Рудо Мориц - Его большой день
— Не уходи еще, — удерживал его Габо, — пойдем на глинище поиграем. Я там диких уток в прошлый раз видел.
Но Йожо не остался. Он потихоньку пошел домой. «Парашюты… — вертелось у него в голове. — Ведь незнакомец из «шестерки» тоже попал к нам с помощью парашюта. И не он один. Что-то готовится, подумал мальчик. — Что-то готовится, не иначе. И отец обо всем знает. Наверное, на своих тайных собраниях они как раз об этих делах и говорят. Попрошу его рассказать мне. А вдруг расскажет?.. А если не захочет? Если хлопнет дверью и уйдет? Будь что будет, — решил он наконец. — Скажу ему: «Папа, ведь мне уже четырнадцать. Можешь на меня положиться… Я уже не ребенок…» И попрошусь с ним в «шестерку». Ведь я умею держать язык за зубами».
Такое решение успокоило Йожо. И он стал насвистывать в такт своим шагам.
Вечером отец пришел домой не в духе. Швырнул на стол пустой бидончик, в котором носил на фабрику суп, так, что крышка высоко подпрыгнула и громко забренчала.
— Наглецы, сволочи! — крикнул он в сердцах.
Хорватова кротко посмотрела на мужа и не сказала ни слова, ожидая, что будет дальше.
А отец, в свою очередь, ждал, чтобы она спросила, чтобы проявила интерес… Поэтому в кухне ненадолго воцарилась тишина. Дети тоже притихли. В конце концов отец стал рассказывать:
— Нас обыскивали… Тьфу! У ворот завода их собралось человек десять с винтовками — сторожат нас, как диких зверей. И каждый рабочий прошел через их руки.
— Но почему? — спросила мать.
— Почему?.. Наверняка что-то вынюхивают. Земля у них под ногами горит: на востоке и на западе… да и у нас здесь. Оружие ищут… Неужели они думают, что найдут у кого-нибудь пулемет в сумке? Ослы!.. — Отец вдруг громко засмеялся. А потом продолжал, не переставая смеяться: — Голова и руки — вот наше оружие.
Мать поспешила поставить перед отцом тарелку с горячей едой.
Йожо видел, что сейчас не самый подходящий момент для осуществления его плана. Надо же было, чтобы именно сегодня он пришел не в духе. Если отец весь вечер будет смотреть исподлобья, он не осмелится обратиться к нему с просьбой. Отец наверняка накричит на Йожо, а может, и прогонит его.
Тем временем отец поужинал, отодвинул тарелку, встал, взял шапку, серую от опилок, направился к двери и вышел. Йожо знал, куда. В «шестерку», конечно.
Мальчик склонился над книгой, но читать так и не смог. А когда наконец заставил себя, то заметил, что при слабом свете керосиновой лампы с треснутым и закопченным стеклом буквы прыгают у него перед глазами и дрожат, как звезды на небе в зимнюю морозную ночь.
Мать на другом конце стола чинила брюки. Она сгорбилась, на самом кончике ее носа сидели очки, привязанные на шнурке поверх вылинявшей косынки.
У Йожо что-то внутри дрогнуло.
— Мамочка, ты что-нибудь видишь при таком свете? — спросил мальчик, подойдя к ней. Ему вдруг стало жаль мать, которой приходится по вечерам напрягать свое слабое зрение. Он обнял ее за шею.
Мать подняла глаза от работы, сдвинула очки на лоб.
— А что же делать, сынок?
Это был и вопрос и ответ.
— Но так ты еще больше портишь глаза, — он вдруг увидел, что лицо матери изборождено морщинами у глаз и уголков губ. Странно, как же он раньше не замечал этих морщин. — Мама… — сказал он тихо и погладил ее по лицу, как будто бы хотел на ощупь запомнить то, что видел.
— Что, Йожко? — спросила мать растроганно, заметив что-то необычное в сыне. Она провела худой рукой по его волосам и лицу. Рука была шершавой, но мальчику показалась гладкой и мягкой.
— Не надо портить глаза, мама! Брось работу и отдохни.
— «Отдохни»… — Она глубоко вздохнула и замигала воспаленными глазами. Голос ее стал тверже. — Легко сказать, сынок. Ты ведь знаешь, что нужно чинить и штопать, раз нет денег на новую одежду. А у нас их действительно нет, перебиваемся с хлеба на воду.
Последние слова она произнесла с каким-то особенным нажимом. Потом посмотрела на желтый свет керосиновой лампы и вздохнула:
— А старые вещи так быстро рвутся… Ну, а теперь отправляйся спать. Уже поздно.
— Но ведь еще совсем рано, мама, — не соглашался Йожо. Ему хотелось дождаться отца. Он все еще надеялся поговорить с ним.
— Иди, иди, — уговаривала мать.
Пришлось пойти. Он пожелал матери спокойной ночи и вышел.
Мать снова взялась за работу.
