Пётр Столповский - Дорога стального цвета
— Кто еще вопросы поимеет?
— Я! — с вызовом сказал Панька.
Он грубо оттолкнул Зуба плечом и стал на его место. Быстро выхватил из голенища свой нож и в то же мгновение пустил его с большой силой. Вау-у! Теперь из круга, теснясь, торчали два ножа.
— Не сучи ногами, Пан-ня, — презрительно сказал Чита. — Фраерок еще покажет себя.
— Посмотрим, — уже не так воинственно, хоть и с понятным значением процедил Панька. — Пойдем сейчас на дело и посмотрим.
Едва взглянув на ножи, Зуб сел к столу на Панькино место, решительно пододвинул к себе чугунок и стал есть холодную, ничем не заправленную кашу. А Чита, сидя напротив и не обращая больше внимания на Паньку, объяснял, что за дело им предстоит и как они его провернут. Зуб, видимо, стремительно рос в его глазах.
Все выходило просто: они выберут удобное время, вскроют контейнер, набьют «товаром» три мешка, которые Фроська уже вытащила из фанерного ящика, и — тягу. Недалеко от станции есть укромное местечко, где они спрячут ворованное на несколько дней, пока не поутихнет шумиха. Чита говорил об этом так, словно речь шла не более как о покупке семечек на базаре. А Зубу каша не лезла в горло. Значит, сегодня он окончательно должен стать вором.
— Глядишь, и подфартит как в прошлом году в Миллерово. А, Фроська?
— Это когда шубы надыбали?
— Ну! Грабанули мы тогда. Слышь, фраерок. Открываем мы с Фроськой контейнер — шубы! Дорогущие, падла, котиковые. Тебе, фраерок, одной такой шубы хватит, чтоб десять раз в свою Сибирь съездить. Хватит, Фроська?
— Еще и останется.
— Десять штук тогда грабанули. Фроська орет: одну сама носить буду! Куда, говорю, дуре котика носить со свиным рылом! На первом перекрестке застукают.
Фроська посмеивалась. Потом спросила:
— А в Валуйках, помнишь, что надыбали? Помнишь, как ты там окорока обожрался? Ой, фазанчик, что было! Сутки штаны не надевал...
— Ладно, хватит трепаться! — грубо вдруг оборвал ее Чита и поднялся из-за стола. — Вспомни лучше шахтинского фраера который тебе...
— Чита, заткнись! — взвизгнула Фроська.
— Вспомнила? Слышь, фраерок, он ей, знаешь, что устроил...
— Чита, я тебя прошу! — со страхом и гневом закричала Фроська, взглядывая то на Зуба, то на Читу.
— Ладно уж, завязываю, — усмехнулся тот. — А то штаны вспомнила. Айда, хватит баланду травить.
Обиженно сопя, Фроська затолкала два мешка в третий и следом за Стаськой вышла из хибары. А Зуб черпнул из кастрюли еще рассолу и стал пить.
— В оба секи, понял? — вполголоса сказал Чита, и Панька послушно кивнул.
Обостренными чувствами Зуб уловил, что сказано о нем. Опасаются, что убежит. Это плохо. Глотая рассол, он чуть повернул голову и краем глаза успел увидеть, как Панька быстро провел ребром ладони по своему горлу. Ставя кружку,Зуб встретился Взглядом с Панькой. Тот смотрел на него мстительно, с недобрым прищуром. Решил, видимо, припомнить и нож, и трепку, которую он утром получил от Читы.
Нашарив за ящиками какую-то железку, похожую на шоферскую монтировку, Панька крикнул:
— Эй, домовой! Дышишь еще? Тараканы не стрескали?
На печи было тихо.
— Дед!.. Кончился, что ли?
Панька стоял и раздумывал, не заглянуть ли на
печь.
— Ладно, хрен с ним, пусть карга разбирается, — нетерпеливо сказал Чита и толкнул ногой дверь. — Фраерок, за мной!
На дворе — темень, чуть смягченная вызвездившим небом. Зуб представления не имел, который теперь час. Ясно, что глубокая ночь.
Чита впереди, Панька сзади, а между ними — Зуб. Так они двинулись по тропинке между огородами, нащупывая ее больше ногами, чем глазами. Ночная сырость, тянувшая с низины, забралась под гимнастерку. Зуб сразу продрог. Сволочь Чита оторвал утром пуговицу. Грудь теперь наполовину открыта. Бушлат же он не посмел взять, чтобы не вызвать подозрений. Дрожь, конечно, была и от напряжения — настало время выбирать момент, чтобы смыться. Главное — не сдрейфить и действовать наверняка.
«Спокойно, — уговаривал себя Зуб, чувствуя спиной, что Панька не сводит с него глаз и в любую секунду готов выдернуть из голенища и метнуть нож. — Спокойно. Не здесь. Рано еще...»
Впереди, под остро пахнущими кустами бузины, их поджидали Стаська и Фроська. Дальше пошли вместе, вытянувшись в цепочку. И все огородами.
