Екатерина Мурашова - Дверь, открытая всегда
– Стойте! Вы ничего не сможете нам сделать. У нас оружие. Мы будем стрелять. Давайте договоримся. Мы купим вам мороженое, дадим денег…
Родион нервно усмехается. Анка взмахивает рукой.
– Им было всего лишь двенадцать, но были они ленинградцы!!! – вопит Сережка, бросаясь вперед вместе с Тахиром. Тахир повисает на руке подручного Стоуна, держащего пистолет, а Сережка что есть мочи бьет его по голове стартером. Мужчина падает, как подкошенный. В этот же момент Анка прыгает с березы на плечи второго мужчины, опрокидывает его. Тот падает на землю, но тут же вскакивает на ноги, держит Анку за горло. Девочка хрипит.
– Тихо, дядя, тихо! Не нервничай! – говорит Сережка, вставая, и делая успокаивающие знаки руками. – Сейчас я принесу чашку и ты отпустишь девочку… Сейчас!
– Ублюдки! Все испортили! – шипит мужчина и сильно встряхивает Анку.
– Тахир! – всхлипывает Анка.
Зеленый от волнения Тахир хватает с земли пистолет, выпавший из руки первого бандита, и, не целясь, стреляет. Второй подручный Стоуна выпускает Анку, оседает, схватившись за колено.
– Тикаем! – командует опять откуда-то проявившийся Шпень.
Все бегут к оставленному на обочине запорожцу, Сережка заводит мотор, и машина, оглушительно чихнув, срывается с места.
По той же дороге медленно едет патрульная милицейская машина. Свернув за поворот, милиционеры видят хвост улепетывающего белого запорожца.
– Чего-то вроде про белый запор было… – говорит один милиционер другому.
– Ага, дети вроде какие-то… – вспоминает другой. – Вот, отсюда они отъехали, гляди, следы… Догоним?
– Смотри, в лесу еще машина, иномарка… Останови! Вон, видишь, между деревьев. Двери распахнуты… Что-то не нравится мне это… Посмотрим?
– Давай. Сообщи на базу и пошли. Пушку достань…
Милиционеры осторожно выходят на поляну. Один из бандитов валяется на земле без признаков жизни, другой сидит на земле и глухо стонет, держась за окровавленное колено. Тут же валяется пистолет…
– Знаешь, – говорит один милиционер другому. – Это, наверное, был какой-то другой запорожец, не тот, который с детьми…
В машине все наперебой рассказывают друг другу о своих и чужих подвигах. Даже Сережка иногда оборачивается назад и тогда машина опасно виляет. Только Шпень на переднем сидении молчит, словно воды в рот набрал.
– Ты где так стрелять научился? – восхищенно спрашивает Родион у Тахира.
– Каждый мужчина на Кавказе умеет стрелять, – невозмутимо отвечает тот. – Традиция… А чего ты кричал, когда мы бежали?
– Стихотворение читал, Роберта Бёрнса. Мы в школе проходили. Больше ничего не вспомнилось.
– А про что стихотворение?
– Про любовь, как у тебя.
– А-а-а! Шпень, а как ты там, в лесу, вообще оказался?
– В багажнике сидел…
– Ага! Я же говорил – Шпендик своих не бросает!
Шпень начинает говорить. Медленно, словно сам с собой.
– Ты, Родион, договаривался со Стоуном. Ты, Анка, их задержала там… и здесь тоже… Сережка вел катер и машину… и все придумывал… Тахир спас Анку… Я… Серый, останови машину!
– Зачем? – Сережка искоса с тревогой глядит на друга. – Тебе что, плохо, Шпень? Голова? Погоди, сейчас приедем – к врачу…
– Я сказал – останови!
– Правильно! – неожиданно соглашается Родион. – Останови, Сережка! Я тут как раз хотел это… отойти…
– И я! – смущенно говорит Тахир.
– В общем так: девочки направо, мальчики – налево, – командует Анка.
– Нервы, – вздыхает Сережка, останавливает машину и тоже вылезает из-за руля.
Шпень, неестественно выпрямившись, остается сидеть в машине. Когда все возвращаются и усаживаются, продолжает говорить все тем же невыразительным голосом:
– Вот здесь, в дипломате – деньги. За чашку. Я их из машины забрал, пока… В общем, мы сейчас их поделим. На шесть частей. Шестая доля – Мотылю. Он хотел киоск купить. С пышками. Как вы думаете, сколько киоск стоит? У тебя, Тахир, родители торгуют. Не знаешь?
Все ошеломленно молчат. Тахир машинально отвечает.
– Мой папа в институте преподавал, а мама – учительница. Сейчас это… Не знают они…
– А-а, – равнодушно говорит Шпень. – Ну ладно. Птица Мотыля ножом ударил, но там с ним дядя Петя был. Он замаскировался, но я его все равно узнал. Если Мотыль умер, я деньги верну… Давай, Родион, возьми под сидением дипломат, дели на шесть частей. Я сам не могу, у меня рука… Ты ж у нас математик…
– Шпень, это невозможно! – растеряно говорит Родион. – Я не возьму. Надо их отдать!
