Анна Антонова - Письмо звездному мальчику
Антон застенчиво улыбался, казалось, происходящее его развлекает, но не более. Когда закончилась очередная песня, Теркин начал было следующую, но чернявый что-то сказал ему на ухо, а потом громко объявил:
– Сейчас мы деньги собираем и дальше поем! Да?
Вот оно – страшное из рассказов Кати! Неужели Антон сейчас будет ходить по рядам и просить денег?
Предложение теркинского напарника энтузиазма у публики не вызвало, и он снова зычно выкрикнул:
– Закончилось первое отделение! Деньги собираем, говорю?
На этот раз кто-то вяло откликнулся, и парень пошел по рядам с пакетом – хорошо, что хотя бы не Антон! Он во время этого балагана меланхолично наигрывал что-то на гитаре.
«Давай деньги!» – Парень не кричал, зато я услышала:
– Мелочью не беру! Я беру деньгами. Что? Нету? Не надо тогда совсем!
– Ничего себе! – возмутилась Юлька.
– А кто не сдал, того вычеркиваем! – выкрикивал парень. – Мелочью, говорю, не беру!
Я уже лезла в сумку за кошельком. Выудив оттуда десятку, я держала ее наготове и, когда чернявый поравнялся с нами, бросила в пакет.
– Спасибо, в следующий раз приходите всей семьей! – проникновенно сказал он, глядя мне прямо в глаза.
Я смутилась, и тут Юлька высунулась из-за моей спины:
– А мы уже!
Собрав денежный урожай, компания перешла к анекдотам. Парочку рассказали для затравки, за следующие начали требовать деньги. И Антон… Антон тоже рассказывал анекдоты! Некоторые заставляли нас краснеть, но все равно были ужасно смешными.
– Дай теперь и Антону денег, – подталкивала меня Юлька.
– Твоя очередь, – отмахивалась я. – И потом, еще чего не хватало – вдруг он нас по театру успел запомнить! Подумает, что совсем уж фанатки чокнутые…
– Если и видел, то только как ты дарила цветы Шмарову, – «утешила» она.
Катя не обманула – перезвонила через несколько дней и назначила встречу у главного входа за два часа до начала спектакля.
– А билеты надо покупать? – уточнила я. – Или можно будет просто на спектакль остаться?
Катя подтвердила, что, конечно же, не надо и можно. И мы с Юлькой, преисполнившись важности от сопричастности к великому, отправились в театр.
Возле центрального входа было пусто, только скучала тетенька за окошком кассы, в поле зрения которой мы старались лишний раз не попадаться – она уже успела нас запомнить и с явной неохотой выискивала самые дешевые билеты.
– И где эта твоя Катя? – нетерпеливо посмотрела на часы Юлька.
«Такая же моя, как и твоя», – хотела ответить я, но тут появилась незнакомая девчонка и отвлекла мое внимание. Она проследовала к кассе, и мы услышали:
– Здравствуйте, а можно на сегодня два самых дешевых билета?
Реакция кассира заставила нас вздрогнуть.
– Нету, – рявкнула тетка. – Много вас тут, и всем самые дешевые подавай!
– Так разве плохо, когда зрители в театр ходят? – опешила девчонка.
– Не нужны театру такие зрители! – продолжала разоряться та.
Я заметила, что за массивными стеклянными дверьми появилась Катя и начала отпирать их. Перед тем, как проскользнуть в образовавшуюся щелку, я успела сказать расстроенной девчонке:
– В городских театральных кассах спроси!
Та благодарно улыбнулась и проводила нас любопытным взглядом. Но мы уже были по другую сторону!
– Привет! – радостно завопила Юлька.
– Тише! – зашипела Катя. – Думаете, я тут везде объявления расклеила, что вас позвала? Давайте потихоньку за мной в ложу амфитеатра.
– Какую еще ложу, там видно плохо, – продолжала выступать Юлька, но Катя ее уже не слушала.
Мы тихонько прокрались в ложу и порадовались, что ни разу не сидели там на спектакле – видно было отвратительно. Хотя однажды нам попались пресловутые дешевые билеты не на балкон, а именно сюда – на них красовалась трогательная надпись «Неудобное»! Но для тайных наблюдателей распевки лучше места не придумать – права Катя, не хватало нам в партере рассесться, прямо на глазах заинтересованных «зрителей»!
На сцене появился Теркин, на нем были джинсы и футболка размеров на пять больше нужного.
– Саш, давай первую, – махнул он невидимому звукооператору.
Включилась музыка, и Теркин запел мою любимую первую арию – о том, как Ла Моль счастлив, что приехал в Париж. Я не заметила большой разницы по сравнению со спектаклем, но, когда песня кончилась, Антон тяжело вздохнул и сказал куда-то в балкон:
– Слушай, что-то в начале совсем себя не слышал! А как только я себя перестаю слышать, я тут же начинаю педалировать, – виновато добавил он.
