечке.
Я услышал, как она шлёпнула Манечку. Манечка заплакала.
— Врёт он! — закричала она. — Не получала я двойки!
Я даже не осмелился попросить Манечкину мать, чтоб она перестала драться: уж очень у неё злой вид. Она надавала Манечке ещё и за порванное платье и ушла на кухню. А мы с Манечкой пошли в комнату и сели за стол. Манечка листала учебник и всхлипывала.
— Наябедничал! — говорила она. — Гад такой! Тебе нравится, что меня мать бьёт, да? Она меня каждый день лу-у-пит.
— Манечка, я же не хотел, — сказал я. — Я же хочу, чтоб ты в следующий раз по географии ответила.
— Знаю я тебя… — сказала Манечка Аб.
Горько мне было. Я пришёл помочь Манечке, а получилось, что мать из-за меня её отлупила. Манечка читала вслух географию, всхлипывала и ненавидела меня.
— Манечка, — сказал я, — перестань плакать, а то ничего не запомнишь.
— Иди ты! — сказала Манечка. — Ябедник!
— Манечка! Я же тебя люблю! — сказал я.
— Хулиган! — ответила Манечка. Она выбежала в коридор и крикнула матери: — Мама, Водовоз сказал, что влюблён в меня.
Манечкина мать сразу же пришла в комнату.
— Тебе чего от неё надо? — спросила она.
Я стал бормотать, что пришёл с пионерским поручением, заниматься…
— Да? — сказала Манечкина мать. — Убирайся подобру-поздорову.
Манечка показала мне язык. Невозможная Манечка! Я старался на неё не злиться. Я прогонял от себя злость.
Когда я спускался по лестнице, Манечка Аб вдруг выскочила на площадку и запустила в меня галошей. Прямо по затылку досталось. Я окончательно понял, какое это нелёгкое дело — любить людей.
На следующий день Манечка в школе всем девчонкам в классе рассказала, что я в неё влюблён. Этого я уже не мог стерпеть. Я влюблён в эту уродину?! Позор! На перемене я надавал Манечке по шее, а она пожаловалась Ольге Гавриловне.
Ольга Гавриловна сказала мне:
— Если тебе нравится девочка, то незачем её за это бить.
— Не нравится она мне! — закричал я. — Пусть только ещё раз скажет, что я в неё влюблён!..
— Ну-ну, потише! — сказала Ольга Гавриловна.
На этом кончилась моя бескорыстная любовь к Манечке Аб. Лучше я кого-нибудь другого бескорыстно полюблю. Ну вот хотя бы Генку Зайцева: у него отец — пьяница, всю зарплату пропивает. Я хотел подойти к Генке Зайцеву и поговорить с ним, но что-то расхотелось. Дурак он. Какой интерес любить дурака?
Я решил подыскать для бескорыстной любви кого-нибудь другого.
Вторая встреча с Пазухой. Новая шляпа учителя танцев и мои размышления о недоразумениях
Второй раз я встретил Пазуху, когда мы с Корольковым шли к Родионову делать уроки. Пазуха стоял посреди мостовой с поднятыми руками и старался остановить машину.
