Юрий Томин - Витька Мураш - победитель всех
— А теперь мы ее по центру, — сказал Батон и врезал камнем по банке сверху.
Донышко прогнулось и банка стала похожа на блюдце, но на банке не появилось ни одной трещины.
— Теперь мы ее с боков обстукаем, — сказал Батон.
Он поставил банку на ребро и замолотил по ней камнем. Скоро банка стала похожа на кубик. Батон ссадил палец об угол этого кубика и начал злиться.
— Ну чего ржете? — сказал он. — С утра небось налопались, вам можно смеяться.
Батон поднял банку с земли и огляделся.
— Я тебя добью, — сказал он банке, подошел к здоровенному камню и изо всей силы ляпнул банку о верхушку.
Банка стала похожа на шляпу. Но из нее не вылезло ни одной крошки.
— Зараза! — сказал Батон и поддал ее ногой.
Банка скатилась в воду. Она лежала на дне такая чистенькая и сверкала, как блесна.
— Еще блестишь, паразитка! — заорал Батон.
Он достал банку из воды и бегом понесся к валуну. Аккуратно поставил ее на самую макушку, долго смотрел на нее, прищурив глаза и покачиваясь.
Затем вывернул из песка камень поменьше, но тоже приличный. Я потом пробовал поднять этот камень, но еле от земли оторвал. Не знаю, откуда у Батона столько силы взялось!
— Ы-ы-хх! — сказал Батон и поднял камень над головой. Он выпустил камень — и тот упал прямо на банку и притиснул ее к валуну.
Мне сначала показалось, будто что-то взорвалось.
Во все стороны полетели какие-то куски и коричневые брызги. Один кусок засадил мне в ухо, да так, что я сразу перестал смеяться.
Батон стоял возле валуна, весь заляпанный коричневыми пятнами.
А возле его ног лежала банка. Теперь она была похожа на блин.
— А консервы-то были тухлые, — сказал Батон. — Потому она и взорвалась.
Пока Батон ел булку, мы лежали на песке и отдыхали от смеха, а потом взялись за лодку.
Вчетвером мы протащили лодку на метр и снова выдохлись. А на море как раз отлив и до воды шагов сто. Так нам ее неделю тащить.
— Давай, давай, тащи, чего встал, — командует Колька. — Нельзя ее больше на берегу держать, совсем рассохнется.
Колька жутко упрямый. Если он возьмется за какое-нибудь дело, то не остановится, пока не сделает. А я чувствую, что нам тут до утра ковыряться.
— Давай, — говорю, — головой сообразим. Руками нам ее не стащить.
— Что тут соображать, — говорит Колька. — Катки нужны. Они тут на берегу лежали. Только их в шторм унесло. Давай тяни. Пойдет помаленьку.
— А может — завтра? Завтра я отца попрошу, он ее трактором дернет.
— Завтра воскресенье.
— Ну, тогда в понедельник.
Колька ничего не ответил. Взялся за лодку, тянет один, даже лицо стало красное. Мы тоже взялись — еще метр.
Вдруг Батон пригнулся и спрятался за лодку. Я смотрю, по берегу идет директор и прямо к нам.
— Куда собрались? На рыбалку?
Мы молчим.
— Дайте сначала ей намокнуть, а то потонете. Ей нужно теперь на воде постоять дня три. А ты, Мелков, вылезай. Ты ведь на законном основании в школу не ходишь?
— На законном, — отвечает Батон.
— Тогда почему прячешься?
— Да я вас боюсь, — говорит Батон.
— Да врешь, не боишься ты меня. Знаю я, кого ты боишься. Ну-ка, покажи руку.
Батон протянул руку. Директор внимательно ее осмотрел и говорит:
— На этот раз живой остался. Будешь еще мозоли кусать?
— Я лучше работать не буду, — отвечает Батон. — Тогда и мозолей не будет.
— А я как раз вам собираюсь работу предложить.
— Какую?
— Давайте сперва ваше дело закончим. А ну-ка!
Взялся Иван Сергеевич за корму двумя руками и сразу приподнял лодку. Директор у нас жутко здоровый. Говорят, он раньше был моряком. Рассказывают, что на груди у него выколот якорь и поэтому он ходит мыться в баньку к Евдокимычу, а не в общую — стесняется свой якорь всем показывать. А может, и врут. Мой отец, например, ездит мыться в Приморск, потому что у нас парной нет.
Пока я думал, есть у нашего директора якорь или нет, лодка от меня уехала метров на десять. Он ее почти один толкал, остальные так, за борта держались.
Работы оказалось всего на пять минут. Потом мы поднялись наверх и сели отдыхать на камушках.
— Дело это добровольное, — говорит Иван Сергеевич, — заставлять никого не буду. Но вся надежда на вас. Восьмой класс трогать не стоит, он у нас в этом году выпускной. Значит, вы у нас сейчас как бы старшие. А дело такое — нужно спасать рыбу. Согласны?