– А я тебе скажу, почему ты себя не слышал, – снисходительно ответил звукооператор. – Я не знал, что сегодня ты играешь, и микрофон совсем под другого человека настроил. Извини, что сразу не предупредил.
– Как это? – ничего не поняла я.
– Потом объясню, – отмахнулась Юлька, не отводя взгляда от сцены.
– А… – растерялся Антон и тут же начал оправдываться: – Нет, конечно, можно все с напором петь, но… Давай еще раз.
– Ты говори что-нибудь, а я настрою, – предложил звукооператор.
– Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять, – с чувством продекламировал Антон.
– Как приятно, как полезно падать с роликов вниз головой! – ехидно прокомментировал незаметно появившийся на сцене Горин.
– О чем это он? – удивилась я.
– Теркин сегодня на роликах в театр приехал, – пояснила Катя. – И упал по дороге. Гримеры полчаса синяки замазывали!
– Все болит? – тем временем участливо поинтересовался Горин.
– Все болит, – с готовностью отозвался Антон.
– А как же он играть-то будет? – удивилась Юлька.
– Да он в целом цел, – цинично скаламбурила Катя.
Повисла пауза, а потом Теркин проникновенно спел в невыключенный микрофон:
– Но ты, ты кинула, ты кинула, ты…
Я хрюкнула, из последних сил сдерживая смех. Юлька тоже зажимала рот рукой, вытирая другой выступившие слезы. Катя посмотрела на нас осуждающе, но промолчала.
Антон еще раз спел начало первой арии.
– Ну вот, совсем другое дело, – довольно объявил он.
– Теперь удобно? – заботливо поинтересовался звукооператор Саша.
– Да, – подтвердил Теркин.
– Ну и вали тогда, – небрежно бросил ему Горин.
Я недоуменно посмотрела на Юльку, но она только пожала плечами.
– Как? – растерялся тот. – А мы же сейчас вдвоем поем? Поем вдвоем, – со вкусом повторил он.
На сцене появилась Маргарита – Стелла Ладис.
– Пестня, – торжественно объявил Теркин. И вкрадчиво добавил: – На двоих.
Они со Стеллой запели свой дуэт – объяснение в любви, но успели только начать.
– Раз, два, три, унитаз, – вдруг сказала в микрофон изысканнейшая Стелла.
– Что она несет? – не выдержала я и тут же зажала рот рукой, оглянувшись на сделавшую страшные глаза Катю. Наверное, она уже не раз пожалела, что привела нас сюда.
– Саш, я свой голос вообще не узнаю, – капризно сказала Стелла. – Ни тембр, ничего… Частоты абсолютно не мои!
Звукооператор невнятно отозвался, а Юлька тем временем шепотом объяснила:
– Это термин такой – когда звук гулкий получается, словно в унитаз поешь.
Осмыслить «термин» я не успела, потому что Горин снова встрял:
– Только у Антона сегодня звук хороший!
– Это потому, – самодовольно заметил Теркин, – что Антон хорошо поет.
– Антон хорошо поет, – скептически повторил Горин, – когда долго не пьет!
У меня уже не было сил чему-то удивляться. Наконец я не выдержала:
– Где Шмаров-то?
– Он почти никогда не приходит, – пожала плечами Катя.
– Почему это?
– А ему не надо распеваться, – ехидно ответила за нее Юлька. – Он и так прекрасно поет. Тем более дублера у него нет, микрофон настраивать не надо…
Конец ее речи я слушала невнимательно, потому что заметила на сцене какое-то непонятное оживление. Оказалось, кто-то из высших театральных сил услышал меня и решил пригнать Шмарова на распевку.
– О, Леха! – обрадовался Теркин. – Какими судьбами?
Тот не ответил, только мило – насколько был способен – улыбнулся и махнул звукооператору, заправляя за ухо микрофон. Тот запустил фонограмму, но что-то перепутал, и вместо партии герцога Алансонского зазвучала последняя ария Ла Моля, когда он после пыток в тюрьме накануне казни прощается со своей любимой Маргаритой. Нимало не смущаясь, Шмаров запел. Да так, что, думаю, Теркин испытал массу не самых приятных эмоций – во всяком случае, я бы на его месте обеспокоилась появлением такого сильного конкурента.
До начала оставалось полчаса, и за стеной уже слышался смутный гул голосов – в фойе публику запускали за сорок пять минут. И мы наконец поняли, почему перед спектаклем из зала доносятся обрывки фонограмм и знакомые голоса!
Было странно и непривычно чувствовать себя хоть немного, но причастной к закулисной жизни. Ни о какой сказке в грязной воде я в тот момент не думала – просто потому, что происходящее не имело к этому ни малейшего отношения.