Сворачивали то налево, то направо, перепрыгивали какие-то рвы и канавы. Несколько раз Зубовы руки лизнула крапива. Панька по-прежнему дышал за его спиной.
«Пока рыло не замажет...» — вспоминал Зуб слова Читы. Ясное дело: после этого ему некуда будет деваться. Донесет на них, значит, донесет и на себя, а на такое, как, видимо, считает Чита, ни один дурак не пойдет. «Ничего, мы еще посмотрим, кто рыло замажет...»
Станция была где-то близко. Дробно лязгали сдвигаемые вагоны, паровозы и тепловозы пробовали свои пронзительные тенора и баритоны, громкоговоритель мужским голосом рокотал что-то неразборчивое, но требовательное.
Сделав приличную петлю, они перелезли через полуспревший дощатый забор. Под светом дальних прожекторов впереди заблестело густое переплетение путей. Целое поле укатанных рельсов. Тут, под деревьями, и остановились.
— Фроська! — негромко окликнул Чита.
— Ага, иду! — тревожно ответила та.
Сунув Стаське мешки, она скользнула куда-то влево и растворилась в потемках.
По рельсовому полю туда-сюда двигались составы. Они дергались, громыхали, клацали буферами. Нетерпеливо посвистывали и ухали, как филины, маневровые паровозы. Поезда, видимо, собирались тут в дальний путь в самых разных направлениях.
Шайка курила, нехотя перекидываясь словами. Ждать пришлось минут пятнадцать, которые Зубу показались целым часом. Наконец Фроська вынырнула из темноты.
— Стоят? — встретил ее Чита.
— Ага, прям возле будки, — торопливо и тревожно сообщила она. — Никого, вроде, не видно. Дайте закурить.
Чита дал ей папиросу и поднес спичку. Фроська раз пять подряд затянулась — жадно и глубоко. В мерцающем свете папиросы видно было, как дрожат у нее руки и подбородок.
— Не боись, Фроська, рожать больше не придется, — натянуто хохотнул Панька.
— Заткнись, подонок! — взвилась вдруг та и выругалась так длинно и грязно, что Зуб от удивления раскрыл рот.
— Во дает, шлюха! — буркнул Панька, на всякий случай отступая от нее. — В рожу захотела, что ли?
— Чита, ты какого… стоишь? — зашипела Фроська, — Чо он тянет на меня, подонок?
Разъяренная Фроська отшвырнула папиросу и двинулась на Паньку с явным намерением расцарапать ему физиономию.
— Тихо, вы! — захрипел Чита.
Он сгреб Фроську за шиворот, отшвырнул ее в сторону как котенка и тут же врезал Паньке по челюсти. Удар был не очень сильным, но смачным. Панька качнулся назад, защищаясь локтем, но не проронил ни звука. Смолкла и Фроська. Стаська же темнел чуть в стороне безучастным пнем.
Выругавшись и пригрозив обоим «проветрить потроха», Чита угрюмо сказал:
— Поканали, как договорились.
И они со Стаськой ушли туда, откуда только что явилась Фроська.
От волнения Зуб спотыкался на шпалах. Где ж этот момент, где?.. Впереди шла Фроська, а за спиной сопел телохранитель Панька. Если он все время будет пасти его таким макаром, то побег может обернуться ножом под левую лопатку.
Когда Зуб уже на другой стороне бесчисленных путей споткнулся и упал на какой-то стрелке, то получил под зад жестким Панькиным сапогом. И смолчал, ему было теперь не до обид. Он лихорадочно соображал, как обмануть Паньку и получить хоть маленькую возможность улизнуть.
Панька решил не мозолить глаза железнодорожникам. Поэтому они пошли в стороне от путей, запинаясь в темноте на старых шпалах и кучах шлака. Впереди показалось какое-то темное приземистое строение, а недалеко от него — состав из шести или семи вагонов. Он стоял без паровоза как бы на отшибе, и это, как видно, было наруку шайке.
Как из-под земли вырос Чита.
— Платформу с контейнерами усек? — шепотом спросил он Паньку.
— Не слепой.
— Стрелков не видно. — Чита тоже волновался, и его обезьянья челюсть даже в темноте казалась бледнее обычного. — Выжди минуты три, пока я до того края дойду, и можешь...
Прежде чем снова исчезнуть, Чита подошел к Зубу, притянул его к себе за гимнастерку и глухо сказал:
— Гляди, фраерок. А то, знаешь, неприятно, когда пером под ребра щекочут.
Чита ушел. Немного подождав, все трое с оглядками двинулись к вагонам, стараясь не попадать в полосы света. Зуб очень хотел, чтобы их заметили, подняли шум. Панька с Фроськой драпанут, а он останется. Но никого не было. В стороне беспрестанно двигались формируемые составы, свистели и ухали паровозы. В свете их фар мелькали быстрые фигуры составителей.
Подошли к платформе, плотно заставленной контейнерами. Панька вытащил из-под брючного ремня монтировку, но в это время ударил прожектор. Набирая скорость, с той стороны начинал медленно, словно ползком приближаться товарный поезд, освещая впереди себя полотно.
