Гелена Воланская - Тайна
— Советую тебе, Ганка, быть поосторожнее. Опасные вещи ты говоришь.
Тетя Тереза с тревогой смотрела то на сестру, то на мужа.
— Иозеф, опомнись, ради бога, что ты несешь! Ганка совсем больна, на ней лица нет. И ты еще вдобавок ее терзаешь, покою не даешь. Ей нужны совет и помощь, она, бедняжка, и без тебя достаточно намучилась.
Дядя нетерпеливо покусывал ногти.
— Я перед Ганкой ни в чем не виноват, она это знает, — сказал он уже более спокойным тоном. — А помочь ей трудно. Пока Адам не скажет, где прячется Якуб, его из тюрьмы не выпустят.
Лацо едва сдержал горестный крик. Значит, отец так и останется в тюрьме?
Мать вздрогнула и откинулась назад, словно ее больно хлестнули бичом. Потом тяжело поднялась со стула, поправила на плечах шаль и отошла к окну.
Лацо с ужасом думал о страшной угрозе, таившейся в словах дяди, и у него дрожали колени.
«Отца не отпустят, пока он не скажет, где Якуб, — мысленно повторял Лацо. — А потом посадят Якуба».
Кто объяснит Лацо, почему жизнь такая сложная?
Ферко сейчас у тети Кубанихи. Наверно, плачет без мамы. Якуб всю зиму мерзнет в горах с товарищами и выполняет какое-то важное задание. Папа в тюрьме, а он, Лацо, у Марковых и беспомощно глядит на мать, согнувшуюся под бременем горя.
— Темно уже, ничего не видать, — сказала тетя, зажигая лампу.
От резкого света Лацо зажмурился, глазам стало больно.
Как найти выход? Если отец скажет, где Якуб, его отпустят домой, но зато арестуют Якуба, а может быть, и всех его товарищей. Но разве отец выдаст Якуба? Разве он откроет гардистам, где скрывается его сын?
«Нет, — едва не вырвалось у мальчика, — нет, он не согласится никогда, никогда! Отец не подведет Якуба и его товарищей!»
И тут в голове Лацо неожиданно родилась догадка. Вспыхнув маленькой искоркой, она разгорелась в большое, жаркое пламя.
Отец — коммунист!
Да, да, конечно! Как жаль, что нельзя его сейчас же спросить об этом. Он ответил бы, хотя это тайна, такая же большая тайна, как и многое другое из того, что за последнее время узнал Лацо. Отец коммунист, это факт! И потому он ничего не скажет гардистам. Не предаст Якуба! Пусть сами ищут!
А что, если они его найдут? Нет. Не найдут!
Партизаны сумеют спрятаться. У них оружие и сильные руки. Ведь они несли маму с холма, как перышко. И никого-то они не боятся, даже гардистов.
Сколько времени еще продлится такая жизнь? Всем тяжело, и никто друг другу помочь не может. Мама… Что же мама? Лацо внимательно поглядел на мать, словно впервые увидел ее. Синие, потрескавшиеся губы, восковые щеки, на которых пламенеет лихорадочный румянец, обострившиеся скулы, темные тени под ввалившимися глазами, серебряная паутина в волосах. Болезнь извела ее, от нее остались только кожа да кости. В черном платье, худенькая, она стоит, сгорбив плечи, и смотрит куда-то вдаль потухшим взглядом.
Мама боится, чтобы отца не увезли еще дальше. Она тревожится и за Якуба — как бы его не выследили в лесу и не застрелили, как дикого зверя. Якуб в прежние времена ставил силки на зайцев, а гардисты открыто охотятся за людьми и еще хвастают этим. Конечно, мама не захочет, чтобы отец сказал, где Якуб. И сама ни за что Якуба не выдаст. Лацо бросился к матери. Она обняла мальчика, прижалась щекой к его щеке.
— Мы будем крепко стоять друг за друга, не правда ли, милый? — прошептала она, нежно проведя рукой по светлым волосам Лацо.
— Да, мамочка, всегда! Все как один, вся семья! — восторженно ответил мальчик, но так, что расслышала только она одна.
Глава XIV. Костка ищет человека без пальто
Мама пила кофе. Тетя Тереза сидела рядом и тихо плакала. Ей было неприятно, что муж так грубо разговаривал с ее сестрой. Вдруг пронзительно зазвенел звонок. Дядя Иозеф пошел открывать дверь. В кухню ввалился Костка, а за ним еще несколько человек в гардистской форме.
— Я посижу у вас минутку, умаялся бегать по лестницам, — сказал Костка и плюхнулся на стул. — Дай-ка, Иозеф, ключи от чердака и подвала, мы обыскиваем все дома.
Дядя снял с гвоздя ключи и молча протянул Костке. Гардисты с гиком и свистом затопали по лестнице. Они были сильно пьяны. Костка, видно, тоже подвыпил.
— Кто это у тебя? — спросил он, в упор глядя на побледневшую маму.
— Свояченица, мать этого паренька, — ответил дядя, тоже изменившись в лице.