– И я… – подтверждает Тахир.
– И я… – Анка кусает губы.
– Дураки… – тихо говорит Шпень. – Кому вернуть? Эти деньги… Ты, Родион, хотел в Англии учиться… У тебя, Тахир, родители торгуют, не могут на работу нормальную устроиться, потому что жить не на что, жилье снимать. Отдашь им… Так? Ты, Анка, сможешь всякие девчачьи штучки себе покупать, для цирка своего… ну, этот, инвентарь… Ты же сама жаловалась, что в кружке не хватает чего-то дорогого… А Серый и так все понимает… Верно, Серый?… Я…
– Точно! Ты классный парень, Шпень! Если этот хлюпик не хочет, я сейчас сам все разделю… Шпень?
– Шпень! Что с тобой?! – Анка выскакивает из машины, обегает ее, распахивает дверцу со стороны Шпеня. Тот буквально выпадает из машины ей на руки. Шепчет:
– Рука… Этот гад меня зацепил…
– Что ж ты молчал?!.. Сережка, помоги мне его раздеть. Надо перевязать… Мальчишки, у кого есть майка?
– У меня джинсовка, – с досадой говорит Сережка.
– Рубашка не пойдет? – спрашивает Тахир.
Родион молча раздевается.
Едут дальше. Шпень уже не так бледен, рука у него перевязана разорванной майкой Родиона, сверху для тепла накинуты куртки Сережки и Тахира.
Родион растеряно смотрит на пачки долларов, кучкой лежащие у него на коленях. Все остальные куда-то убрали доставшиеся им деньги.
– Все равно я потом в Россию вернусь, – тихо говорит он.
– Ага! – усмехается Сережка. – Стране математики нужны.
– А ты, Серый? – спрашивает Шпень. – Компьютеры, пирожные и пусть родители не пристают?
– Ага… и барабан, и щенка бульдога… А ты?
– Я никому не нужен, но в детский дом не пойду. Буду жить, в школу – учиться, потом – работать… И еще… Я думаю… Пока есть двери, которые всегда открыты…
– Какие двери? Ты бредишь?!
– А куда мы едем? – спрашивает Тахир.
– Я думаю, в музей, – отвечает Анка.
Потрепанный, ржавый запорожец останавливается на набережной у Эрмитажа, в ряду лакированных иномарок. Из него вылезают дети с кожаной сумкой. Молча и серьезно идут в музей. Ведет Родион. Сережка идет рядом со Шпенем и внимательно следит за его состоянием. Люди оборачиваются им вслед, но они ни на кого не обращают внимания.
Небольшой светлый зал с высокими потоками. В зал ведут две двери, сейчас закрытые, и застекленная по бокам лестница. В зале собрались историки. Что-то горячо обсуждают. Кто-то звонит по мобильному телефону, коротко говорит, потом оборачивается к остальным, качает головой.
– Ничего…
У стены стоит инвалидное кресло, в котором сидит Валентин Прокопьевич. Рядом с ним историк Андрей, похожий на карася. Георгий размахивает руками, его кто-то успокаивает. Внезапно все замолкают.
По лестнице спускаются грязные, оборванные, сосредоточенные дети. Анка несет в руках большую зеленоватую чашу.
– Не может быть! – шепчет Валентин Прокопьевич. – Это он?!
– Возьмите! – просто говорит девочка и протягивает потир престарелому историку.
– Откуда?! – негромко спрашивает Андрей, оглядываясь на остальных. Историки молча, потрясенно переглядываются.
– Да заберите вы это… достояние республики! – грубовато говорит Шпень. – Анке же держать тяжело…
Эпилог
Номер в роскошном отеле. Стоун стоит, опустив голову. Мистер Фаррингтон за столом читает газету. Заголовок – «Возвращение национальной реликвии».
– Но как такое могло получиться?! – вскакивая, кричит толстяк и топает ногами. – Вы же говорили – все идет нормально?! Как он мог попасть в музей?!
– Все и шло нормально. До самого последнего момента… Потом вмешались эти сумасшедшие дети… В результате меня выдворили из страны. Мои помощники арестованы…
– Стоун, вы – идиот?! Вы не сумели подкупить детей?! Завалили бы их шоколадом, компьютерными игрушками… Вы же сами говорили мне: в сегодняшней России все продается…
– Видимо, я ошибался…
Сережка играет в компьютерном клубе. Азартно нажимает на все кнопки, шипит, если что-то не получается.
В зале появляется Альберт. Сережка отворачивается от экрана, внимательно следит за ним. Альберт замечает Сережкин взгляд, улыбается, машет рукой.
– А где Шпендик? – спрашивает хозяин клуба. – Вы последнее время вместе приходили.
– Он… заболел… немного…
– Немного? Я за него тревожусь. Ты, Сережка, его не бросай. Он вообще-то хороший… Ему бы друзей нормальных…