— Конечно, согласны, — говорит Илларион.
— Ну, ну, Желудев, — говорит директор, — ты, я вижу, освоился. Нравятся тебе наши ребята?
— Нравятся.
— Чем же они тебе нравятся?
— Дружные, — отвечает Илларион и смотрит на меня.
— Положим, не всегда, — говорит директор. — Ну, а какую рыбу ты собираешься спасать и как?
— Не знаю.
Иван Сергеевич чиркнул спичкой, прикурил, посмотрел на Иллариона, на нас.
— Торфяной залив знаете?
— Знаем.
— В этом году разлив был большой потому, что зима снежная. Залило даже луга, которые раньше не заливало. На эти луга зашел малек из залива. Это мне в рыбхозе сказали. А вчера я туда сам на моторке ходил, смотрел. Вода сошла, а малек остался в низинах. Сейчас они пересыхают — и малек гибнет. Его там десятки тысяч. Рыбхоз просит нас помочь этому мальку. Они дают нам два баркаса, а я вас туда на своей моторке отбуксирую. Согласны?
— А когда? — спрашивает Батон.
— Завтра как раз воскресенье.
— Я согласен, — говорит Батон. — Все лучше, чем от уколов бегать. А какой там малек, крупный?
— Да разный.
— Уху можно варить?
Директор захохотал, подавился дымом и стал кашлять. Я Батона пнул по ноге, чтобы не вякал. Этот Батончик всегда есть хочет. Дома поест три раза, на переменах что-то жует — и все голодный. Как будто у него в животе дыра и все куда-то проваливается.
— Чего пинаешься! — возмутился Батон. — Я, может, из вредного малька хотел варить, может, из щучьего!
— А щука как раз рыба не вредная, — говорит Иван Сергеевич. — Напрасно ее так обижают.
— Ну да, — не согласился Батон, — жрет всех подряд.
— Она в основном больных рыб хватает и слабых. От нее пользы больше, чем вреда. Вообще в природе мало кто только один вред приносит. Все на своем месте, все кому-то нужны. Ты, Мелков, по воронам из рогатки пуляешь, а какой тебе от вороны вред?
— Каркает, — говорит Батон.
— Яйца птичьи ворует, — добавил Колька.
— Больше об этом говорят, чем ворует, — сказал Иван Сергеевич. — Зато лес очищает от всякой дряни лучше любого мусорщика.
Батон шлепнул у себя на щеке комара и спрашивает:
— Комары тоже, скажете, полезные?
— Это как посмотреть, — отвечает Иван Сергеевич. — Проделали такой опыт. Перевели комаров в одной местности — рыбы не стало. Малек-то комариными личинками кормится.
— Комара тоже будем спасать? — спрашивает Батон.
Но насчет комаров Батон выяснить не успел.
С бухты донеслось гудение мотора. Прямо к нам шел маленький караван: полуглиссер, а за ним два баркаса на буксире.
За штурвалом полуглиссера сидел Леха.
Не доходя немного до берега, Леха чуть отвернул в сторону и сбросил в воду буксирный конец. Баркасы, словно полешки, один за одним ткнулись в берег. Леха дал задний ход и остановился метрах в пяти от берега.
— Привет! — крикнул он.
— Привет! — сказал Иван Сергеевич. — Что нового?
— Вы насчет чего?
— Все насчет того.
— Дело движется вперед…
— А конкретнее?
— Начальник упирается, говорит: «Возьму я над ними шефство, они сразу грабить начнут».
— Правильно говорит, — засмеялся Иван Сергеевич. — Ты на него жми.
— Я и жму. Я ему не сказал, что уходить собираюсь. Пускай сначала договор про шефство подпишет, а уж там мы с ним барахла наберем!
— Завтра-то пойдешь с нами?
— Завтра же воскресенье, Иван Сергеевич, — сказал Леха. — Завтра рыбачки косяком пойдут. А некоторые — с бутылкой. Они как выпьют, для них тонуть — любимое дело. Завтра я патрулирую.
Леха запустил мотор, отошел от берега и дал полный газ. Полуглиссер медленно вылез из воды и пошел, пошел! Он касался воды только кормой, да и то чуть-чуть. Нос приподнялся, и Леха сидел высоко над водой, будто летел.
И впервые в жизни я подумал о своем будущем. В эту минуту я точно решил, что не буду никем другим, а только спасателем.
— Вот на этих баркасах и пойдем, — сказал Иван Сергеевич.
— А куда он уходить собирается? — спросил Батон.
— К нам. Будет у нас в школе вожатым.
— Он и так у нас вожатый.
— Он будет работать постоянно, — сказал Иван Сергеевич. — Работать, а не в гости ходить.
— А какое барахло? — спросил Батон.
— Разное.
— Ну, как называется?
— А ты умеешь молчать? — спросил Иван Сергеевич. — Чтобы — никому?