— Выпейте чашку кофе, пан Костка, — предложила тетя.
— Нет, лучше угостите водкой, хозяйка, меня жажда томит, точно огнем жжет. Вот тут горит, — он стукнул себя в грудь.
— Что случилось? — спросил дядя, ставя бутылку на стол.
При виде водки лицо гардиста прояснилось, и он немедля налил две стопки.
— Ты, Иозеф, все у печки греешься, совсем не интересуешься тем, что на белом свете происходит. Почему никогда ко мне в участок не зайдешь, не спросишь, не надо ли в чем помочь? — по-приятельски упрекнул Костка дядю и чокнулся с ним.
После второй стопки гардист расстегнул воротник, вытер платком потную шею, потом достал из бокового карманчика часы, сверил их со стенными часами и снова засунул в карман.
— Еще три дома обыскать нужно, а мы с утра на ногах. Я этого мерзавца готов на куски разорвать и скормить собакам!
— Кого? — спросил дядя.
— Такой позор, такая неприятность! — жаловался гардист. — Именно теперь, когда в городе знатные гости, этот красный бандит вырвался прямо из наших рук. Исчез, из-под самого носа удрал, сквозь землю провалился! Если бы ты видел, Иозеф, как все это было, сам бы заревел. — Костка с безнадежным видом махнул рукой. — Стеклограф мы захватили, а пташка — фьюить! — улетела.
Жирное лицо Костки обмякло; казалось, он и вправду сейчас расплачется. Но он не заплакал. Внезапно рассвирепев, он ударил кулаком по столу и обвел всех присутствующих мутным взглядом.
— Мы его найдем! — рявкнул он. — Все вверх дном перевернем, а разыщем. Далеко уйти он не мог. Где-то здесь скрывается, ведь без пальто убежал. Мы весь район на ноги поставили. Его песенка спета!
Костка отвел душу и немного остыл. Затем налил себе еще водки. Лацо устроился в углу возле шкафа так, чтобы гардист его не видел.
Значит, рабочему все-таки удалось бежать. Его ищут, а он притаился где-нибудь под лестницей или в темном подвале. Сколько раз случалось в Вербовом — мальчишки угодят камнем в чужое окошко, а потом давай бог ноги и прячутся от погони. Бывало, лежишь в подполе, не шелохнешься, только слушаешь, не идет ли кто. А кругом полно мышей. Лацо мышей не боится, хотя и терпеть их не может. Вот крысы похуже. Если в подполе появлялись крысы, ребята с криком удирали — любая взбучка казалась им менее страшной.
Рабочий, который сегодня убежал и где-то прячется, вероятно, слышит, какая поднялась суматоха, и радуется, что его не могут найти.
А что, если этот рабочий заболел? Ведь у него все лицо было в крови. Только бы ему не потерять сознания на улице! Если бы Лацо мог хоть чем-нибудь ему помочь — укрыть его в безопасном месте!.. Тогда он созвал бы всю команду и сказал: «Все в порядке! Не бойтесь за него, я его спрятал так, что никакой Костка не найдет, даже если все закоулки в доме обшарит». Лацо уже кое-что придумал. Правда, пока еще он не нашел тайника, но обязательно присмотрит что-нибудь подходящее.
Испорченный лифт для этого, пожалуй, непригоден. Во-первых, Зузка считает его своим открытием, а во-вторых, туда в любую минуту могут заглянуть монтеры. Надо подыскать что-нибудь получше. Гардистов легко протеста — лишь бы Зузка с перепугу не наболтала лишнего, когда они придут к Сернкам. Но нет, Зузка на них и не взглянет. А сам Лацо — чего он струхнул и забился за шкаф? Что они ему сделают? Костка вряд ли разглядел его утром в толпе ребят. Лацо только выдаст себя, если будет прятаться. Вот нарочно он возьмет сейчас и подойдет к столу.
С бьющимся сердцем Лацо вышел из своего уголка. Взглянув на него, Костка сразу оживился:
— Ты в какой школе учишься, паренек?
Лацо обмер — такое же чувство он испытывал, когда его вызывали к доске, а он не знал урока. Нет, на этот раз, пожалуй, все обстояло еще хуже. Гардист, чего доброго, начнет расспрашивать, как было дело утром.
— В этой, — ответил Лацо и махнул рукой в сторону плиты, где тетя разогревала ужин.
Костка оглушительно расхохотался. Его огромное брюхо так и заколыхалось.
— У тети кухарничать учишься?
Лацо густо покраснел.
— Стало быть, ты ходишь в школу на вашей же улице?
— Да, — еле слышно ответил мальчик.
— А кто вам разрешил сегодня выбегать на улицу?
— Да ведь он еще ребенок, что вы от него хотите? — вступилась за сына Главкова.
— Хорош ребенок! — огрызнулся Костка. — Из-за таких сопляков я, можно сказать, в дураках остался. В гарде показаться стыдно.
Дядя вопросительно вскинул глаза и еще больше нахмурился.