Но Йожо не уснул. Где там! Лежа в постели, он твердо и окончательно решил поговорить с отцом. Он скажет ему, что с радостью будет им помогать чем сможет. Ему хочется приносить пользу. Да, так будет лучше всего…
На кухне старые часы с маятником хрипло отбили десять ударов. Потом стало тихо. Йожо показалось, что тишина была очень долгой. Но вот певуче скрипнула кухонная дверь. И он услышал приглушенный голос отца:
— Сегодня за Буковинкой снова приземлились парашютисты. У них есть передатчик, и Никита связался с ними.
Голос, проникавший сквозь кухонную дверь, не был уже таким сердитым и резким, как во время ужина. Добрая весть привела отца в хорошее настроение. Йожо обрадовался.
Войдя в комнату, отец посмотрел на кровать, где лежал Йожо. Два больших глаза глядели на него.
— Не спишь? — спросил отец, стараясь говорить спокойно. Но в глазах, которые за ужином мрачно сверкали, чувствовалось волнение.
— Нет, папа, жду тебя, — поднялся мальчик на локте.
— Меня?
— Тебя, папа… Я… я больше так не могу.
— Ну выкладывай, в чем дело. — Отец притворялся, что не понимает.
Он подошел к кровати, облокотился на спинку в изголовье и пристально взглянул на сына. И тут Йожо рассказал ему о том, что узнал от Габриеля и что видел сам. Хорват слушал, кивал головой, и Йожо показалось, что он слегка улыбается.
— Ты наблюдателен, сынок, — сказал он, когда мальчик умолк. — И неглуп, чему я очень рад. Ты заметил, что вокруг все пришло в движение.
— Я очень прошу тебя, папа, расскажи, что происходит. Ты все знаешь: к тебе ходят люди, и на заводе об этом говорят, каждый день ты ходишь в «шестерку». Пожалуйста!..
У отца заблестели глаза.
И все-таки он не сразу решился.
— Я знал, что придет время и ты спросишь меня об этом. И только ждал, когда это случится. Ну что ж, не буду от тебя таиться, скоро начнутся удивительные события. И лучше будет, если ты узнаешь обо всем заранее. Возможно, — и отец подмигнул сыну, — нам понадобится и твоя помощь.
Отец на миг умолк и продолжал:
— Но ты должен пообещать…
— Обещаю, конечно, обещаю! — вырвалось у мальчика.
Хорват засмеялся:
— Поспешишь — людей насмешишь. Ведь ты даже не знаешь, чего я от тебя хочу.
Йожо покраснел до корней волос.
Отец продолжал:
— Ты должен пообещать, что о том, о чем ты сейчас узнаешь, будешь молчать как рыба…
— Обещаю, — с готовностью сказал Йожо, но голос у него дрожал. Он знал, что дает серьезное обещание, которое никогда не имеет права нарушить.
— Каждый день ты видишь на железной дороге воинские эшелоны немецких фашистов. И у нас их полно, да и в других местах не меньше. Налетели как саранча, как мор. Хотят весь мир подчинить. Сначала это им удавалось, они были вооружены до зубов, и у многих правительств коленки дрожали. Страны разваливались, как карточные домики…
— Я знаю, — прервал отца Йожо. — Польша, Франция…
— Вот-вот и другие: Бельгия, Голландия, Венгрия… И поскольку некоторое время все у них шло, как было задумано, они раздулись, как пузырь, и полезли на стену — выступили против Советской России. Дошли сначала до самой Волги, а теперь, как раки, пятятся назад. Клешни обломали…
— Знаешь, папа… — прервал Йожо отца.
— Что?
И мальчик рассказал, как Швец угрожал выдать немцам работницу с кирпичного завода. Отец внимательно выслушал его и ответил, вздохнув:
— Да, вот оно как. Нашлись и у нас такие… Но мы посчитаемся с ними, сынок! И поможем красноармейцам бить врага.
Йожо вспомнил, как они с Габо разозлили Швеца. Он тихо сказал:
— Их никто не любит.
— Все, что сейчас происходит, это подготовка к открытой борьбе. И парашюты, и наш революционный национальный комитет, который собирается во «Взрыве», и Никита Владимирович в «шестерке» у своего передатчика… — Хорват откашлялся и добавил: — Но мы, рабочие, хотим не только прогнать фашистов. Нам нужно больше — нужно взять власть в свои руки и построить справедливый мир. Ты, Йожо, может быть, еще не совсем хорошо это понимаешь, но со временем поймешь.
Хорват наклонился к мальчику, его широкое лицо излучало сияние.
— Знаешь, Йожо, какая потом будет жизнь! Голодных не будет; если захочешь, будешь учиться; весело будет повсюду…
— Да, папа, понимаю, — вздохнул Йожо, и на душе его стало очень хорошо и как-то торжественно, как будто бы в эти минуты он вдруг вырос и стал совсем взрослым. И отец разговаривает с ним, как со взрослым, первый раз в жизни он так с ним разговаривает! Теперь ему все совершенно ясно.
